Крымские страницы «ежовщины»

В 2017 г. исполнилось 80 лет с начала «Большого террора» — массовых репрессий, которые проводились в СССР в конце 1930-х гг. В памяти современников это жестокое время запечатлелось под названием «ежовщина» — по имени тогдашнего руководителя советского репрессивного аппарата — наркома НКВД Николая Ежова.

И сегодня страшная дата «1937-й год» является символом произвола и беззакония, попрания гуманизма, морали и нравственности, прав и свобод человека. Эта трагедия не обошла стороной и крымскую землю.

Сразу отметим, события 1937-1938 гг. в условиях советской системы не были исключительными. Их подготовили предыдущие годы жестокости. Репрессии и террор бушевали в стране, начиная с Октябрьского переворота, то затухая, то вновь разгораясь. Краткий период затишья в годы НЭПа, когда кровавые методы на время перестали главенствовать, сменился штурмом и натиском времен «великого перелома» (конец 1920-х- начало 1930-х гг.), реанимировавшего жестокие практики Гражданской войны.

Последующие годы были кипением котла перед большим взрывом, к которому советский режим последовательно шел все первые двадцать лет своей жизни.

На это обратил внимание Александр Солженицын, отметив, что «поток 37-го — 38-го ни единственным не был, ни даже главным, а только может быть — одним из трех самых больших потоков, распиравших мрачные вонючие трубы нашей тюремной канализации»[1].

Несколько сбавив свои обороты в конце 1933 г., маховик репрессий вновь начал набирать силу после того, как 1 декабря 1934 г. в Ленинграде был убит первый руководитель Ленинградского обкома ВКП(б) Сергей Киров. Это убийство было максимально использовано Сталиным для окончательной ликвидации оппозиции и дало начало новой волне репрессий, развернутых по всей стране.

Происходит стремительное расширение полномочий сталинской тайной полиции: по делам о террористических актах вводился упрощенный порядок следствия и вынесения приговоров, включая высшую меру наказания (ВМН); подобные дела рассматривались в суде без участия обвинения и защиты; кассационные жалобы и ходатайства отменялись; расстрельные приговоры предписывалось приводить в исполнение незамедлительно. Всего за два месяца — с декабря 1934 по февраль 1935 г. – в соответствии с новым порядком ведения следствия по делам о терроризме, было осуждено 6 500 человек[2].

Несколько позже, в апреле 1935 г., применение ВМН распространили и на несовершеннолетних. Как и во времена Гражданской войны, вновь широко вводилась практика внесудебного рассмотрения дел, а в случае большого их потока приговоры и расстрелы произ­водились на основании заранее заготовленных списков. С этой целью 27 мая 1935 г. в управлениях НКВД республик, краев, областей были организованы «тройки», на которые распространялись права Особого Совещания[3].

30 марта 1935 г. был принят закон об ответс­твенности членов семей изменников Родины (ЧСИР). Если жена, дочь, сын не отказывались от своего мужа или отца, они подверга­лись заключению на 8 лет или направлялись в ссылку[4].

Результаты этой политики тотчас не преминули сказаться. Сразу после убийства Кирова были арестованы и осуждены на 10 лет тюремного заключения недавние соперники Сталина – Лев Каменев и Григорий Зиновьев (обоих впоследствии расстреляют).

Несколько групп бывших оппозиционеров были осуждены на закрытых судебных процессах. 26 января 1935 г. Сталин подписал постановление Политбюро о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию 663 бывших сторонников Зиновьева. Еще одна группа бывших политических оппонентов вождя в количестве 325 человек переводилась из Ленинграда на работу в другие районы[5].

Не отставали от центра и партийные организации на местах, разоблачая в своих рядах все новых сторонников Троцкого, Каменева и Зиновьева. Симпатии, выраженные по отношению к любой из этих фигур, равно как и согласие с их политическими платформами, фактически расценивались как антисоветская деятельность. Главным троцкистом в Крыму был назван бывший первый председатель ЦИК Крымской АССР, активный участник революции и Гражданской войны, Юрий Гавен. Сам факт совместной работы или просто знакомства с ним служил основанием для ареста десятков человек.

