Крымские Новомученики

СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ КРЫМСКОЙ ЕПАРХИИ — ЖЕРТВЫ «БОЛЬШОГО ТЕРРОРА» 1937-1938 ГГ.

7 февраля (25 января) Русская Православная Церковь отмечает Собор святых новомучеников и исповедников Российских — памятная дата, во время которой осуществляется поминовение всех усопших, пострадавших в годину гонений за веру Христову в XX столетии. <br />
Воинствующее безбожие лежало в основе большевистской идеологии, провозгласившей своей целью осуществление мировой революции и объявившей религию «наследием эксплуататорских классов».

Точную характеристику богоборческой сущности большевизма дал эмигрировавший из страны в 1920 г. философ, культуролог и богослов Николай Сергеевич Арсентьев: «Большевизм в первую очередь мировоззрение, отрицающее Бога и душу. Он отрицает религию не только потому, что воспринимает ее как союзницу своих поли^тических и социальных противников, т. е. не из одних тактических и практических соображений, он отрицает ее для себя, как таковую, абсолютно. Сила и мощь большевизма заключается в том, что он есть нечто боль^шее, чем просто политическая и социальная программа, — он мировоззрение, и это мировоззрение принципиально антирелигиозно, не просто нерелигиозно, т. е. индифферентно по отношению к религии, но прямо враждебно религии. Коммунизм есть целеустремленный план, ко^торый предполагает устроение на земле без Бога, без признания любых высших, абсолютных связей, будь то связи религиозного или морального порядка; поэтому агрессивное неверие — его характерная черта. Суть большевистско-коммунистического мировоззрения в том, большевизм и вера в Бога — друг с другом принципиально несовместимы. Большевики знают, признают и громко провозглашают это; в этом они совершенно единодушны».

До сих неизвестна точная цифра священнослужителей, погибших в результате террора в первые годы советской власти. По самым скромным оценкам, количество убиенных в годину российского лихолетья пастырей Церкви только за 1918 г. исчисляется многими сотнями. Помимо рядовых клириков, жертвами расправ (нередко совершавшихся исключительно мучительными и садистскими способами) становились и высшие церковные иерархи. Так, в этот период претерпели мученическую кончину митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), архиепископы Пермский Андроник (Никольский), Омский Сильвестр (Ольшевский), Астраханский Митрофан (Краснопольский), епископы Балахнинский Лаврентий (Князев), Вяземский Макарий (Гневушев), Кирилловский Варсонофий (Лебедев), Тобольский Гермоген (Долганёв), Соликамский Феофан (Ильменский), Селенгинский Ефрем (Кузнецов) и др.

Ялтинская часовня Новомучеников»

Однако по мере того, как жизнь в стране стала понемногу возвращаться в мирное русло, «кровавые» методы борьбы с религией в политике советского государства отступили на второй план. В этот период в отношении служителей Церкви в целом практиковались более «мягкие» виды репрессий: тюремное заключение, административная высылка и лишение избирательных прав.

Одним из пострадавших подобным образом стал архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий (Абашидзе), к этому времени устранившийся от управления делами епархии и принявший монашеский постриг. Арестованный в апреле 1923 г., владыка был выдворен в Киев. Не менее драматично сложилась судьба других священнослужителей Таврической (впоследствии Крымской) епархии. 1 декабря 1922 г. ревтрибунал при КрымЦИК приговорил к 8 годам лишения свободы преемника владыки Димитрия — архиепископа Никодима. Отсидев почти год в нижегородской тюрьме, владыка был выпущен по амнистии, после чего в течение 2-х лет пробыл в ссылке. В июне 1926 г. архиепископ приехал в Москву, где вскоре был вновь арестован. 4 апреля 1927 г. в Керчи по обвинению в антисоветской агитации был арестован священник греческой церкви, Иосиф Куницкий. Постановлением Особого совещания при коллегии ОГПУ от 17 февраля 1928 г. священник был выслан из Крыма.

