Каждое поколение теряет или проигрывает своих детей. В том смысле, что родители перестают понимать, что в голове у детей. С трудом, а, вернее, безуспешно с этим справляются и государственные образовательные и общественные институты. Потеряно влияние на молодые умы и контакт с ними.
Но не бывает же, чтобы совсем идей не было. Идеи, взгляды есть, формируются, их формируют. Вот и главный вопрос: кто и как формирует эти взгляды. Для работы с детьми очень важно, как формировать взгляды; важна форма и важен формат — они должны соответствовать новому времени. Здесь и обыгрывают. Здесь у нас почти перехватили контроль – с помощью новых технологий, в ярком и легком мире которых дети проводят много времени: теперь виртуальное пространство – неотъемлемая часть их жизни.
Такими мирами в свое время были для новых поколений книги и телевидение.
Сетевые некритичные умы воспитаны в категориях «интересно — неинтересно» и «верю – не верю». Проверять информацию, оценивать ее с разных точек зрения – этому не учат, это не нужно в мире избыточного контента.
Сейчас проиграна электронная война — то поле битвы, где технологиями и платформами владеем не мы, а наши недоброжелатели. Эти платформы – социальные сети; в стране вечной и эталонной демократии они показали всему миру, что они не чужды политике — и совсем не в том смысле, что они могут быть площадками для представления и отстаивания политических взглядов, а в том смысле, что они могут быть политическим оружием, цензором даже в интересах одной партии в одной стране.
Неугодного политического деятеля можно просто стереть, удалить из виртуального глобала и даже навсегда. Как сделали американские демократы с бывшим президентом США Дональдом Трампом. Постепенно общими усилиями модераторов сетей и доносчиков из лагеря демократов разберутся и со сторонниками бывшего президента, зачистив социальные сети от особо активных. Но это совсем другая история.
А наша история такова, что нужно понимать: пространство социальных сетей могут не только использовать против нас, но и зачистить несогласных с политической линией, навязываемой из-за границы. Нам нечего противопоставить этому виртуальному миру, кроме аналоговых методов. При этом и государство, и общество живет в мире социальных платформ.
Нам с этим электронным миром жить — но нам еще жить и в мире офлайн.
Мне сложно сказать, как быть с созданием отечественных социальных платформ и созданием отечественных дата-центров (это требует отдельного исследования и анализа). Ведь миром управляют не только те, кто владеет социальными сетями, но и те, кто владеет дата-центрами – материальной основой всех виртуальных платформ, что прекрасно продемонстрировала история падения социальной сети Parler, избранной сторонниками Трампа виртуальной коммуникационной и организационной площадкой, которую сначала удалили из мобильных приложений, а потом отключили от серверов.
Мы стали свидетелями политической педофилии, попыток использовать несовершеннолетних детей в политических целях. Политических целях нашего главного отечественного либера? Политических целях оппозиции? Политических целях наших закордонно-заокеанских «друзей»?
Эти цели совпадают, в этом часть ответа на вопрос «что делать?».
Виртуальные восторги и оппозиционность следует оставить в виртуальном мире. Столкновение с реальностью отрезвляет, наводит на размышление. Особенно это происходит с теми, кто иногда откладывает в сторону гаджет и начинает принимать решения, работать и общаться в реальном мире. А это значит – идти на компромиссы, брать на себя ответственность, столкнуться с тем, что в этом государстве есть законы, например, для производителей, фермеров, когда государство дотирует, субсидирует, кредитует.
Одним словом, реальный мир и реальные дела в реальной жизни доходчиво демонстрируют, что в России есть не только законы, регламентирующие публичную активность граждан.
Только дело в том, что противостоять виртуальному миру — весьма затратно по всем видам ресурсов; воевать же из виртуала, воздействуя на некритичные умы — дешевле и проще.
***
Массовые акции 23 января состоялись. Людей по всей России было много, но их число не стало рекордом массовости российских акций протеста.
Стоит сказать, что мы — свидетели продолжающегося протестного тренда в глобальном масштабе; он обусловлен целым рядом факторов: политика и демография, миграционная политика, экономическая ситуация, а также новым фактором – пандемией. Фактор COVID-19 стал не причиной, а катализатором накопления социальной энергии, он нагнетал и обострял социально-экономические проблемы.
После 23 января локдауны в Израиле и Нидерландах вызвали протесты и привели к столкновениям граждан с полицией, и это было реальное и жесткое противостояние – с использованием водометов и разгоном демонстрантов с применением различных специальных средств.
Как отметил политолог Дмитрий Фетисов, «система власти будет использовать разные возможности для нивелирования протеста, в том числе и давление на него. После успеха акций в регионах протест может пойти в рост, но многое зависит от того, какие действия будут предпринимать внутриполитический и силовой блоки Кремля».