Но бывшие партийные функционеры являлись не единственной и далеко не самой многочисленной категорией граждан, на головы которых обрушился топор государственного террора. Репрессиям подверглись и уцелевшие представители российской дореволюционной элиты. Так, в ходе операции «Бывшие люди», проводившейся в Ленинграде с 28 февраля по 27 марта 1935 г. органы НКВД подвергли арестам, тюремному заключению, ссылке и высылке 11072 человека (4833 глав семей и 6239 членов семей) из числа бывших дворян, царских чиновников, фабрикантов, офицеров, торговцев[6]. В процессе проведения этой масштабной карательной акции особая «тройка» при УНКВД Ленинградской области осудила 4692 человека, из которых 4393 приговорили к расстрелу, а 299 – к тюремному заключению[7].

Аналогичные мероприятия проводились и в других регионах страны.

После убийства Кирова «органы» внимательно отслеживали враждебные высказывания отдельных граждан, и карали за них. Так, в начале 1935 г. Особое Совещание при НКВД СССР приговорило моториста электростанции Фрайдорфа (ныне — пгт. Новоселовское) Ивана Пуля к четырем годам лишения свободы за высказанное неосторожно предположение о причастности Сталина к убийству Кирова. Другой житель Крыма, ветеринарный врач из деревни Капсихор Судакского района, Сергей Казанский за аналогичные суждения был осужден на семь лет[8].

И все же в 1934-1936 гг. репрессии еще не достигли своего апогея. Их пик наступил именно в 1937-1938 гг.

На проходившем в начале 1937 г. февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) Сталин выдвинул тезис о неизбежном обострении классовой борьбы по мере укрепления социализма. Из выступлений и докладов участников пленума выходило, что вся страна наводнена шпионами, диверсантами и вредителями, проникшими на самые высокие должности. В связи с чем, констатировалось, что в деле очистки страны от «вражеских элементов», и в частности, разоблачения «троцкистско-зиновьевского заговора», органы НКВД запоздали, как минимум, на четыре года.

Итоги работы пленума заложили основу будущей оргии насилия, продолжавшейся, по меньшей мере, до ноября 1938 г.

К июлю 1937 г. руководство НКВД, партии и правительства приняли ряд распоряжений, приказов и ведомственных инструкций, направленных на усиление агентурно-оперативной работы, ужесточение режима содержания в тюрьмах и спецпоселениях, расширение полномочий карательных органов.

Установки высшего партийно-советского и чекистского руководства были правильно поняты местными органами.

Еще до начала массовых операций НКВД, официальный старт которым был дан в июле 1937 г., 20 мая 1937 г., выступая на XVIII Крымской областной партийной конференции, тогдашний нарком внутренних дел Крымской АССР Тите Лордкипанидзе доложил, что крымскими чекистами:

«1. Арестовано по делам о политических преступлениях по Kpыму выше 3000 человек (60% из них арестовано по серьезным групповым делам).

2. Раскрыто и ликвидировано 25 шпионских, диверсионных и террористических организаций (в том числе, троцкистских) с общим числом обвиняемых в них — свыше 500 человек.

3. Раскрыто и ликвидировано до 350 контрреволюционных групп с общим количеством участников до 1900 человек (50% из них раскрыто то в городе, 50% в деревне).

4. Арестовано по троцкистским делам — 557 человек.

5. Арестовано по делам о татарской национальности около 300 человек.

6. Арестовано политических преступников, прикрывавшихся партийными билетами- 366 человек.

7. Вскрыто, за последние 3-4 месяца, свыше 20 немецких фашистских организаций, общей численностью до 300 человек»[9].

Забегая вперед, отметим, что, несмотря на свое рвение, Лордкипанидзе вскоре оказался неугоден системе, так как был ставленником прежнего наркома НКВД – Генриха Ягоды. Ежов же предпочитал проводить волю «отца народов» руками своих назначенцев.