Но начиная с 1929 г. политика советского государства в отношении служителей Церкви все более начинает ужесточаться. Наряду со ссылкой и тюремными сроками, в перечне карательных мер коммунистического режима важное место вновь занимают смертные приговоры.

Всего, по данным члена Синодальной Комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви, председателя Фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», игумена Дамаскина (Орловского), в 1929-1933 гг. было арестовано около 40 тыс. церковно- и священнослужителей. Большая часть арестованных была приговорена к заключению в концлагеря, многие были расстреляны.

Одним из тех, кого в этот период подвергли репрессиям, стал бывший настоятель Севастопольского Свято-Владимирского адмиралтейского собора протоиерей Роман Иванович Медведь. Арестованный 16 февраля 1931 г. в Москве, он был приговорен к смертной казни, которую потом заменили 10-летним заключением в Соловецком лагере. Тяжелые условия лагерной жизни, недоедание и тяжелая работа подорвали здоровье о. Романа. В 1936 г. его отпустили домой — больного и совершенно измученного. Незадолго до смерти (26 августа 1937 г.) священника снова хотели арестовать, однако, увидев, в каком он состоянии, решили оставить умирающего в покое.

Однако особенно много имен в мартиролог служителей Церкви и верующих вписали 1937-1938 гг. Именно на этот период пришелся один из пиков преследований православного духовенства, развернутых богоборческой властью.

На данном этапе гонений следует остановиться особо. В свете тенденций последнего времени, когда прилавки книжных магазинов заполнены низкопробной литературой, расхваливающей «мудрого товарища Сталина», преуменьшающей масштабы государственного террора в 1930-е гг. или оправдывающих его, а с телевизионных экранов не сходят лица А.Проханова, С.Кургиняна и прочих апологетов «красной империи», — упоминание о людях, павших жертвами беззакония, приобретает особую актуальность.

Особенно остро этот вопрос стоит в отношении Крыма, где левые идеи довольно популярны среди населения, а официальный взгляд на историю полуострова в межвоенное время (1920-1930-е гг.) и в целом на советский период, как и в предыдущие десятилетия, характеризуется замалчиванием нелицеприятных моментов, и сосредоточением внимания на «героических» эпизодах.

Между тем, нежелание честно взглянуть на события прошлого, равно как и любые попытки предать их забвению, могут послужить причиной их повторения в настоящем и будущем.

В этой связи трудно переоценить значение и смысл духовного подвига новомучеников и исповедников Российских. В суровых условиях ленинско-сталинской тирании эти люди продолжали жить так, как велела им их христианская совесть, стоически претерпели все выпавшие на их долю тяготы и невзгоды, и даже перед лицом смерти не изменили своим убеждениям.

Именно вера стала тем внутренним стержнем, которой помог новомученикам сохранить присутствие духа в самые последние минуты их земной жизни, выжить в кромешном аду лагерей. Это в полной мере относится не только к священникам, но и к мирянам. Стойкость и мужество узников «Архипелага ГУЛАГ» из числа духовенства и верующих отмечали в своих воспоминаниях многие лагерники. Вот что написал о них известный русский писатель, поэт, публицист, общественный и политический деятель, Александр Исаевич Солженицын: «Рыбы, символ древних христиан. И христиане же — их главный отряд. Корявые, малограмотные, не умеющие сказать речь с трибуны, ни составить подпольного воззвания (да им по вере это и не нужно!), они шли в лагеря на мучение и смерть — только чтоб не отказаться от веры! Они хорошо знали, за что сидят, и были неколебимы в своих убеждениях! <…>

И женщин среди них — особенно много. Говорит Дао: когда рушится вера — тогда-то и есть подлинно-верующие. За просвещенным зубоскальством над православными батюшками, мяуканьем комсомольцев в пасхальную ночь и свистом блатных на пересылках, — мы проглядели, что у грешной православной церкви выросли все-таки дочери, достойные первых веков христианства — сестры тех, кого бросали на арены ко львам.

