Ключ к себе

Психология нынче в тренде. Обернитесь по сторонам, перелистайте страницы гламурных журналов — и обнаружите десятки предложений улучшить качество жизни за счет психологических курсов, тренингов с участием заезжих мудрецов, что сулят помощь в достижении гармонии в личных отношениях и невиданных карьерных высот. Прибавьте к этому многочисленные объявления о приеме в школы раннего развития ребенка, где заправляют делом опять-таки психологи, и вы в точности убедитесь, нет в жизни счастья без психологической помощи.<br />
Молодые пронюхали эту конъюнктуру каким-то десятым чувством и повалили учиться «на психолога» с невиданным энтузиазмом.

Вузы поняли, что на этом можно отлично заработать, и сделали всё возможное, чтобы каждый подзаборный филиальчик в самой отдаленной глубинке «клепал» специалистов этой резко выросшей в популярности специальности.

Но, странное дело: психологов на душу населения приходится уже, наверное, больше чем юристов и дантистов, а доверяют им по-прежнему единицы: уж больно затейливая импортная штучка. И дорогая, по правде сказать. Но многих от общения с психологом отталкивает даже не цена решения своей личной проблемы, а боязнь, что тебя посчитают психом: больно зыбкая в нашем понимании эта грань — между психологией и психиатрией, не говоря уже о том, что многие ставят знак равенства между психологом и шарлатаном.

— Недоверие и непонимание продолжают присутствовать в нашем менталитете, — выслушав меня, включается в разговор психолог Наталья Крыльная. – Многие понятия не имеют, что психология приравнена к точным наукам: в ней выводы и заключения делаются на основе экспериментов. Она окончательно отделилась от философии и приблизилась к медицине. В программе подготовки и обучения акцент теперь делается на анатомию, физиологию, психофизиологию, клиническую психологию, а врачей-психиатров обязали иметь диплом психолога.

— В нашем менталитете и без того направление к психологу воспринимается как окончательный диагноз, а узнав, что теперь и врач обязан иметь диплом психолога, будет расценено как выдача зрверенного свидетельства о психической ненормальности и отказов от контактов с психологом станет еще больше.

— И отказываются, бьют себя в грудь и кричат «я не псих!». А мы и не лечим, нужда в нас есть, когда клинические проявления еще поддаются психологической коррекции, а не медикаментозному лечению. Каждый по себе знает, бывают моменты в жизни, когда все врачи единогласно выносят вердикт «здоров», а тебе муторно, неспокойно, некомфортно, депрессия, непонятные волнения, нервные срывы.

Можно, конечно, поплакаться в жилетку подружке, распить бутылку с приятелем, носить в себе неудовлетворенность своим состоянием или попробовать поговорить с родными. Но в случаях, когда близкие люди не находят ответа на вопрос, когда предлагаемые ими варианты вас не устраивают, не приносят облегчения, лучшим выходом станет обращение к психологу. Это нейтральный человек, способный в отличие от родственников и друзей посмотреть на вас со стороны. И этот отстраненный профессиональный взгляд позволит ему оценить ситуацию и порекомендовать пути решения.

Человек, к сожалению, далеко не всегда понимает, в насколько сложной ситуации оказался, а потому не способен адекватно оценить нестандартную для себя ситуацию. Да, обращение к психологу – это тоже для нас пока еще нестандартный способ решения проблемы, но именно с такой ситуацией ему разобраться проще. Прежде всего потому, что она проговаривается с разных сторон, моделируется и так и эдак, и человека в итоге осеняет, как Архимеда, воскликнувшего «Эврика!» и он удивляется, как до такого простого и очевидного решения не сумел додуматься сам. Хороший психолог не выдает готового решения клиенту. Видя внешние проявления и определяя человека по жестам, мимике, поведению, взгляду, он направляет его – клиент сам решает, как ему поступать.

— Выходит, страждущий приходит к психологу за избавлением от проблемы и в полной боевой готовности стать через пять сеансов счастливым, а тот требует от него самостоятельного принятия решения.

— Хороший психолог никогда не станет обещать, что после тренинга или индивидуального сеанса клиент уйдет сверхуспешным и навсегда забудет о несчастьях. Чтобы измениться самому или изменить ситуацию, нужно прилагать собственные усилия, а не рассчитывать только на психолога: он всего лишь направляет и поддерживает и, конечно же, не станет давать никаких гарантий, что после консультаций клиент поймает птицу счастья и навсегда поселит ее в своем доме.

Уверенность клиента в себе и умение правильно трактовать ситуацию — и есть самый настоящий результат работы психолога. Я всегда работаю на результат. И если не вижу в клиенте готовности к сотрудничеству, если он ждет от меня готового решения, все мои слова воспринимает как лекционный материал, а сам не предпринимает никаких усилий, не выказывает готовности следовать рекомендациям, то я с такими клиентами работать прекращаю. Человек сам кузнец своего счастья — а психолог ему помогает выбрать правильное направление к нему.