22 июня 1937 г. Лордкипанидзе был арестован, а 14 сентября того же года приговорен к ВМН и расстрелян.

После Лордкипанидзе наркомом НКВД Крымской АССР стал Карп Павлов. Приступив 29 июня 1937 г. к исполнению своих служебных обязанностей на посту наркома НКВД Крымской АССР, новый руководитель нашел здесь огромное поле для деятельности. Хотя население полуострова было изрядно прорежено в ходе предыдущих кампаний террора, это не означало уменьшения числа потенциальных, реальных и мнимых «врагов».

После принятия 2 июля 1937 г. постановления Политбюро ЦК ВКП (б) «Об антисоветских элементах», эта директива была доведена до сведения региональных партийных руководителей и начальников управлений НКВД. Предлагалось «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД». Также предлагалось в течение пяти дней представить в Москву состав «троек» и данные о числе тех, кто подлежал расстрелу или высылке[10]. По линии НКВД СССР за подписью Ежова всем начальникам краевых и областных управлений НКВД 3 июля 1937 г. также была направлена секретная директива за №266, с указанием взять на учет всех «кулаков и уголовников, вернувшихся по отбытии наказания и бежавших из лагерей и ссылок». Всех учтенных следовало подразделить на две категории: первую – «подлежащие аресту и расстрелу», и вторую – «подлежащие высылке в районы по указанию НКВД» [11].

Получив указания Центра, крымское партийно-советское руководство не стало медлить с ответом. 4 июля 1937 г. Крымский обком ВКП (б) одним из первых передал в ЦК шифром постановление о принятии партийной директивы к «руководству и исполнению в установленный срок». В связи с чем, было решено утвердить «тройку» в составе: наркома НКВД Крымской АССР Карпа Павлова (председатель); членов: прокурора Крымской АССР Константина Монатова; 2-го секретаря обкома ВКП (б) Сервера Трупчу[12]. 5 июля 1937 г. этот состав «тройки» был утвержден[13].

9 июля 1937 г. из Крыма в Москву поступила шифровка о примерном числе учтенных «вражеских элементов». А именно: «кулаков, вернувшихся по отбытии на­казания, 905 человек, уголовников, вернувшихся по отбытии наказания, 421 человек; кулаков, бежавших из ссылки и лагерей, 870 человек; беглых уголовников 12, учет неполный. Число уч­тенных первой категории кулаков, наиболее враждебных элемен­тов, подлежащих аресту и расстрелу, 109 человек, уголовников 34 человека; второй категории враждебных элементов, подлежа­щих высылке кулаков 1103 человек, уголовников 282 челове­ка»[14]. 10 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) утвердил эти цифры в качестве первоначального «лимита» репрессируемых для Крымской АССР[15].

На основании информации с мест 30 июля 1937 г. НКВД издало оперативный приказ №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», которым устанавливался упрощенный порядок ведения следствия и рассмотрения дел «тройками». Приговоры выносились заочно, без вызова обвиняемого, а также без участия защиты и обвинения, обжалованию не подлежали. Специально указывалось, что приговоры к расстрелу должны приводиться в исполнение «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения».

В контингент, подлежащий репрессиям, включались обвиненные в антисоветской деятельности бывшие «кулаки», бежавшие из трудпоселений, скрывающиеся от раскулачивания; социально опасные элементы — участники повстанческих, террористических и бандитских формирований; члены антисоветских партий; бывшие белогвардейцы и уцелевшие царские чиновники; священнослужители («церковники»); сектанты; политические заключенные и т.д.

Все репрессируемые, согласно приказу, разбивались на две категории: первая — подлежащие немедленному аресту и расстрелу, вторая — подлежащие заключению в лагерь или тюрьму на срок от 8 до 10 лет. Для каждой области, края и республики были определены «лимиты» по обеим категориям репрессируемых. Всего предписывалось арестовать 259450 человек, из которых 72950 расстрелять, а 194800 — отправить в лагеря. Однако эти цифры были заведомо неполными, так как в перечне отсутствовал ряд регионов страны. В этой связи приказ давал местным руководителям право запрашивать у Москвы дополнительные «лимиты». Кроме того, заключению в лагеря или высылке могли подвергаться семьи репрессируемых.