Христиан было множество, этапы и могильники, этапы и могильники, — кто сочтет эти миллионы? Они погибли безвестно, освещая, как свеча, только в самой близи от себя. Это были лучшие христиане России. Худшие все — дрогнули, отреклись и перетаились».

Начало роковых событий, вошедших в историю как годы «Большого террора», датируется июлем 1937 г. Именно в этом месяце сталинское партийно-советское руководство приняло ряд постановлений, заложивших основу будущей репрессивной кампании. 31 июля 1937 г. Политбюро утвердило оперативный приказ наркома внутренних дел Николая Ежова N00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Фактически речь в нем шла обо всех, кто так или иначе боролся с советской властью или был репрессирован в предшествующие годы. Это — кулаки, отбывшие срок ссылки или бежавшие из нее; священники; сектанты; бывшие члены «антисоветских» партий, бывшие белогвардейцы и уцелевшие царские чиновники; политические заключенные и т.д.

Все репрессируемые, согласно приказу, разбивались на две категории: первая — подлежащие немедленному аресту и расстрелу, вторая — подлежащие заключению в лагерь или тюрьму на срок от 8 до 10 лет. Для каждой области, края и республики были определены «лимиты» по обеим категориям репрессируемых. Всего предписывалось арестовать 259450 человек, из которых 72950 расстрелять, а 194800 — отправить в лагеря. Однако эти цифры были заведомо неполными, так как в перечне отсутствовал ряд регионов страны. В этой связи приказ давал местным руководителям право запрашивать у Москвы дополнительные «лимиты». Кроме того, заключению в лагеря или высылке могли подвергаться семьи репрессируемых.

Внезапные аресты, ликвидацию и высылку сотен тысяч людей было намечено начать 5 августа 1937 г. и завершить в начале декабря того же года.

Реализация этой зловещей программы была возложена на так называемые «тройки» — внесудебные органы, в состав которых входили нарком или начальник местного управления НКВД, секретарь соответствующей партийной организации и прокурор республики, области или края. «Тройки» получали чрезвычайные права — они могли самостоятельно выносить приговоры и отдавать приказы о приведении их в исполнение, включая расстрел.

Но ни в одном из 64 административно-территориальных образований СССР «тройки» не уложились ни в установленные сроки, ни в первоначально согласованные с Политбюро цифры. Количество врагов стремительно множилось, планы по их выявлению и уничтожению выполнялись и тут же начинали перевыполняться. Начальники НКВД и партийные секретари на местах направляли в Москву обращения, в которых просили увеличить отведенные им расстрельные «квоты». Как правило, Сталин удовлетворял эти ходатайства, причем в ряде случаев давал согласие письменно.

До декабря 1937 г. Политбюро увеличило «лимиты» для первой категории на 22500, а для второй — на 16800 человек. В конце января 1938 г. Сталин издал распоряжение, в соответствии с которым до середины марта следовало арестовать не менее 57200 «врагов народа», из них 48000 подлежали расстрелу.

Присутствие среди перечисленных в упомянутом оперативном приказе НКВД категорий лиц, подлежащим репрессиям, представителей духовенства («церковников»), не случайно. Предпосылкой внесения священнослужителей в проскрипционные списки стала проведенная в январе 1937 г. всесоюзная перепись населения. Ее результаты встревожили как региональные, так и центральные органы власти. В частности, тогдашнее партийно-советское руководство обеспокоили ответы на один из вопросов анкеты — «Считаете ли вы себя верующим?», отвечая на который, верующими себя назвали 55,3 млн. чел., из них 19,8 млн.- мужчины и 35,5 млн.- женщины. Из них православными себя назвали 41,6 млн. чел., или 42,3% всего взрослого населения РСФСР и 75,2% всех, назвавших себя верующими.

