Тогда я работал старшим следователем, имея за плечами большой опыт по расследованию уголовных дел различной категории и сложности. Как правило, если все следователи расследовали дела, связанные с уголовщиной, то один, в крайнем случае два, проводили расследование по линии экономических преступлений, в первую очередь связанными с хищением социалистической собственности.
Из-за того, что многие дела были очень большими, многотомными, запутанными, связанными со многими технологическими, бухгалтерскими и другими сложными экспертизами, приходилось очень потрудиться, чтобы закончить расследование и направить дело в суд.
Подавляющее большинство следователей под разными предлогами отказывались обслуживать эту линию следственной работы. Бывало так, что вкалываешь по какому-нибудь делу несколько месяцев, а заканчивается всё нулём. Ещё с курсантской скамьи специальной школы милиции усвоил, что по линии уголовного розыска сыщики и следователи идут по следу от преступления, а по линии ОБХСС — наоборот, к преступлению, то есть надо самим выявить его, а потом доказать, что было совершено именно преступление.
МАТЕРИАЛЫ предварительной проверки для возбуждения уголовного дела в следственный отдел поступали из ОБХСС (отдел борьбы с хищением социалистической собственности). Для следователей было плохо то, что преступление считалось выявленным и раскрытым сразу же при возбуждении уголовного дела. Даже если потом по каким-то причинам дело не шло в суд и прекращалось, оно все равно уже входило в статистику как положительный показатель работы этого отдела.
Когда сотрудникам ОБХСС не хватало показателей, они могли принести совершенно сырой материал с просьбой срочно возбудить уголовное дело, а потом делать с ним, что хочешь, даже выбросить. Оперативников отдела после возбуждения дело переставало интересовать. Поэтому сотрудники грозного отдела для расхитителей очень хорошо относились к «своему» следователю. Чтобы задобрить, выполняли любую его просьбу.
КАК-ТО НА НОГАХ своего приятеля Славы, работавшего оперативником ОБХСС, я увидел новые кроссовки. Они, конечно, во всех отношениях уступали импортным. Но и таких нигде было не купить. Я попросил приятеля достать мне пару кроссовок. Он сказал, что получил от меня сверхтрудное задание, но постарается его выполнить. Тогда на улице Ленина в Керчи был единственный магазин, где продавались спорттовары. Именно в этот магазин иногда поступало для продажи несколько пар этой модной спортивной обуви.
Месяца через три Слава с гордостью объявил, что я могу приобрести кроссовки отечественного производства. Только он не хочет лишний раз рисковать служебным положением, и поэтому в магазин спорттоваров я должен сам пойти за ними сегодня же после обеда. Мне подробно рассказал, как полная женщина, директор магазина, тайно передаст мне супердефицит.
Перерыв в магазине заканчивался в 14 часов. У меня оставалось время, чтобы успеть к его открытию. Возле магазина вместе с толпой граждан всех возрастов, пришедших в надежде купить выброшенный на прилавок дефицитный товар, я простоял несколько минут.
Вместе с нами в магазин зашёл какой-то старикашка. В магазине он сразу же на рукав надел красную повязку, а на грудь прицепил значок народного контролёра. Заложив деловито руки за спину, он стал ходить мимо прилавков, зорко поглядывая из-за толстенных стёкол очков за всем, что происходило в магазине.
Согласно инструкции, полученной от Славы, я подошёл к отделу по продаже всякой мелочовки для охоты и рыболовства, держа в руке тощую сумку из плотной материи. Продавец о моём визите, видимо, была предупреждена, так как когда я бесцельно остановился возле прилавка, выдавая тем самым, что ничего не собираюсь покупать, она мне бросила какую-то штуковину для рыбалки и сказала, чтобы я внимательно её осматривал.
Время шло, я продолжал бессмысленно крутить железку, а заведующая никак не могла ко мне подойти. Стоило ей выйти из подсобки, как к ней направлялся старик-очкарик. Ей приходилось возвращаться назад.