Для Крымской АССР был установлен «лимит» в 1500 человек (из которых 300 подлежали репрессии «по первой категории», 1200 – «по второй»)[16], однако уже 31 июля 1937 г. (т.е. на момент утверждения оперативного приказа НКВД №00447 в Политбюро), Павлов отправил в Москву телеграмму, в которой сообщалось о проведенных в ночь с 28 на 29 июля арестах 1655 человек (1019 «кулаков» и 636 уголовников), так что фактически отведенный Центром количественный «лимит» репрессируемых крымскими чекистами был перевыполнен еще до развертывания массовых операций. В связи с чем, Павлов просил увеличить намеченные для ареста «квоты» по обеим категориям. Однако на тот момент в удовлетворении этого ходатайства было отказано[17].

Стараясь оправдать оказанное ему высокое доверие, нарком НКВД автономии не стеснял себя в методах. При нем арестованных избивали; по многу часов заставляли простаивать на ногах; лишали пищи и сна. С подачи Павлова на вооружение местных энкаведистов был взят так называемый «конвейерный метод», когда арестантов часами и днями непрерывно допрашивали сменяющие друг друга следователи. Вмешательство прокуратуры в дела НКВД было строго ограничено. Как написал в своей докладной записке на имя прокурора СССР Андрея Вышинского военный прокурор Черноморского флота Павел Войтеко (впоследствии арестован, осужден, умер в лагере), «товарищ Павлов заявил, что прокурор, в том числе и военный, имеет право знакомиться с материалами следствия только по делам, идущим на рассмотрение «троек» при областных управлениях НКВД об уголовных рецидивистах. Одновременно тов. Павлов высказал пожелание, чтобы прокуроры не посещали внутренние тюрьмы Крыма и не разводили, как он выразился, среди арестованных демократизм»[18].

Успехи наркома на ниве борьбы с «врагами народа» были высоко оценены вышестоящим начальством. В ноябре 1937 г. он был переведен в центральный аппарат НКВД и назначен заместителем директора (а затем и директором) государственного треста «Дальстрой». На этой должности Павлов также показал свою беспощадность. При нем начинается жесткая эксплуатация занятых на строительстве заключенных, продолжительность рабочего дня была увеличена вначале до 11, а потом до 16 часов, обеденный перерыв – сокращен до 20-30 минут. Ужесточились и условия содержания. Для поддержания «трудовой дисциплины» активно применялись репрессивные методы, вплоть до расстрелов.

Как вспоминал Петр Белых, бывший заключенный лагеря на прииске «Ударник», «однажды, когда закончился монтаж промывочных приборов, в сопровождении большой свиты на полигоне появился начальник Дальстроя Павлов. Наш бригадир Константинов официально обратился к нему и отрапортовал о том, что питание плохое, что добротную одежду заменили холодной и что в лагере очень большая смертность. В ответ Павлов заявил, что меры будут приняты. В этот же день Константинов был водворен в изолятор и там заживо заморожен»[19].

На должности начальника Дальстроя Павлов пробудет до 1939 г. В Крым он уже не вернется.

Там временем террор НКВД в Крыму и по всей стране продолжал набирать обороты. Сменивший Павлова осенью 1937 г. Артур Михельсон, превзошел своего предшественника и по жестокости, и по числу арестованных, а также приговоренных к расстрелу. Справедлива оценка авторов научно-редакционной группы «Реабилитированные историей», назвавших Михельсона «одной из самых зловещих фигур ежовщины в Крыму»[20].

До самого конца 1937 г. на территории полуострова шли нескончаемые аресты.