Эти результаты неопровержимо свидетельствовали, что, несмотря на длившиеся в течение 20 лет преследования и антирелигиозную пропаганду, население страны в большинстве своем осталось православным, сохранив национальные духовные корни.

В этой связи включение духовенства в контингент, подлежащий репрессиям, было закономерным. Выступая 24 января 1938 г. перед руководящими работниками НКВД УССР, Ежов, между прочим, заметил: «…Вот возьмите, я не помню, кто это мне из товарищей докладывал, когда они начали новый учет проводить, то у него, оказывается, живыми еще ходят 7 или 8 архимандритов, работают на работе 20 или 25 архимандритов, потом всяких монахов до чертика. Все это что показывает? Почему этих людей не перестреляли давно? Это же все-таки не что-нибудь такое, как говорится, а архимандрит все-таки. <…> Это же организаторы, завтра же он начнет что-нибудь затевать».

Рекомендации сталинского «железного наркома» были взяты на вооружение его подчиненными. Аресты охватили большую часть духовенства. Священников и верующих обвиняли в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре.

И если раньше служителей Церкви, как правило, приговаривали к тюремному заключению, то в 1937-1938 гг. их, в подавляющем большинстве, начинают расстреливать. Не избежали общей участи клирики Крымской епархии.

Одним из первых крымских православных священнослужителей, попавших в жернова «Большого террора», стал иеромонах Владимир Пищулин. Арестованный 5 июля 1937 г. в Симферополе по обвинению в антисоветской агитации (критиковал советскую Конституцию, указывал на антихристианский характер марксизма, выражал недовольство по поводу его превращения в «непреложную и обязательную для всех истину, подносимую на штыках и вдалбливаемую в сознание граждан-рабов прикладами»), 10 декабря 1937 г. Пищулин был приговорен к высшей мере наказания.

20 октября 1937 г. в Ялте был арестован священник ялтинского Александро-Невского собора, протоиерей Дмитрий Киранов. По этому поводу ялтинская газета «Курортные известия» разместила на своих страницах материал «Подрывная антисоветская деятельность церковников в Ялте», подписанный инициалами Н.Г. Автор публикации, выполняя социальный заказ, ликовал по поводу разоблачения органами НКВД «шайки провокаторов и врагов народа во главе с попом Кирановым», устраивавших нелегальные собрания с чтением «погромной черносотенной литературы», обвиняя «эту вражескую свору» в «фашистских настроениях», в «участии в уголовных делах», и даже в том, что… «некоторые члены церковного совета занимались педерастией (мужеложеством)», потому что «они достаточно усвоили «мораль» гитлеровских молодчиков».

И хотя виновным Киранов себя не признал, 1 декабря 1937 г. постановлением «тройки» НКВД Крымской АССР его как «члена контрреволюционной группы церковников, проводившего антисоветскую пропаганду среди верующих, участвовавшего в создании секретного денежного фонда для оказания помощи заключенным церковникам» приговорили к расстрелу с конфискацией имущества. 4 января 1938 г. приговор привели в исполнение…

Киранов не был единственным ялтинским пастырем, принявшим мученическую кончину в те страшные годы.

В первых числах ноября 1937 г. в городе прошли многочисленные аресты. В поле зрения НКВД, в числе прочих, попали Воскресненская и Плещеевская церкви. Поскольку актив Плещеевской церкви, т.н. «Церковная двадцатка», в условиях непрекращающихся жестоких гонений старался изо всех сил продолжать службы и все неотложные религиозные требы (крещение, отпевание, венчание и др.), это предопределило дальнейшую его судьбу.

В скором времени ялтинские чекисты бодро рапортовали о вскрытии и ликвидации ими «группировки церковников в количестве 12 человек», которые «нелегально собирались в специально приспособленной для этого усыпальнице, на кладбище, либо на квартире наставника церкви Савчинского и других. Под видом обсуждения якобы церковных дел вели контрреволюционные разговоры, направленные на дискредитацию политики ВКП (б), советского правительства, предсказывали скорое падение коммунистов… Вели агитацию среди населения, призывая бойкотировать Выборы в Верховный Совет СССР… Призывали прихожан идти в Ялтинский горисполком, дабы пресечь попытку властей к закрытию церкви».

