Часть 1-я
11 апреля 1944 года войсками Отдельной Приморской армии и силами Черноморского флота был освобожден город Керчь. Это был один из тех городов СССР, по улицам и площадям которых проходила линия фронта. Жилые дома, заводские постройки и портовые сооружения становились крепостями и опорными пунктами. Гавань превратилась в жуткое нагромождение полузатонувших судов, сгоревших пристаней и торчащих из воды свай.
С самого начала Керчь как порт на Черном море приобрела большое значение в борьбе за Крым.
Как только затихла канонада, люди стали выходить из подвалов, где долгие годы прятались от взрывов бомб и снарядов и от немецких захватчиков, угонявших население в рабство в Германию или казнивших без суда и следствия тех, кто из бывших советских граждан чем-то не устраивал новых хозяев жизни.
Многие жители города возвращались в разрушенные жилые дома из глухих деревень Крыма, куда сумели сбежать, чтобы не подвергнуться репрессиям. В основном фашистские воинские части дислоцировались по городам и крупным населённым пунктам.
Наша семья, сложив свой домашний скарб на громадную двухколёсную тачку, вернулась из бывшей деревни Токмак Сейтлерского района, где провела все дни оккупации. Так как квартира, в которой мы проживали до войны на улице Свердлова, была занята людьми, вернувшимся в город раньше нас, мы остановились в одной из пустующих, мало-мальски пригодной для жилья квартире, расположенной в доме 20 по улице Ленина.
К началу сентября встал вопрос о направлении меня в школу, которые стали появляться в городе стараниям местных властей и самих жителей. Дети дружно вносили свой вклад по приведению в порядок школьных помещений. Так как я самостоятельно научился читать и писать, меня определили сразу во второй класс. Мне было уже восемь лет. В классе оказались девочки и мальчики кто младше меня, кто старше.
Моя школа-семилетка располагалась в конце бывшей улицы Красноармейской, ныне Самойленко. Наша учёба началась с того, что с учительницей Марией Сергеевной мы стали ходить по городу и собирать в развалках пустые стеклянные баночки. Родители с помощью цементного раствора закладывали ими пустые проёмы окон. В классах сразу потеплело.
Безусловно, здание школы не отапливалось. В холодное время мы очень мёрзли, так как имевшаяся старая ношенная одежда нисколько не согревала. Во время учёбы всё время хотелось кушать. Дети очень радовались тому, что на большой переменке каждому выдавалась маленькая булочка из тёмной муки, легко помещавшаяся на детской ладони.
К булочке давали чайную ложечку сахара. Его мы запивали холодной водой из-под крана. Булочку ели так, чтобы на пол не упала ни одна крошка. Все знали цену хлебу, выдаваемому по карточкам. Чтобы получить свою порцию на семью, надо было с вечера занимать очередь, простоять всю ночь и наконец утром подойти к заветному прилавку, пахнувшим только что привезенным хлебом.
Часто в очереди взрослых, которым утром надо было идти на работу, заменяли дети. До сих пор помню, как ночью хотелось спать, особенно перед утром. Сон безжалостно валил с ног. Но нужно было плотно держаться друг друга, чтобы тебя ненароком не вытолкнули из очереди.
В декабре 1947 года государством была проведена денежная реформа с одновременной отменой карточной системы. Но этот год оказался голодным. В феврале мне очень повезло, так как из двух выделенных на город путёвок в пионерский лагерь «Артек» одна была выдана мне. Месяц, проведенный в «Артеке», запомнился на всю жизнь. Не зря каждый куплет песни, которую мы дружно пели ежедневно, заканчивался припевом «Наш «Артек», наш «Артек», не забудем тебя ввек».
Всю жизнь мечтаю посмотреть на то место, где располагался лагерь. С него хорошо просматривалась знаменитая гора Медведь, а в море, напротив неё — две скалы, похожие друг на друга, потому называющиеся Братьями. У меня много лет хранилась фотография с запечатлённым нашим пионерским отрядом с пионервожатым. Мы все в детской матроской форме и в бескозырках стоим на берегу моря.
Уникальную фотографию, к сожалению, не сняв копию, для новых поколений ребят отправил в музей «Артека». Вместо фотографии осталось благодарственное письмо директора музея знаменитого на весь мир детского лагеря.
Постепенно в городе, как и во всей стране, жизнь стала налаживаться. В школах перестали выдавать аппетитные булочки, так как каждый ученик мог в школу из дома взять кусочек хлеба, посыпанного сахаром или солью. Иногда, чтобы хлеб был вкуснее, намазывали подсолнечным маслом. Некоторые мамы посыпали хлеб жаренным луком. Я категорически отказывался от этого «деликатеса», так как с детства не любил жареный, тем более, вареный лук, как и кипячённое молоко — особенно его пенку. Я до сих пор не употребляю ни то, ни другое.
***
Через несколько лет после войны в школах стали появляться учителя, прошедшие с боями всю Отечественную войну. В основном это были бывшие воины, находившиеся какое-то время в госпиталях на лечении от ран.