15 октября для Крымской АССР был выделен новый «лимит» на 800 человек (300 — по первой и 500 — по второй). К январю 1938 г. крымский «лимит» достиг 4 тыс. человек[21]. Тюрьмы полуострова были переполнены. Так, если в 1935 г. в них содержалось всего 2700 заключенных, то в 1938 г. их число возросло до 8 756, т.е., на 6 тыс. человек[22].

17 января 1938 г. Михельсон отправил Ежову и его первому заместителю, Михаилу Фриновскому, телеграмму, в которой сообщал, что согласно приказу №00447 в Крыму «изъято и осуждено Тройкой 4000 человек»[23].

При этом отмечалось, что «имевшийся лимит не обеспечил достаточного удара по активному контрреволюционному элементу», в связи с чем Михельсон просил «дать дополнительный лимит пять тысяч, первой категории 1500, второй 3500 человек»[24].

Итог деятельности «тройки» под председательством А. Михельсона известен. За неполных девять месяцев пребывания на посту наркома НКВД Крымской АССР Михельсон подписал приговоры к высшей мере наказания на 2288, и исправительно-трудовым лагерям – на 1596 человек[25].

Жертвами репрессий стали представители практически всех слоев населения: от руководящих партийных работников до крестьян и рабочих. Поводов для ареста было более чем достаточно.

Достаточно было крестьянину иметь лом и гаечный ключ, и его можно было объявить «врагом народа», готовившим по заданию иностранной разведки террористический акт на железнодорожном транспорте.

Характерный пример. Во время уборки урожая в Кировском районе от короткого замыкания сгорел комбайн, а вместе с ним и 23 гектара посевов пшеницы. По факту возбудили уголовное дело, которому быстро придали политическую окраску, расширив круг арестованных до 7 человек. Итог: пятерых приговорили к расстрелу, 2 – к лишению свободы сроком на 10 лет[26].

Уничтожались и уцелевшие представители российской дореволюционной элиты, так называемые «бывшие люди». Особенно страшный удар был нанесен по Русской Православной Церкви.

В ходе репрессий конца 1930-х гг. вся церковная структура Крымской епархии подверглась разгрому.

Одним из главных направлений репрессий 1937-1938 гг. были так называемые «национальные операции». Преследуя своей целью уничтожение потенциальной «иностранной разведывательной базы», сталинское партийно-советское руководство санкционировало массовые аресты лиц, имевших национальность граничивших с СССР государств. Каждая нация на жаргоне НКВД имела свой ярлык: евреи – троцкисты, немцы – фашисты, татары – националисты, греки – шпионы. В Крыму особенно пострадали местные немцы.

Если среди русских и крымских татар потери в результате репрессий в 1937 г. составили примерно 0,4% от населения, то у немцев этот показатель составил 1,9% – т.е. почти в пять раз больше. В 1938 г. картина оказалась схожей[27].

Всего за период 1937-1938 гг. были арестованы примерно 2500 крымских немцев, т.е. 4,95% их численности по переписи населения 1937 г.[28]

Лимиты в национальных операциях не устанавливались; начальники управлений НКВД на местах получили полную свободу действий. В результате людей арестовали без разбора и в массовом порядке. Осуждение арестованных по национальным линиям первоначально осуществлялось в так называемом «альбомном порядке»: после окончания следствия работники НКВД на местах составляли справки на каждого обвиняемого с предложением о приговоре. Справки, скомплектованные в специальный список («альбом»), подписывали начальник УНКВД и местный прокурор; затем материалы отсылались в Москву, где его должны были окончательно рассматривать и утверждать нарком внутренних дел и прокурор СССР (Ежов и Вышинский) (так называемая «двойка»). После этого список возвращался в регион для исполнения приговоров.

К осени 1938 г. по Крыму в «альбомном порядке» было осуждено 1388 человек, в том числе 874 — к расстрелу[29].