К этому стоит добавить: внутриполитические и силовые блоки на местах — в жестком взаимодействии. Ситуация требует общего и конкретного анализа по каждому региону. В каких регионах есть иммунитет к революциям и «оппозициям»? Например, в Крыму и Севастополе. Это единственные в стране регионы, где иммунитет появился в результате «болезни» бывшего для них государства.
В Крыму знают, как и почему делают «революции», видели, нюхали, трогали, обжигались в прямом и переносном смысле. Этот иммунитет вырабатывался годами, поэтому даже в украинский период на полуострове были так слабы и невлиятельны, карикатурны организации украинских националистов, а оппозиция сильна была только за счет того, что ряд политиков-бизнесменов увидел в этом выгоду — так и появились оппозиционные партии и медиа. А с приходом 2014 года эти самые оппозиционеры-бизнесмены сначала заявили «Крым наш», а потом из Крыма уехали.
Был бы интересный опыт и богатая информация к размышлению тем, кто боготворит великого либера, пожить в симуляторе России Навального, где либер бы был президентом, его соратница-юрист Любовь Соболь премьером, Илья Пономарев министром иностранных дел, кинокритик Антон Долин стал бы министром культуры, а какой-нибудь Альфред Кох — отвечать за экономику и реформы. Великая распродажа страны, предательство народа, и невероятное счастье и ощущение свободы в виде российского варианта безвиза.
А еще – несколько гражданских конфликтов в понятных уже сейчас регионах страны, а также там, где этого не ожидают. Вот тогда и наступит «дивный новый мир».
***
Возвращаюсь к вопросу «что делать?». Идти навстречу оппозиции, а по сути – так называемой оппозиции, потому что они не оппозиция, а оружие. И это тоже уже было в 2014 году, тогда в Киеве президент Виктор Янукович пошел навстречу протестующим, но заказчикам переворота это не было нужно: «революция достоинства» все равно должна была состояться и состоялась.
Не нужен цивилизованный протест и организованная оппозиция заказчикам переворота. Нужен хаос и агрессия.
Организованная оппозиция уязвима по причине своей организованности, а смысл организованности – стремление к власти. Это создает условия для политической борьбы в рамках закона. В рамки закона и надо всех затаскивать.
У протеста есть некая организация: резиденты ФБК в регионах, их сторонники и спонсоры, социальные сети. Это даже не структуры, а некие информационные центры. У движения протеста нет организации. А мы стали свидетелями именно движения протеста, которое гораздо шире секты оппозиционеров, потому что многие вышли за своё или против своих региональных проблем, а Навальный им глубоко по боку.
Так вот, организации пока нет. Это хорошо, и с этим надо работать. Любые сети, как мы уже выше определились, имеют «заземление» в реальном материальном мире. Сети требуют людей, технологий, обучения, офлайн-площадок, финансовых ресурсов и всяческую материальную базу. С этим и надо работать.
Задача, которая стоит сейчас перед оппозицией, – дестабилизация ситуации перед выборами в Госдуму. Делигитимация власти. Те, кто играет с оппозицией и стимулирует протестное движение из-за бугра, заинтересованы в одном – в смене власти в России.
***
Власти нужно вести диалог с обществом, а не с оппозицией. Да, между обществом и оппозицией есть разница, как бы ни старались нас убедить в другом социальные сети и ролики либера. Предлагаю анализ причин и последствий 23 января, а также некоторые рецепты от политолога, генерального директора Агентства политических и экономических коммуникаций (АПЭК) Дмитрия Орлова, который сформулировал 15 тезисов:
1. «Мы не знаем страны, в которой живем. Эта фраза Юрия Андропова хорошо характеризует то, что происходило в России 23 января 2021 года. Почему протест по поводу задержания Алексея Навального оказался таким масштабным, массовым и повсеместным — впервые за долгие годы?
Чтобы эффективно реагировать — надо понять настроения населения в целом и каждой из значимых протестных групп. Хорошо понять.
2. Нужна детальная «картина мотивов» протеста — глубинных мотивов. Не думаю, что в Москве, Новосибирске, Уфе, Краснодаре, Ижевске или Барнауле эти мотивы идентичны. В противном случае требования, лозунги и даже тактика протестующих в разных городах не отличались бы столь разительно.
3. Не думаю, что эти мотивы совпадают с произнесенными скороговоркой призывами Навального или просмотром известного фильма.
АПЭК проводило осенью традиционное исследование о протесте. Мы предположили, что протестная активность в 2021 году вырастет, но преобладать будет «трудовой» и в целом социально-экономический протест.
