Эксперимент как двигатель театра

Помню, как четыре года назад собственными ушами услышала то, что плохо подчинялось законам логики: «В Украинском музыкальном театре поставили «Парфюмера». С тех пор уже все посмотрели фильм, под впечатлением фильма прочитали книгу, если кто не сделал этого раньше, и все знают, что такое «Парфюмер». Украинский музыкальный, у большинства симферопольцев ассоциирующийся со стойким запахом нафталина, до сих пор жалел своего зрителя и не подвергал его лишним переживаниям.

Вызывала недоумение сама мысль о том, что вот сойдут со сцены выцветшая Солоха с облезшим чертом, и начнется действие по великому и ужасному Зюскинду. И это заставило пойти и посмотреть. Жаль, что «Парфюмер» уже ушел со сцены, иначе вы могли бы пойти и сами убедиться, что эта постановка была куда более смелой и неформатной, чем нашумевший фильм. Не потому, что актеры в конце концов съели главное действующее лицо, нет. В этом спектакле вообще был один только персонаж и четыре артистки балета. Этот же единственный актер был и режиссером, и драматургом, и сценографом, и художником по костюмам, и музыкальным редактором. И «Парфюмер» был его дипломной работой. В программке было написано, что зовут этого человека Николай Лапунов, лицо его под слоем грима было плохо различимо, но уже тогда очень захотелось увидеть молодой талант вне сцены и поинтересоваться, как это его угораздило так экспериментировать в нашем сером и периферийном театре.

Таковая возможность представилась несколькими годами позже. Итак, прошу любить и жаловать — Николай Лапунов (на снимке).

— Николай, вашей второй работой стал «Портрет Элиаса», спектакль куда более провокационный и смелый, чем «Парфюмер». Вы сознательно эпатируете публику? И как вам вообще удалось ставить такие вещи в Симферополе?

— Я просто ставил то, что считал нужным. Такого ведь не бывает, чтоб традиционное ставили в одних театрах, а что-то новаторское — в других. И такого быть не должно. В искусстве существует масса течений. И тут уже дело вкуса. Если тебе что-то нравится, то ты понимаешь, почему бы именно вот такому спектаклю не быть в этом театре. Что этому мешает? Спектакль — это продукция. Мы же любим, чтоб перед нами было много сортов колбасы и мы могли выбирать, какая нам вкуснее. Вот и театр должен представлять разнообразную продукцию, на любого зрителя. Кому-то нравится «Парфюмер», а кому-то «Лiсова пiсня».

— И каков был успех первых работ, в том числе и коммерческий?

— Реакция была разной, но находились люди, которым это интересно. «Парфюмер» и «Элиас» окупили себя с лихвой. Мы их показывали везде: и в Полтаве, и в Херсоне, и в Харькове, и в Ялте. И в одной только Ялте «Элиас» десять раз себя окупил! Но специфика таких постановок в том, что те, кто хотел их посмотреть, уже посмотрели, и больше никто не пойдет. Не загонять же в зал бабушек и им показывать… Поэтому «Парфюмер» уже не идет. Хотя сейчас я сталкиваюсь с тем, что очень многие люди удивляются: «Боже, у нас, оказывается, в Симферополе еще тогда был Парфюмер! Как же мы не посмотрели!» Потому что обыватель узнал об этом произведении только тогда, когда посмотрел фильм.

— И как реагировала публика других городов? Где к таким постановкам были больше готовы?

— В Харькове, например, я очень был удивлен реакцией зрителя. Там тогда уже вовсю смотрели Жолдака. И я боялся, что нас забросают просто гнилыми яблоками, помидорами и яйцами. Но воспринимали на удивление хорошо. Я не ожидал. Был полный зал. «Элиаса» в Полтаве тоже на ура почему-то восприняли. Были конечно и те, кто еще в начале встали и ушли. Но те, кто остался, те смотрели с интересом. И казалось бы — Херсон, я думал, это вообще захолустье. Но люди приходили в театр и на ступеньках сидели!.. И в этом заслуга самого театра, в том, что он заставил полюбить себя. И у них сейчас работают четыре режиссера, а у нас один. Есть разница? Там один театр может предложить зрителю разные по стилю по жанру по смыслу работы. И это хорошо. Каждый может выбрать себе тот театр, в который он хочет ходить. У нас такого пока нет.

— Что мешает достичь такого же в Симферополе?

— Здесь с этим сложно. Это не театральный город. На выставки, в галереи ходят одни и те же люди, в театр ходят одни и те же люди. И когда появляется новая постановка, то придут опять же они. Не потому, что это что-то концептуальное такое, а потому что они всегда ходят на все премьеры, и только они. Очень мало людей ходит в театр. Не все даже знают, где он находится. Бывает, слышишь реплики вроде: «А, это тот Украинский театр. Где выставки постоянно проходят». Для этого человека театра просто не существует, человек живет совсем другим.

— Думали, как можно исправить положение?