Чтобы ускорить рассмотрение дел обвиняемых, приказом Ежова №00606 от 17 сентября 1938 г. в каждой области/крае/республике были созданы «особые тройки», основная задача которых состояла в том, чтобы разобраться в нерассмотренных «двойками» делах против арестованных до 1 августа 1938 г. представителей национальных диаспор. «Особые тройки» также получили полномочия приговаривать к смертной казни, а также к лагерному и тюремному заключению 5-10 лет[30]. Всего за два месяца своего функционирования созданная в Крымской АССР «особая тройка» вынесла приговоры в отношении 1801 человек, в том числе 1596 — к ВМН[31].

Массовые репрессии 1937-1938 гг. существенно изменили этнополитическую обстановку в Крыму: в результате национальных операций многие народы, населявшие полуостров, утратили свое прежнее место в структуре населения. Только в процессе проведения «греческой операции» жертвами преследований около 1 тыс. крымчан греческой национальности (а также граждан других национальностей, так или иначе связанных с Грецией и греками)[32].

События «Большого террора» стали настоящей трагедией и для крымских татар. Так, в ходе массовых операций НКВД были практически полностью истреблены представители крымско-татарской интеллигенции, которые получили образование за границей (в Турции и странах Европы), а в 1917-начале 1920-х гг. участвовали в национальном движении. Как «буржуазные националисты» были арестованы, а следом за тем — приговорены к расстрелу или тюремному заключению работники сферы образования, науки и культуры из числа крымских татар, которые сформировались именно в условиях советской системы.

Насилие сопровождалось мощной пропагандисткой кампанией. Передовицы газет пестрели грозными заголовками, призывающими граждан быть бдительными и требовавшими от властей решительно расправляться с «врагами народа». Последнее нередко преподносилось как выражение «воли трудящихся». Инициировались массовые митинги и собрания трудовых коллективов, на которых принимались одинаковые резолюции. Особенно это проявилось в ходе показательных судебных процессов, которые проходили в Москве над высокопоставленными партийными и советскими деятелями.

Для получения признательных показаний работники НКВД активно применяли методы физического воздействия.

Как нужно правильно вести следствие, нарком Михельсон демонстрировал на личном примере. Допрашивая бывшего директора Алупкинского музея, Яна Бирзгала (в прошлом — чекиста, с 1921 г. бывшего членом коллегии Крымской ЧК, затем — председателем Евпаторийской и Керченской ЧК), и видя, что тот не дает показаний, руководитель крымских энкаведистов «взял в руки стул и стал избивать обвиняемого». Бил до тех пор, пока не сломал стул[33]. В другом случае Михельсон принял участие в групповом избиении приговоренного к расстрелу бывшего директора МТС Вознака, вооружившись кастетом[34].

Не отставали от Михельсона и его подчиненные. Один из них, начальник 3-го отдела УГБ Крымской АССР, старший лейтенант госбезопасности, Михаил Германов, возглавил оперативную бригаду, члены которой произвели 2-5 ноября 1937 г. в Ялте и ее окрестностях массовую облаву, в ходе которой было арестовано около 200 человек[35]. Причем, аресты производились без постановлений и санкций прокурора. Похожим образом оперативники Германова действовали в Севастополе, Феодосии и Евпатории[36].

Как и его руководитель, Германов «культивировал применение извращенных методов следствия» (избиений и длительных «стоек»), сам избивал[37]. Если энкаведисты по каким-то причинам не применяли физической силы, Германов обвинял их в либерализме[38]. Для него было нормой внезапно зайти в кабинет следователя во время допроса и лично избить подследственного.

Кроме избиений и «стоек», сотрудники НКВД практиковали и более суровые способы убеждения. Так, бывшего флагмана 2 ранга Григория Васильева, который отказывался от дачи признательных показаний, водили в расстрельный подвал Симферопольской тюрьмы и заставляли присутствовать при приведении в исполнение приговоров, причем, среди расстреливаемых были его бывшие сослуживцы[39].