Когда бдительный дед прошёл в противоположный от меня угол магазина, заведующая буквально подлетела ко мне и, сильно прижавшись, как фокусник, из-под широченной кофты молниеносно вытащила аккуратно сложенные кроссовки и бросила в открытую мной сумку.
Сделав продавцу громко замечание по поводу неправильно разложенного товара, она спокойной походкой удалилась к себе в подсобку. Но дед, видимо, был довольно опытным контролёром, так как тут же засеменил ко мне, спешащему отойти от прилавка.
Контролёр-ас твёрдо положил мне руку на плечо, грозно спросив, что я несу в сумке. Он заметил, что она только что была пустой, а сейчас располнела. Меня это взбесило. Даже мент не решится задать такой вопрос прохожему. Я почти заорал, что она пустая. Дед стал утверждать, что там что-то появилось.
Чтобы скорее отвязаться от назойливого, как называли контролёров, народного мстителя, пытаясь отделаться шуткой, сказал, что там появился дефицитный воздух. «Не понял! Как так?», — вопросил борец за справедливость. «А вот так!» — ответил я, глубоко вздохнув и выпустив воздух в чуть приоткрытую сумку, отчего её бока разошлись в стороны. Пока дед что-то задумчиво соображал, закинув голову к потолку, я благополучно покинул магазин.
ДОМОЙ я, конечно же, пришёл в кроссовках, чтобы роскошной покупкой сразить жену наповал. По её ошалевшим от приятной неожиданности глазам понял, что если бы с таким богатством на ногах въехал в квартиру на белом коне, она бы меня безоговорочно приняла за принца. Её бы удивил не белый конь, а шикарные кроссовки.
На самом деле, стоило внимательно рассмотреть это чудо-изделие сапожного советского мастерства, то можно было на спокойную голову убедиться в том, что они представляли собой жалкое и убогое зрелище. Но тогда красивее обуви у меня не было, если не считать пошитые на той же обувной фабрике, что и кроссовки, милицейские сапоги и ботинки, выдаваемые всем работникам милиции.
В коридоре кроссовки я поставил на самом видном месте, подальше отодвинув старую, давно ношеную обувь, дабы она своим видом не портила красоту с трудом доставшихся по великому блату сногсшибательных кроссовок. Жене сказал, что буду носить такую прелесть только по праздникам, в крайнем случае в выходные дни.
И Я СДЕРЖИВАЛ своё слово. Как-то в воскресенье мы пошли в кинотеатр «Ударник», который находился тогда в центре города. Было лето, стояла жара, а в закупоренном фойе кинозала свирепствовала неимоверная духота. Тогда о кондиционерах никто не имел никакого понятия. Все зрители обмахивались сложенными газетами. Многие откровенно завидовали мне, не стесняясь рассматривать кроссовки.
Становилось неловко, так как чувствовал себя Рокфеллером, окружённым толпой зевак с босыми ногами. Когда после сеанса вышли на улицу, можно было подумать, что мы, не раздеваясь, только что приняли душ. Вся одежда пропиталась потом. В кроссовках чуть ли не хлюпало. Снизу от ног потянуло неприятным запахом резины.
Мы пешком пошли на улицу Айвазовского, где проживали последнее время. Нашей радости не было предела, когда на небе появились хмурые тучи и вскоре загремел гром. Минута — и на нас обрушился шквал дождя, который мы приняли с благодарностью, не пытаясь от него скрыться.
Через какое-то время мне стало неудобно идти. Мои ноги внутри кроссовок, как по маслу, свободно скользили то в одну, то в другую сторону. Когда посмотрел вниз, я остолбенел. Мои кроссовки были похожи на двух больших мокрых мерзких жаб, которых только что переехал каток. Подошва от задника до середины полностью отклеилась…
Теперь мне стало понятно, почему при каждом шаге раздавалось звучное чавканье. Ничего не оставалось делать, как снять кроссовки и понести в руках, стараясь не смотреть на жену, которая, как мне показалось, от расстройства перестала дышать.
Как только мы зашли в квартиру, жена молча поднесла мне мусорное ведро, в которое с печальным вздохом опустил кроссовки, доставшиеся мне после проведения сложной операции по их приобретению.