— Это очень сложно. Не за год, не за два. И здесь одна из главных проблем — это репертуар. Есть, конечно, программные произведения, как, например, «Назар Стодоля», которого вот уже сколько лет играют два раза в год, собирают всех школьников города, чтоб они потом не читали его в оригинале. И такие постановки тоже должны быть. Но театр-то не стоит на месте, существует масса новых форм, новых приемов, каких-то веяний. Нужно разнообразие. В моем понимании должно быть так, театралы собрались: «Вот такая проблема — зритель перестал ходить. Нам нужно что-то новое». И начинают люди предлагать, какие-то пьесы носить, что-то из них выбирать. И вот когда уже есть десять пьес, которые всем понравились, из них нужно выбрать ту, которая чем-то удивит зрителя. Потому что зритель уже видел все. По телевизору вообще сейчас можно увидеть все, что нужно человеку. Нужно ставить то, что нигде нельзя посмотреть.

— Может ли спасти такое положение независимый новый театр на смену классическому и устаревшему?

— Театральное искусство не может быть независимым. Как бы мы ни говорили, что мы сами формируем вкус зрителя, мы все равно идем в угоду вкусам обывателя. Получается так, что если перестараться с экспериментами немного, то человек из театра выйдет в глубоком шоке и никогда туда уже больше не зайдет. С другой стороны, если слишком уже угождать зрителю, то получается такой эффект, когда ты сидишь на премьере всего 15 минут, но ты уже хочешь уйти, потому что знаешь все, что будет дальше. Роль играет и психология, и социальные какие-то аспекты, и даже политика. Да, театр вне политики, но если запустить спектакль и назвать как-то красиво, звучно, например «Юля — дама с косой», то такой спектакль хоть и проживет не больше года, но на него пойдут и будет ажиотаж. Поэтому сказать, что театр аполитичен, тоже нельзя. К тому же все зависит от рекламы. Допустим, человек покупает отлично разрекламированный йогурт, но он оказывается невкусным, и этот йогурт выкидывают и не покупают больше, реклама на этом этапе уже не работает.
С театром сложнее. Человек пошел на спектакль, и ему не понравилось, он не получил удовольствия. Но реклама-то хорошая, и люди его обсуждают, умные слова какие-то говорят. И потребитель начинает думать, что это не спектакль плохой, а он сам зритель плохой, что он чего-то не понимает, боится признаться в этом, начинает обсуждать и хвалить вместе со всеми и даже идет еще раз и еще в надежде, что он что-то поймет и ему понравится. Очень много факторов влияют.

— А вы знаете, чего же хочет местная публика?

— Местная публика идет в театр отдохнуть, развлекаться, а не думать. А театр все-таки такая вещь, в которой нужно подключать мозг. Мне лично не интересен такой театр, в котором одни комедии какие-то легенькие. Хотя и в каждой комедии должна быть доля трагедии. Но у зрителя куча проблем бытовых, семейных, рабочих, жизненных. И человек не хочет вечером прийти в театр и еще и там напрягать свою голову, вот в чем проблема. Или же бывают и такие душевные мазохисты, которые будут идти, смотреть, плакать и идти еще раз. Но это опять же своеобразная разрядка от повседневных проблем.

— Почему бы тогда не приучить зрителя к сложному театру самим? Будет предложение, будет и спрос.

— Есть страх. Например, то, что сейчас хорошо идет во Франции, может не пойти у нас. Публика к этому еще не готова. Там сейчас в моде пьесы, которые без конца и без начала, просто действия, которые вызывают у зрителя эмоции, кто на какие способен. И я кстати считаю, что театр — это более эмоциональная штука, она призвана вызывать эмоции в большей мере, чем мысли. И я бы лично хотел видеть именно такой театр: он может быть вообще без слов, просто происходит какое-то действие, какие-то картины меняются, как слайд-шоу. И от того, что то все происходит на твоих глазах, в тебе меняются чувства: это тебе нравится, или же это тебе противно, это красиво или это уродливо. Но, опять же, пройдет немало времени, пока публика будет к этому готова.

— Николай, расскажите о своем новом проекте «МоцART». Чем вы нас удивите на этот раз?

— Очень многие люди, с которыми я работаю над новым спектаклем, суеверны, в отличие от меня, и очень просят, чтоб я никому не рассказывал. Но если коротко, то это будет мюзикл о том Моцарте, которого мы мало знаем, о его жизни, чувствах. Наверное, каждому это будет близко, потому что будет затронута проблема смысла жизни. Когда ты живешь, что-то делаешь, весь в делах, а потом вдруг останавливаешься и задаешь себе вопрос, а зачем все это? Все равно все мы смертны и дела наши забываются. Какой смысл в тех действиях, которые ты совершаешь, если от них следа на земле не останется вскоре. И как ответить самому себе на такой вопрос? «МоцART» будет готов, наверное, к ноябрю. Посмотрим, как он будет восприниматься…