Следствие было коротким. Уже 2 декабря 1937 г. «тройка» НКВД Крымской АССР приговорила всех проходивших по этому делу к расстрелу.

Однако на этом трагическая история «Церковной двадцатки» не закончилась. В связи с отсутствием в городе диакона Плещеевской церкви о. Антония (Коржа) (предположительно, в момент арестов диакон находился в Геническе, у знакомого монаха, и ничего не знал о случившемся), чекисты вывели его дело в отдельное производство. Сразу по возвращении 9 декабря священник был арестован.

За время следствия (длилось оно около недели — с 9 по 18 декабря) были проведены 3 допроса, получены 3 дополнительные показания, организованы две очные ставки. На все вопросы о своей причастности к деятельности церковной контрреволюционной организации о. Антоний отвечал отрицательно, в достойной и сдержанной форме. Вещественных доказательств его «вражеской деятельности» при обыске обнаружено не было. Обвинительное заключение создавалось на основании признательных показаний, которые были выбиты из ранее арестованных членов актива, к этому времени — уже осужденных и расстрелянных.

(В протокольной записке по завершению следствия от 16 декабря 1937 г. прямо указывалось, что «свидетели — обвиняемые по делу N 9632 (Корж) осуждены Тройкой НКВД Крыма 2.12.1937 г. и вызваны в суд не могут»).

Желая представить о. Антония вторым после настоятеля церкви Савчинского руководителем «контрреволюционной группы церковников», сотрудники советских карательных органов, привлекли к делу в качестве свидетеля одного из бывших прихожан Плещеевской церкви — Г.И.Герасименко, который работал полотером в санатории-комбинате имени Сталина. Не отличаясь порядочностью, Герасименко охотно согласился «поработать» на чекистов и дал нужные им показания.

Сочтя вину о.Антония в полной мере доказанной материалами следствия, «тройка» НКВД Крымской АССР 9 февраля 1938 г. вынесла приговор: расстрелять, личное имущество конфисковать. Спустя 35 дней, 14 марта 1938 г., приговор был приведен в исполнение.
10 февраля 1938 г. на основании постановления «тройки» НКВД Крымской АССР по обвинению в «распространении клеветнических слухов о жизни народов СССР» был расстрелян иеромонах Варфоломей Ратных. Вся вина священнослужителя состояла лишь в том, что на вопрос следователя: «Отчего же плачет мир?» о. Варфоломей прямо ответил: «От скорби, приключенной ему от Советской власти», а также не убоялся написать правду о жизни в Советском Союзе, от которой «сколько страдают, сколько слезы проливают. И даже кто не христианин. Нас же, христиан, лишают всего…»

14 февраля 1938 г. по обвинению в участии в «греческой националистической организации» к расстрелу был приговорен священник Симферопольской Свято-Троицкой церкви протоиерей Николай Мезенцев.

В тот же день аналогичный приговор вынесли в отношении священника Покровской церкви в Судаке протоиерея Иоанна Блюмовича. Единственный в городе пастырь, о. Иоанн одним лишь фактом своего служения давно раздражал советских чиновников, поэтому его арест и расстрел были закономерны. На следствии священнослужителя обвиняли в том, что он является членом «контрреволюционной фашистской шпионской группы» и занимается «сбором сведений со шпионской целью». Несмотря на категорическое отрицание священником своей вины, а также отсутствие вещественных доказательств, «тройка» НКВД Крымской АССР приговорила обвиняемого к высшей мере наказания. 13 апреля 1938 г. о. Иоанн был расстрелян.

