(из послевоенного детства)
Когда Красная Армия, освобождая Крым от немецких захватчиков, 11 апреля 1944 года вошла в Керчь, её встречали около 30 жителей, чудом выживших во время оккупации и жестоких боёв в городе, в котором до войны проживало 140 тысяч человек.
В нём почти не осталось ни одного целого строения. На всех улицах и вдоль побережья моря находилась всевозможная военная разбитая техника. А на середине Керченского пролива, в фарватере, стоял затонувший теплоход «Черноморец». Он был хорошо виден со стороны центральной части города. На фоне горизонта особенно выделялись его громадные трубы.
Керчане знали, что немецкие самолёты разбомбили теплоход, когда на нём перевозили раненых российских солдат. По слухам, только несколько человек сумели спастись, вплавь добравшись до берега. Спустя несколько лет, когда в городе будет наведён порядок и убраны танки, пушки разных калибров и другая военная техника, «Черноморец» ещё долго будет стоять на том же месте, ежедневно напоминая о кровавой войне.
***
Наша семья вернулась в город из глухой крымской деревни в начале лета сорок четвёртого года, когда солнце вовсю припекало, а море манило мальчишек в свою голубую стихию.
Ребятни в городе было мало. Со всего города к морю, в одно и то же место, не сговариваясь, сбегались пацаны всех возрастов. Сейчас там, напротив гостиницы «Керчь», разбит большой сквер. На берегу в несколько рядов были выставлены обезвреженные рогатые морские мины. В море, от кромки воды и на несколько десятков метров от берега в его глубину, покоились затопленные поржавевшие корабли, большие и малые. Они настолько были искорёжены, что невозможно было понять, кому из них принадлежала носовая или кормовая часть.
На некоторых сохранились большие чёрные трубы с поручнями, чтобы по ним можно было взбираться на самый верх. Одни трубы вместе с судном лежали на боку, а другие грозно торчали к небу, словно мощные, с пустотой внутри, круглые железные столбы. Именно они манили к себе пацанов своей высотой. Тогда в городе не было вышек, с которых бы смельчакам можно было прыгать в воду. Пароходные трубы нам заменили вышки. Но прыжки с них таили серьёзную опасность.
Ребята, постарше нас, восьмилетних, хвастались тем, что они со взрослыми мужчинами на старых отремонтированных вёсельных лодках ходят до «Черноморца», с которого прыгают в море, в пролив, чистый, как слеза. Там они ловят бычков. Возле теплохода их видимо-невидимо. Не нужно никакой наживки на самодельный крючок. Бычки от голода клюют даже на окурок. Их там развелось много с тех пор, как погибли и утонули пассажиры «Черноморца».
Мы завидовали пятнадцатилетним ребятам, которые могут так далеко уходить в море. Но не представляли, как можно есть бычки, живущим на страшном и печальном морском дне.
Они снисходительно смотрели на нас, как мы с трудом по громадным кускам изувеченного железа, порой на четвереньках, добирались до заветных труб. Надо было победить страх, чтобы, перебирая руками скобы, подняться на трубу, и балансируя, сначала выпрямиться, а затем, резко оттолкнувшись, «солдатиком» прыгнуть вниз, точно попав в кусочек моря, свободного от острых железяк.
Окружённая железом морская гладь не превышала два на два метра, а то и меньше. Стоило нечаянно поскользнуться или плохо оттолкнуться, как ты мог бы оказаться лежащим на безжалостном бесформенном металле со рваными острыми краями. Зато после удачного прыжка чувствовали себя покорителями морской опасной стихии. Это было нашим единственным развлечением в летнюю пору.
***
Я знал, что есть главный город Крыма, Симферополь. Но никогда в нём не был, поэтому не имел о нём никакого понятия. Моя тётя, родная сестра мамы, намного моложе её, несколько месяцев назад вышла замуж. Её муж, дядя Лёня, как я понял из разговора, работал главным инженером в какой-то организации. Работа была связана с электросетью города.
Как-то он собрался, управляя грузовиком ГАЗ-51, поехать в Симферополь за оборудованием для своей организации. С ним решила поехать и моя тётя. Я с трудом уговорил маму, чтобы она отпустила меня в эту поездку. Она никогда не слышала, чтобы дядя Лёня умел водить машину, поэтому боялась меня отпускать. Как оказалось, то была его первая дальняя поездка за рулём машины.
… Я отказался ехать третьим в кабине. Залез в кузов, устроившись на деревянную доску, протянутую от борта к борту.
Когда машина вырвалась за город, она стала с такой силой скакать на многочисленных ямах, что я несколько раз едва не вылетел пулей из мотающегося из стороны в сторону кузова. Мне хотелось уцепиться за всё время ускользающую от меня скамью, не только руками, но и зубами.
Наконец мы въехали в главный город Крыма. Дядя Лёня остановил машину возле небольшой речушки, напротив самой широкой её части. По обоим берегам росли громадные ивы, смотревшие опущенными ветвями в медленно текущую воду. Мы с тётей остались отдохнуть на этом красивом месте, а дядька помчался за оборудованием. Тётя уселась под ивами, вытянув затёкшие ноги, наслаждаясь чистым воздухом и спокойствием, а я, ещё до конца не пришедший в себя от безумной поездки со скачками, стал оглядываться вокруг.
Я понял, что мы остановились на бережку, который для местной ребятни представлял убогий пляж — по сравнению с нашими громадными пляжами и глубоким морем.
В воде полно было ребят, девочек и мальчиков моих лет. У берега, по щиколотку в воде, резвилась малышня с панамками на голове. На берегу сидели их мамаши, не спуская глаз со своих чад. Ребята постарше стояли по пояс в воде, и, обливая друг друга водой, повизгивали от удовольствия. Некоторые пытались плыть по-лягушачьи, нелепо дёргая ногами.
