КОГДА НЕЛОВКОЕ СЛОВО МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К КАТАСТРОФЕ
История с оставлением армией Херсона и правобережья Днепра неизбежно подняла в обществе тему некоего «договорняка» с Западом: дескать, мы им территорию – они нам что-то взамен (как вы понимаете, версий, что же мы «получим» взамен, было несколько десятков).
Тема эта подняла волну общественного негодования, которая обрушилась на главных переговорщиков страны – дипломатов.
Определенная логика в том, почему на МИД пришелся удар, конечно, есть: МИД регулярно заявляет о готовности к переговорам с Украиной и по Украине; часто это происходит по несколько раз за день.
Прозвучали и формулировки от замглавы этого ведомства Рябкова про готовность к «переговорам без предварительных условий», от официального представителя МИД Захаровой о «переговорах в зависимости от ситуации на земле». Формулировки эти наложились на выход из Херсона — и вот рецепт общественного негодования готов.
Но нам в обществе лишний очаг напряжения категорически не нужен, и с этим кризисом нужно разобраться и от него избавиться.
Согласимся, что в моменте слова были подобраны не самым удачным образом, хотя есть важный нюанс в том, как до нас эти формулировки добрались, но к нему мы вернемся чуть позже. Но даже в том виде, в каком слова были сказаны, важен контекст: «предварительные условия» и «ситуация на земле» — это не про оставление правобережья, это про украинские заявления о том, какие предварительные условия якобы должна выполнить Россия, чтобы киевский режим соблаговолил начать разговаривать.
Зеленский и миньоны помельче из его окружения говорили о том, что России нужно вывести войска со всей территории Украины на момент 1991 года (то есть и из Крыма тоже); наши же дипломаты ответили именно на этот тезис: «предварительные условия» приниматься не будут, а «ситуация на земле» — в смысле зона контроля России по сравнению с объявлением Украиной незалежности значительно расширилась.
И, что в конечном итоге самое главное в истории с этими и им подобными заявлениями МИД: это министерство является инструментом, проводником внешней политики, которую определяет президент России. А позиция президента по переговорам, предварительным условиям и ситуации «на земле» была четко и недвусмысленно озвучена 30 сентября, в момент подписания договора о вхождении новых регионов в состав страны. И с тех пор никак не менялась:
«Мы призываем киевский режим немедленно прекратить огонь, все боевые действия, ту войну, которую он развязал ещё в 2014 году, и вернуться за стол переговоров. Мы к этому готовы, об этом не раз было сказано. Но выбор народа в Донецке, Луганске, Запорожье и Херсоне обсуждать не будем, он сделан, Россия его не предаст. И сегодняшние киевские власти должны относиться к этому свободному волеизъявлению людей с уважением, и никак иначе. Только таким может быть путь к миру», — сказал тогда Владимир Путин.
С чего бы вдруг Министерство иностранных дел, подотчетное президенту, шло бы ему наперекор? Вопрос риторический.
Другой немаловажный момент. Министерство иностранных дел – это ведомство, которое создано для ведения переговоров с внешним миром. Подчеркнем: а) переговоров; б) внешним миром.
По пункту «а». Конечно, за последние годы мировая дипломатия деградировала до омерзительного нижеплинтусного уровня: мы привыкли к тому, что европейские дипломаты призывают не к переговорам, а к войне; украинские дипломаты устраивают клоунаду; американские — способствуют разжиганию конфликтов.
Мы неоднократно обсуждали, что Россия по-прежнему ведет себя сдержано в дипломатии, соблюдает протоколы и этикет; поэтому и сейчас нет ничего удивительного в том, что наше дипломатическое ведомство вместо бряцания оружием призывает к переговорам.
Наверняка всем было бы чисто по-человечески приятно услышать, как Сергей Лавров шлет на три буквы давно зарвавшегося Кулебу, или увидеть удар Блинкену по зубам — но все эти детские шалости едва ли приведут к какому-то позитивному результату.