19 февраля 1938 года к расстрелу приговорен священник Феодосийской греческой церкви Никандр Васильевич Сакун, один из прототипов эпопеи писателя Ивана Шмелева «Солнце мертвых». Предъявленное чекистами обвинение было стандартным — «участие в шпионской организации», а также «ведение активной контрреволюционной агитации, направленной на дискредитацию партии и советской власти».

20 февраля 1938 г. Карасубазарским (ныне — г. Белогорск) РО НКВД Крыма по обвинению в «контрреволюционной агитации» арестован священник местной греческой церкви, Иван Гладкий. 17 апреля 1938 г. его приговорили к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества. 5 мая 1938 г. приговор был приведен в исполнение. Реабилитировали священника только в 1989 г.

Мартиролог православного духовенства Крымской епархии, принявших мученическую кончину в годы «Большого террора», не исчерпывается вышеприведенными именами. Работа по выявлению имен служителей Церкви, пострадавших за веру, составлению их жизнеописаний и канонизации продолжается и в настоящее время.

Страшный удар, нанесенный по православию в конце 1930-х гг., фактически поставил Церковь на грань уничтожения. Вся церковная структура подверглась разгрому. Многие храмы были превращены в хранилища и сельские клубы, либо разрушены; святыни — безвозвратно утрачены. Но самое страшное — погибли сотни ревностных пастырей, истинных подвижников благочестия.

И все же, несмотря на то, что физически Русская Православная Церковь была практически полностью уничтожена, духовно она оказалась не сломлена. Претерпев до конца выпавшие на их долю тяжкие испытания, новомученики остались верны своим убеждениям, и этим одержали нравственную победу.

Список литературы:

1. Арсентьев Н. Большевизм и религия // Ильин И.А. Собрание сочинений: Мир перед пропастью. Часть III. Аналитические записки и публицистика (1928-1941) — М.: Русская книга, 2001. — с.7-32
2. Игумен Дамаскин (Орловский) Гонения на Русскую Православную Церковь в советский период // http://rusk.ru/st.php?idar=324562
3. Козлова Н.Н. Один из многих (Новомученик Диакон Антоний Корж) // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга четвертая. — Симферополь: АнтиквА, 2007. — с.7-16
4. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Политические репрессии в Крыму (1920-1940 годы). — Симферополь, 2003.
5. Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008.
6. Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Православной Церкви: Синодальный и новейший эпизоды / 3-е изд., испр. — М.: Изд-во. Сретенского монастыря, 2007.
7. Протоиерей Николай Доненко. Наследники царства. Т.I — Симферополь, 2000.
8. Протоиерей Николай Доненко. Наследники царства. Т.II — Симферополь, Бизнес-информ, 2004.
9. Протоиерей Николай Доненко. Новомученики Феодосии: Священномученик Андрей Косовский, Преподобномученик Варфоломей (Ратных), Священномученик Иоанн Блюмович; Феодосия, Судак, Старый Крым в годы воинствующего атеизма, 1920-1938. — Феодосия; М.: Издат. Дом. Коктебель, 2005.
10. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга вторая. Симферополь: АнтиквА, 2006.
11. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. — Симферополь: АнтиквА, 2007.
12. Соколов Д.В. Крым в годы «Большого террора» // «Первая Крымская», N210, 1 февраля / 7февраля 2008.
13. Соколов Д.В. Оскудение верой. Таврическая епархия в годы гонений (1921-1941 гг.) // «Первая Крымская», N228, 13 июня / 19 июня 2008.
14. Соколов Д.В. Расстрелянные за веру. Крымское православное духовенство и политические репрессии 1917-1930-х гг. // «X Files Секретные материалы 20 века. ДОСЬЕ», специальный выпуск N9(39) 2009. — с.73-78
15. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: опыт художественного исследования, Ч.III // Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: опыт художественного исследования, Ч.III,IV. — Екатеринбург:У-Фактория, 2008.
16. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. 2-е издание, исправленное. — М.: Издательство «Три века истории», 2001.