В нашей школе географию преподавал бывший офицер Красной Армии, потерявший на войне левые глаз и руку. К сожалению, я не помню его имени и отчества. Запомнил, что он был очень нервным. Быстро раздражался, когда ребята начинали баловаться на уроках.
Я обратил внимание, что чем дальше уходила из памяти война, тем больше дети начинали нарушать школьную дисциплину. Видимо, спало напряжение военных лет, и ребята расслабились, пытаясь наверстать упущенную детскую беззаботность в годы войны…
Математику преподавал Алексей Арсеньевич. Он ходил, тяжело опираясь на палочку, так как у него вместо правой ноги был громко скрипящий протез. Ходил неровно, с небольшим наклоном в сторону протеза. Алексей Арсеньевич в одном бою был тяжело ранен. Чудом выжил, но ему ампутировали ногу.
Оба бывших мужественных воина были награждены орденами и медалями. Но они их никогда почему-то не надевали, идя в школу. Учитель географии долго носил гимнастёрку, на которой были нашивки о его ранениях. Однажды ребята спросили у Алексея Арсеньевича, почему он не носит награды. Будучи человеком скромным, сказал, что он ходит на работу, а не на празднование Дня победы над фашистами. К тому же, считал, что ордена и медали будут отвлекать учеников.
Оба не любили рассказывать о войне. Говорили, что при воспоминании страшных битв снова пришлось бы пережить ужасы войны. Несмотря на то, что Алексей Арсеньевич имел серьёзный физический недостаток, мы никогда не видели его раздражённым и громко говорящим. Он был не лишён чувства юмора и поэтому иногда мог вместе с нами повеселиться, разбирая чью-нибудь забавную историю. Представлялось, что никакая сила не могла вывести его из равновесия. Казалось, он постоянно в голове жонглировал цифрами, складывая и умножая их, и поэтому не хотел тратить нервы на какие-то мелочи жизни, не связанные с математикой,
***
Но однажды мы не узнали любимого преподавателя математики. В этот день он задерживался. Наконец мы услышали в пустом коридоре, где стояла полнейшая тишина, стук его протеза и палочки. Было понятно, что он шёл быстро. Когда Алексей Арсеньевич зашёл в класс, его лицо пылало гневом, а руки тряслись. Подойдя к своему столику, он стал с размаха бить по нему своей палкой и кричать одно слово «Сволочи!»
Мы не понимали, что происходит. Когда он немного успокоился, вдохнув и выдохнув несколько раз полной грудью, мы услышали обличительную речь в отношении людей, не ценящих хлеб.
Как оказалось, во дворе школы он обнаружил валявшийся на земле кусочек хлеба, что вывело его из равновесия. Алексей Арсеньевич утверждал, что мы быстро зажрались, если позволяем бросать хлеб под ноги и топтать его. Воины Красной Армии дрались с фашистами не только за нас, но и за хлеб, выращиваемый тяжёлым трудом, кровью и потом. Многие пленные наши воины погибали от голода, так и не дождавшись куска хлеба. Находились пленные, готовые за кусок хлеба продаться фашистам, чтобы выжить любым способом. А какой-то ученик вместо того, чтобы оставшийся кусочек хлеба скормить птицам или отдать голодным бездомным животным, избавился от него, бросив на землю!
Он не стал скрывать, что не каждая семья может сейчас купить хлеба столько, сколько желает. Много в городе нищих, готовых целовать руки за кусочек хлеба. Среди попрошаек есть калеки-инвалиды, получившие тяжёлые увечья на войне. В конце своей речи Алексей Арсеньевич сказал, что мы — умные, хорошие ребята-пионеры — сможем сделать из случившегося в школе правильный вывод на всю жизнь. Он не стал в это раз проводить урок, отпустив нас раньше времени домой.
***
Во время речи Алексея Арсеньевича я невольно вспоминал, как ночами стоял в очереди за хлебом, падая с ног от усталости. Иногда мама давала мне деньги, чтобы я купил на рынке полбуханки чёрного хлеба. Рынок многие годы после войны располагался в центре города, в сотне метров от памятника Ленину, и тянулся до кромки моря.
Купив хлеб, чтобы у меня оставалось меньше времени для соблазна, я бежал домой, крепко прижав к груди, как мне казалось, необыкновенно вкусно пахнувший хлеб. Не сдержавшись и в душе ругая себя за слабость духа, предательски начинал отщипывать жёсткие края хлеба. Пытался долго жевать, но ничего не получалось. Вкуснейший хлеб моментально проваливался в желудок, и я на бегу продолжал отщипывать корочки хлеба.
Когда дома маме протягивал купленный хлеб, я сам его не узнавал, так как он оказывался общипан со всех сторон. Мама никогда меня не ругала за такое. Она начинала молча его делить на всех членов семьи, на четыре части. Но и здесь мой кусочек всегда оказывался больше остальных…
Фото с сайта news.myseldon.com
Продолжение следует