В речку, примерно на метр, выдавался небольшой узкий деревянный мостик, с которого девочки и мальчики, разбежавшись, прыгали «солдатиком» или «бочонком», прижав колени к груди и обхватив их руками.
И тут во мне взыграло детское хвастовство покорителя морских глубин. Я решил столичным ребятам показать, как надо прыгать по-настоящему. Быстро сняв штаны и рубашку, я понёсся к мостику. В конце его оттолкнулся и полетел вперёд, в воздухе раскинув руки, сделал «ласточку». В полёте успел представить, какой произведу своим мужественным красивым полётом эффект на всех, кто его видел.
Я почувствовал, как лбом сильно ударился о дно, покрытое песком вперемешку с илом и мелкими камушками. Потом я по дну проехал сначала носом, а затем грудью. Из мелководья выскочил с воем по народной поговорке, как чёрт из табакерки. Глаза мои забило песком, поэтому я ничего не видел.
Ребята, живущие у моря и купающиеся в нём, под водой, хотя она солёная, никогда не закрывают глаза. Поэтому, прыгая в речку, по привычке их не закрыл. Услышав мой вой от боли, дети, спокойно плескавшиеся в воде, что было духа, рванули на берег.
Подбежавшая тётя взяла меня трясущимися руками за плечи и подвела к берегу, где водой мы стали промывать глаза. Через пару минут я увидел белый свет, обрадовавшись, что не ослеп навсегда, как мне сначала показалось от страха.
Лоб, нос и грудь были счесаны коварным речным дном. Особенно пострадал нос. От переносицы и до кончика носа был содран узенький лоскуток кожи. Хотя мы тряпкой вытирали выступающую из моих многочисленных ран обильно идущую кровь, она появлялась снова.
На наше счастье, у одной из мамаш, отдыхавшей с ребёнком на берегу, оказались йод, вата и бинт. Видимо, женщина знала, что может случиться с её ребёнком, отдыхающим на природе. Было очень больно, когда все мои раны добрая женщина и тётя смазывали жгучим йодом.
Незнакомка оказалась фельдшером. Она умело перевязала кровоточащий лоб, а лоскуток на носу срезала миниатюрными ножницами, заявив, что он всё равно не прирастёт, а рана обязательно до свадьбы заживёт.
Ранка на носу зажила через несколько дней. Метка от неё в виде светлой полоски не исчезала долгие годы. Даже сейчас, внимательно посмотрев на мой нос ближе к его кончику, можно заметить коротенький узкий светлый след от много лет назад полученной травмы.
Когда к нам на машине, кузов которой был забит ящиками и ящичками разных размеров, подъехал дядя Лёня, он сразу спросил у тёти: «А где же мой племянник»? Видимо, моё лицо, ставшее от йода коричневым, да ещё с повязкой на голове, сделали меня неузнаваемым.
***
Я снова отказался ехать в тесной кабине. Сначала пристроился между ящиками. Но когда при движении они стали на меня наезжать со всех сторон, боясь быть раздавленным, я уселся сверху их. Дядя Лёня продолжал гнать машину, не обращая внимания на попадающиеся ухабы. Иной раз она так наклонялась, что ящики чудом оставались в машине, не вылетев через борт. Я пожалел, что не согласился ехать в кабине.
Ближе к городу машина стала чихать и дёргаться, переваливаясь с боку на бок. Один раз она влетела в кювет и, наклонилась так, что я через мгновение оказался на земле вместе с ящичком, до этого лежащим поверх громадного неподвижного тяжеленого трансформатора, оббитого досками. Я успел что-то крикнуть вслед удаляющейся машины, но меня никто не услышал.
Мне ничего не оставалось делать, как сесть на ящик и ждать возвращения моих родственников. Был уверен, что они всё равно возвратятся за мной, сколько бы времени ни прошло.
Через несколько километров в радиаторе закипела вода, и дядя Лёня остановил машину, чтобы мотор остыл. Когда они обнаружили моё отсутствие, то их охватил ужас. Тётя тут же помчалась назад искать меня. Когда она увидела меня живым и здоровым, крепко обняла и расцеловала, с её слов, мою непутёвую голову.
До города мы ехали в кабине втроём. Было тесновато, но зато неопасно. По дороге тётя попросила меня не рассказывать маме о том, что я вылетел из кузова машины.
***
Увидевшая меня мама побледнела и, всплеснув руками, прошептала: «Боже мой! Я чувствовала, что Лёня не умеет управлять машиной, поэтому поездка хорошим не кончится. Так оно и есть. Сердце матери не обманешь. Всё время ныло, пока вас не было. Хорошо, что остался живым. А та парочка помчалась домой, боясь появиться передо мной. Что он натворил этот горе-водитель»?
Как мог, я успокоил маму, сказав, что дядя Лёня прекрасно может управлять машиной. А то, что случилось со мной, моя вина, так как неудачно показывал мальчишкам и девчонкам Симферополя, как надо красиво прыгать в речку, к сожалению, оказавшаяся очень мелкой, обыкновенным лягушатником. Я, как настоящий керчанин, живущий у моря, привык к его глубинам, что меня и подвело.
Мама, любительница пословиц, сказала, что, не зная брода, не надо лезть в воду. Как всегда, мама была права. Для себя сделал вывод: ради минуты славы, не думая, нельзя терять голову, так как можно остаться без неё. Лучше действовать по поговорке: сначала семь раз отмерь и только потом один раз отрежь.
Через много лет она мне помогала принимать правильное решение, когда я работал следователем.