Я уверен: наша гипотеза верна и теперь. Но как именно и в какой степени недовольство собственным положением подтолкнуло людей к участию в акциях Навального
4. Протест сместился в регионы. Почему? Почему очевидные города-лидеры — именно Петербург, Екатеринбург, Владивосток, Новосибирск, Иркутск?
Почему протестующие вышли на улицы других, «благополучных», крупных городов (например, Казани и Краснодара), традиционно не отличающихся протестной активностью?
Почему — впервые за долгие годы — протест охватил и города с населением 100-500 тысяч человек?
5. Протест не был «подростковым». Несовершеннолетних на митингах, по данным известного исследования, было всего 4%. Очевидны три основные возрастные группы участников: 18-24 года (25%), 25-35 лет (37%) и 36-46 лет (15%).
Эти группы, кстати, хорошо заметны и при изучении многочисленных видеоматериалов. У каждой из них, уверен, — собственные мотивы.
6. Протест радикализировался. Нападения на полицейских — самый тревожный, но не единственный симптом этого. Протестующие пытаются отбивать задержанных, смелее определяют и корректируют на месте маршруты движения колонн и групп, прорывают полицейские оцепления. Это серьезная проблема.
7. Состав участников обновился — 42% протестующих пришли на митинги впервые. Реальные мотивы «неофитов» могут дать ответ на вопрос, почему протест оказался столь масштабным.
Необходимо выявить и реальные механизмы мобилизации на митинги, включая финансирование активистов и сетевых лидеров.
Не думаю, что призывы НАВАЛЬНОГО, действия его штабов и сетевая активность могли обеспечить такую глубину проникновения.
8. Алексей Навальный — лидер протеста, но не лидер национальной оппозиции. Масштаб и характер акций 23 января только подтвердили это.
9. Полиция действовала в целом адекватно. Однако и эксцессы были довольно заметными, что, впрочем, обусловлено прежде всего масштабами протеста: специально подготовленных сотрудников в небольших городах откровенно мало.
10. Удар по провокаторам. Нужно предельно жестко (в том числе и после акций) реагировать на действия тех протестующих, которые нападают на полицейских и причиняют ущерб здоровью и имуществу (в этом смысле особенно показателен эпизод с автомобилем с номером АМР на Цветном бульваре).
Понятно, что часть этих людей могут быть подготовленными боевиками, которых надо выявлять заранее.
11. Ответственность полиции. Необходимо привлечение к ответственности по закону сотрудников полиции, явно нарушающих закон и должностные инструкции.
Случай в Петербурге (омоновец немотивированно ударил ногой пожилую женщину) — наиболее показательный эпизод подобного рода. Проверка, насколько можно судить, уже начата.
При этом монополия полиции на насилие должна строго соблюдаться: «добровольцы» и «дружинники» разного рода — прямой путь к беззаконию и падению доверия к власти.
12. Скорректировать работу власти в социальных сетях. Об этом можно говорить очень долго, но ограничимся одним простым замечанием.
13. Скорректировать работу власти с молодежью. На мой взгляд, почти бессмысленно обсуждать создание и активизацию провластных молодежных организаций.
Важнее мотивы, побуждающие жителей крупных городов до 30 лет поддерживать акции Навального, и их «социализация».
Дело не только в наличии работы и уровне зарплаты, но и в сообществах и механизмах коммуникации, в которые они вовлечены.
14. Выстроить постоянный диалог власти с протестно настроенными группами. Решения могут быть различные, главное — не повторять ошибок, обусловленных «одноканальностью» коммуникации («работаем с теми, кто хочет с нами работать» — это комфортный для людей негибких, но принципиально неверный подход, особенно в условиях кризисной ситуации).Выстроить постоянный диалог власти с экспертным сообществом. В том числе — критически настроенным по отношению к ней.
15. Проводить думскую кампанию спокойно. Власть должна демонстрировать ясность намерений и верность собственному политическому планированию — при известной гибкости, конечно.
По данным последнего исследования ФОМ, электоральный рейтинг «Единой России» вырос с 28% до 32%, а готовность проголосовать за новые партии снизилась с 16% до 7%. Поэтому «консервативный» сценарий (45/45, «патриотический консенсус» в парламенте) вполне может быть реализован.
Понятно, что на власть будут теперь давить сильнее, но поддаваться давлению не стоит. Напротив: не отказываясь от диалога и даже стимулируя его, надо стоять на своем. И помнить о том, что «большой», национальный общественный запрос и уличный протест (а тем более кампании в телеграм-каналах и в целом в социальных сетях) — это две большие разницы».