— Можно очертить круг проблем, с которыми люди нехотя, с опаской, под давлением, но всё же обращаются к психологу?

— Сложно, потому что иной раз просто приходят исповедаться.

— А почему не в церковь?

— Что там скажут? Молитесь, уповайте на Бога, на всё милость Божья… А проблема-то остается, не рассасывается сама собой.

— И ответов на какие вопросы чаще всего просят у психолога?

— Самые обостренные проблемы – семейные: отцы и дети, взаимоотношения супругов. На проблемы в интимной сфере выходишь только в процессе разговора, хотя они мучают многих. Открыто с ними к психологу не приходят: люди очень зажаты – это тоже в нашем менталитете. Но поскольку я работаю в профессиональном училище и контингент его — подростки, входящие в пору активных эмоциональных отношений с противоположным полом, то первых любовей у меня полный комплект и на любой вкус.

Для них нет ничего важнее и волнительнее этих отношений. Их не трогают взаимоотношения с родителями, они не акцентируют на них свое внимание, даже если не склеиваются. Но если не складываются взаимоотношения с противоположным полом, то это крах и конец всей жизни. Они моментально решают напиться, удавиться, выпрыгнуть из окна, зарезать себя – и всё одновременно. Ромео с Джульеттой никто не отменял.

Причем порой мне рассказывают то, что тщательно утаивают от родителей, потому что между ними нет взаимопонимания и близости – или ругают, или читают нотации. Что чаще всего отвечают родители, когда подросток делится с ними своими любовными переживаниями? Чем у тебя голова забита, да я в твои годы… Или так – да таких Зин, Мань и Тань в твоей жизни будет сто пятьдесят, еще чего удумал, жизни себя лишать из-за бабы… А когда они приходят ко мне, мы любовную ситуацию рассматриваем, проговариваем, крутим, обдумываем, и обычно подростки, уходя с принятым для себя решением, говорят «вот вы меня понимаете».

Большинство родителей не умеют, не хотят и стесняются говорить с подростком на кажущиеся им скользкими интимные темы или вести задушевные разговоры о первой любви. Не умеют подбирать правильные слова, отделываются пустышками и обманывают ребенка с первых лет его жизни, когда вместо внятного ответа на вечный вопрос, откуда я взялся, отделываются сказками про капусту и аиста. Большая родительская ошибка, потому что мы все вырастаем из детства и идем по жизни, неся внутри себя проросшие из него корешки.

— А отношения с педагогами имеют для них значение?

— Не так, как взаимоотношения со сверстниками, но всё же волнуют. Очень сложно бывает и психологу, потому что преподаватели тоже не всегда оказываются правы. Вы сами понимаете, каков контингент в профессиональных училищах: не самый простой, а учитель профессионально выгорает, не сдерживается – отсюда и конфликт.

— И тогда преподаватель ведет учащегося к психологу…

— И так бывает, и подросток сам приходит, потому что ситуация зашла в тупик, а училище заканчивать надо. И тут самому психологу важно выдержать профессиональную этику: не рассказать ни педагогу о данной подростку рекомендации и не дать поводу ребенку усомниться в учителе.

— Мне доводилось беседовать со школьными психологами, но, к большому сожалению, они оставили по себе не вполне приятные впечатления. Показалось, что они отгородились от детей тестами, скупясь на личное общение, предпочитают работать с классами. Мне кажется, трудных подростков, перекочевавших из школы в ПТУ, могло на самом деле быть меньше, если бы их поведение корректировалось со школьной скамьи.

— Психолог, может быть, не столь нужен в детском саду, где важнее работа с родителями, а вот в школе он должен быть непременно. И работать не с тестами, потому что сделанные по ним выводы относительны: они показывают ребенка не по жизни, а в его сиюминутном состоянии, поэтому делать из них далеко идущие, и тем более окончательные выводы было бы большой ошибкой. Но если уж основываться на результатах тестов, то лучше, чтобы они были не рисованными, когда ребенок работает на подсознании, а опросными, раскрывающими личность нагляднее и убедительнее.

Работа с классом, как и с коллегами, тоже не дает положительных результатов: в коллективах близко знакомых между собой людей и дети, и взрослые или зажимаются, или играют на публику. Поэтому либо индивидуальная работа, либо тренинги, участники которых не знакомы между собой, а еще лучше – которые никогда по жизни в дальнейшем не пересекутся. Это как со случайным попутчиком в поезде, когда ты открываешь ему душу, зная, что он выйдет на своей станции с твоей тайной, которая в нем и умрет.

— Даже в советское время на крупных промышленных предприятиях работали психологи, не говоря уже о том, что на Западе ни одна уважающая себя компания не обходится без специалистов такого рода…

— … а у нас это графа экономии расходов. Ошибочная позиция, потому что когда обстановка в коллективе накалена, помочь избежать большого конфликта способен только хороший психолог.