По пункту «б»: не в задачах министерства вести беседу с внутренней публикой, для этого во власти есть управления внутренней политики и общественных связей. Это не снимает со спикеров министерства ответственности за корректность формулировок, их уместность и актуальность (тут, как ни крути, и Рябкову, и Захаровой стоило бы выразиться яснее, особенно в такие тревожные дни), но в то же время важно и нам понимать, что обращаются они не к нам.
Глобальная цель России в этой гибридной Третьей мировой войне – справедливый и честный миропорядок. Россия и российская дипломатия апеллирует к государствам, которые к Западу не относятся: вообще, само по себе удивительно, что у государства выстроены конструктивные стратегические отношения даже с враждующими между собой странами вроде Ирана и Саудовской Аравии; между странами со сложными и натянутыми отношениями вроде Китая и Индии.
Запад же пытается Россию изолировать, с помощью шантажа и угроз призывая другие страны подключиться к своему крестовому походу против нашей страны.
Большинство государств планеты на это не поддается – во многом благодаря российской дипломатии. И вот всплывает тема переговоров с Украиной, о которых наш МИД постоянно напоминает: да, мы ищем мира, но мира честного и справедливого; да, мы готовы говорить, но без ваших условий; но мы прекрасно понимаем, что в конечном итоге договариваться надо не с вами.
Не заявляй открыто об этом МИД, какой бы имидж был бы у страны? Кровожадных отморозков, жаждущих войны любой ценой. У кого уже есть такой образ в глазах стран, обделенных справедливым отношением? У США. Если мы на внешнеполитической арене будем вести себя как кровожадные отморозки, как это поможет нашей цели построить справедливый миропорядок вместе с остальным миром? Да никак.
Характеристику же текущей политики нашего МИДа позволим представить исполнительному директору французской энергетической компании Total Energies Патрику Пуянне:
«Я был поражён открывшимся мне обстоятельством. Уже после начала конфликта я полетел в Индию для переговоров об инвестициях. И был ошарашен реакцией индийских собеседников, а позже и переговорщиков на Ближнем Востоке, куда я отправился далее. Все они, в противоположность нам, европейцам, которые находились в шоке от российской агрессии на Украине, сказали: «А как же вы, европейцы, такое допустили?». Я понял, что наше видение, наша картинка этого конфликта, наша, я имею в виду западный мир, европейцев и американцев, совершенно не разделяется всем остальным огромным миром».
Теперь вернемся к оставшемуся важному нюансу: каким образом до нас доходят формулировки отечественных дипломатов. Это глубокая системная проблема, связанная с тем, как в современном мире потребляется информация. О всех этих заявлениях мы узнаем из новостей. Новости и сами по себе жанр очень короткий, но нынче всё свелось к телеграм-каналам, где новости идут потоком в виде одного-двух предложений – чаще всего это просто заголовки информагентств, скопированные в мессенджер.
Проблемы с восприятием формулировок часто рождались именно поэтому: на лентах мелькают заголовки с односложными фразами, вырванными из контекста – фразы эти закономерно вызывают возмущение и оцепенение, но после чтения полной цитаты суть фразы нередко кардинально меняется.
Опять же, все это не снимает ответственности со спикеров (всех спикеров, не только МИД) в подборе формулировок; но однозначно указывает на порочность сложившегося подхода к потреблению информации. Как с этим бороться глобально и системно? Наверное, никак, но читатели вполне могут выработать в себе привычку: после очередной возмущающей фразы первым делом поискать первоисточник и разобраться – это чиновник сказал ерунду или журналист идиотским образом слова чиновника так интерпретировал.
Напоследок же отметим самое главное в этой истории для нашего общества: все силы нужно бросить на то, чтобы конфликтные моменты моментально гасить – в нынешних условиях их накопление чревато катастрофическими для России последствиями.
История с реакцией на слова дипломатов говорит вот о чем: в стране фундаментальная проблема коммуникации между государством и обществом – с нами не спешат разговаривать, нам очень часто не дают объяснений по ключевым принятым решениям, касающихся нас, нам остро не хватает оперативного диалога и быстрой реакции на возникшие в обществе вопросы.
Фото из открытых источников