Жестокостью «отличился» и сменивший Михельсона на должности наркома НКВД автономии Лаврентий Якушев (Бабкин). До этого (с октября 1937 г. по февраль 1938 г.) он был начальником УНКВД по Житомирской области. Получив за «успехи», достигнутые на ниве «борьбы с врагами народа», орден Красной Звезды, Якушев лично принимал участие в избиении заключенных, приговоренных к расстрелу, в сожжении 11 заключенных. По его приказу узники сами копали себе могилы, по 200–250 связанных заключенных ставили в очередь и расстреливали на глазах других заключенных. В процессе исполнения приговоров творились и вовсе запредельные вещи. Так, один из подчиненных Якушева, начальник внутренней тюрьмы и комендант УГБ УНКВД по Житомирской области, в конце декабря 1937 г. «заставлял осужденного старика-инвалида… иметь половые сношения с расстрелянной женщиной, лежащей среди трупов, обещая за это его освободить. В момент выполнения стариком требования… его застрелили на трупе этой женщины». Помимо этого, с санкции Якушева у арестованных без квитанций отбирали ценные вещи, добротную одежду, составляли фиктивные сведения о получении осужденными денег, сданных ими в кассу тюрьмы, по его приказу чекисты «занимались вытаскиванием кирками и клещами золотых зубов изо рта трупов расстрелянных»[40].

Получив назначение в Крым в августе 1938 г., этот Якушев в полной мере задействовал свой палаческий опыт на новом «месте работы». Применение физического насилия в аппарате НКВД автономии получило при Якушеве еще большее распространение. По его распоряжению во внутренней и городской симферопольских тюрьмах были выделены специальные камеры, куда помещали только арестованных, которых избивали во время следствия[41]. Согласно показаниям Германова, Якушев также инструктировал своих подчиненных, рекомендуя им применять «извращенные методы следствия», например, избивать арестованных резиновыми палками[42].

На исходе «Большого террора», в ноябре 1938 г., получив телеграмму правительства о немедленном прекращении работы «тройки», Якушев самостоятельно изменил приговоры на 74 человек, из которых троим был увеличен срок заключения в лагере; 31 — доследование заменено на заключение в лагерь; 40 — заключение в лагерь и доследование заменено на расстрел[43].

А поскольку на момент получения директивы Москвы на рассмотрении «тройки» находилось множество дел осужденных, по которым не были оформлены протоколы и не приведены в исполнение приговоры на 1347 человек, соответствующие постановления были оформлены задним числом.

Всего по спискам, составленным и подписанным с 20 по 29 ноября 1938 г., крымские чекисты расстреляли 822 человека, основная часть которых (770) оказалась уничтожена 28 и 29 ноября[44]. Причем, одним из расстрелов, в ходе которого было убито 553 человека (среди них — беременные женщины), Якушев руководил лично.

Репрессии в буквальном смысле слова выкосили армейские и флотские командные кадры. (Причем, по мнению британского историка Роберта Конквеста, «опасность стать жертвой террора была во флоте фактически еще больше, чем в армии»)[45]. В ходе репрессий погибли не менее 105 командиров-черноморцев, в том числе 21 представитель командно-начальствующего состава. Многие структурные единицы ЧФ оказались фактически обезглавлены[46]. Особенно пострадали органы управления частей и подразделений, была парализована планомерная боевая подготовка, подорван авторитет начальства в глазах рядовых краснофлотцев. Все это не могло не сказаться самым отрицательным образом на боеспособности флота.

Серьезный урон также был нанесен партийному и советскому аппарату. Те, кто еще совсем недавно голосовал за исключение из партии своих вчерашних соратников, и требовал для них «суровой и заслуженной кары», спустя короткое время сами объявлялись «врагами народа». Так, на проходившем 20-21 апреля 1937 г. заседании пленума Севастопольского горкома ВКП (б) председатель КрымЦИК Билял Чагар в своем выступлении назвал бывшего первого секретаря Севастопольского горкома Александра Левитина «троцкистским двурушником», и сообщал о снятии того с должности и аресте «за потерю большевистской бдительности, политическую слепоту и отрыв от партийных масс»[47]. Но уже в конце июля 1937 г. и сам Чагар будет арестован, смещен с занимаемого поста, и после нескольких месяцев следствия – расстрелян в Симферополе в марте 1938 г. В водовороте террора сгинули и некоторые его ведущие исполнители. 23 ноября 1937 г. арестован один из членов крымской «тройки», 2-й секретарь обкома ВКП (б), Сервер Трупчу[48]. 5 марта 1938 г. он был приговорен к ВМН, 14 апреля того же года — расстрелян.

Всего за время «ежовщины» в Крымской АССР были репрессированы все секретари обкома ВКП (б), председатель Совнаркома и Председатель Президиума Верховного Совета республики, 7 наркомов и их заместителей, 12 секретарей райкомов, 14 председателей райисполкомов и 65 директоров предприятий[49]. На место репрессированных выдвинулось новое поколение управленцев. Обязанные Сталину своим возвышением, пришедшие на смену прежним директорам и наркомам были воспитаны в духе полного неприятия оппозиционности и ориентировались только на установки Центрального комитета.

Однако аресты партийных и советских работников были всего лишь одним из направлений террора. Больше того, эта категория жертв вовсе не являлась преобладающей в общем потоке расстрелянных или посаженных в тюрьмы. Основной контингент арестованных составили именно простые советские граждане – крестьяне, рабочие, служащие.

Таким образом, утверждения апологетов сталинизма о том, что репрессии были направлены исключительно против оппозиционеров, троцкистов и «пятой колонны», несостоятельны.

Объектом преследований в годы «Большого террора» стало все советское общество.

Вопрос о количестве жертв репрессий 1937-1938 гг. в Крыму остается открытым. Известно, что за этот период в Крыму было арестовано 16252 человека (8503 — в 1937-м, 7749 — 1938 — м), из которых к ноябрю 1938 г. были приговорены 13 тыс. человек, из них как минимум 5 тыс. — к расстрелу[50]. Но приведенные цифры нельзя назвать полными, поскольку, помимо «троек», приговоры выносили Особые Совещания, «двойки», военные трибуналы, а также обычные суды.

Как и предыдущие репрессивные акции коммунистического режима, события 1937-1938 гг. приводили к все большему насаждению в обществе страха и рабской покорности, являлись одним из наиболее важных этапов начатого в октябре 1917 г. эксперимента по выведению «новой исторической общности» — «советских людей».

Найдя поставленную задачу решенной, а цели — достигнутыми, устранив своих главных политических конкурентов, Сталин и олицетворяемая им верховная власть переложили ответственность за творившийся в стране произвол на плечи непосредственных исполнителей. Среди работников карательных органов были найдены «козлы отпущения» – следователи и участники «троек», во множестве фабриковавшие дела по обвинению в шпионаже и выносившие расстрельные приговоры.

«Железный нарком» Н.Ежов, как ранее его предшественник – Генрих Ягода, был отстранен от занимаемой должности, впоследствии арестован и осужден к смертной казни. Аналогично закончил свою карьеру подчиненный Ежова, А.Михельсон. А вот его преемнику, Л. Якушеву, повезло значительно больше: в июне 1939 г. его осудили к 20 годам лагерей, однако в начале войны амнистировали, и перебросили за линию фронта для организации партизанской борьбы в германском тылу. Прожив насыщенную и долгую жизнь, Якушев умер в Москве в 1986 г.

Во сколько обошлась стране и народу свирепствовавшая с лета 1937 до декабря 1938 г. оргия государственного насилия, известно достаточно широко. Более 1,5 млн. человек были арестованы по политическим мотивам; свыше 700 тыс. — расстреляны.

А вместе с жертвами депортаций и осужденными «социально вредными элементами» число репрессированных переваливает за 2 млн.[51]

Катастрофа 1937-1938 гг. способствовала все большей девальвации ценности человеческой жизни, интеллектуальному конформизму и разобщенности, превращению народа в «население» — покорное и послушное стадо, которым просто и легко управлять. И даже спустя десятилетия это трагическое наследие до сих пор не изжито.

Его преодоление является важным и необходимым условием, без которого невозможны никакая консолидация общества и подлинное национальное возрождение.