В Ялте, обитатели палаточного городка
В 1969 году мы поехали к морю, отдыхать дикарем. Остановились в Ялте, недалеко от Массандровского парка. Жили в палатках. Образовался стихийный кемпинг: люди жили в палатках со всего СССР! Еду готовили на кострах или на походных примусах. В тот год началось строительство гостиницы «Интурист». Ее строили югославы. Была такая страна на восточном побережье Адриатического моря, на юге Европы. И у строителей на объекте была столовая. Туда мы и ходили: дешево и вкусно. И вот, однажды, в наш стихийный кемпинг нагрянули пограничники, проверили у всех документы и предупредили, что мы находимся в пограничной зоне и что у нас в кемпинге должен быть свой комендант, который бы следил за порядком.
Выбрали Арама, армянина из Тбилиси, как самого мудрого. У Арама с собой на отдыхе были сын Баграт, дочь Эльза и внук Эдик — пацан, с вечно ободранными коленками и открытым ртом. Эдик громким криком, на бегу, сообщал коменданту деду Араму, что «Жорики» уже приехали! Это веселая молодежная компания на четырех мотоциклах из Могилева, где заводилой был некий Жора. Обычно эта компания дольше всех гоняла по окрестностям Ялты, наводя страх на людей треском своих железных коней. Иногда, после распития спиртного, у «Жориков» начинались пьяные разборки, междоусобицы. И тогда пожилой Арам шел в их палатки парламентарием и быстро добивался покоя и тишины в окружающей среде.
в сквере у ДК «Серп и молот»
Нашими соседями по стоянке был еврейский интеллигент Борис с дочерью Адой. Они жили в двухместной палатке. Каждый вечер перед тем, как начать стелиться на ночлег, Борис становился на колени, зажигал свечу, и согнутая пополам тень Бориса напоминала моление кающегося грешника, бьющего поклоны богу. Это заботливый сосед раскатывал матрац, раскладывал подушки, расстилал одеяла.
По утрам почти все обитатели кемпинга шли к морю. Мы спускались вниз по крутому склону на дикий пляж. Сейчас здесь благоустроенный Массандровский пляж. Только парализованная Эльза оставалась сидеть в своем кресле, мечтательно смотря вдаль, на море.
Это была красивая молодая девушка. У нее была собака — небольшая белая беспородная псина, которая принесла щенков в Ялте.
Наша семья потом долго переписывалась с Арамом и Багратом. Помню, отец доставал запчасти для машины Арама. Тот в ответ прислал нам посылку мандаринов со своего дерева. Такая была советская дружба!
Когда мы уезжали из Ялты, ехали домой на мотоцикле с коляской. И армяне с грузинским адресом подарили нам щенка от своей собаки. По дороге из Ялты до Харькова Тяпа, так мы его назвали, ползал по мне и пищал всю дорогу. А еще в Ялте купили соску, бутылку, молоко. Ел щенок исправно. К концу поездки я вся была в щенке, мокрая…
Тяпа был совсем не агрессивным, всем верил, легко шел на контакт с любым человеком. Перед возвращением с работы брата и отца Тяпа забирался на подоконник и смотрел в окно — ждал. Казалось при встрече, что это в последний раз — столько восторгов и радости он излучал!
Однажды, когда я уехала на первые гастроли с балетной школой, Тяпа, скучая, изорвал на моей кровати покрывало. Мне было очень жаль, но я его не наказала. А когда он в мелкие клочья изорвал книгу, отругала. Пес стоял у батареи на задних лапах, прижав уши, и… плакал! Долго это продолжаться не могло. Я скоро все-все ему простила.
Тяпу травили дважды. В первый раз мы успели его спасти: ветеринар сделал промывание желудка и укол. Во второй раз было подсыпано мелко истолченное стекло. Это делал один и тот же человек. Он считал, что, если мы «жиды», то и собака у нас жидовская. Страшнее человека зверя нет!
Жили среди нас и еврейские семьи. Разные, как и все. Лучше всего помню деда Соломона. Маленького роста, подвижный, юркий живчик. Он — само броуновское движение. Утром, в любую погоду Соломон выходил во двор с обнаженным торсом и энергично делал зарядку. Отжимался, приседал.
В Харькове дождь»
Очень смешно он перепрыгивал через скамейку. Его пластика и весь облик напоминает мне Луи де Фюнеса. Сегодня, когда я смотрю фильм с этим великим французским комиком, передо мной оживает наш дед Соломон с его энергетикой. Все-то он знал, до всего у него было дело! А как он покупал мед у уличной торговки во дворе! Это надо видеть… Он сначала расспросил, осмотрел банку на свет, понюхал, попробовал. Потом Соломон ушел. И вернулся с химическим карандашом. Вся ребятня во дворе замерла, открыв рты. Все свои действия дед Соломон сопровождал комментариями и пояснениями.
Убедившись в качестве меда, Соломон стал торговать цену. Торговка не уступала! Но он бы не был Соломоном, если бы не выиграл торг…
Его благоверная жена, имя которой Надежда, была выше мужа на голову. Худа, строга и немногословна. Она ходила очень прямо, словно спина ее не могла сгибаться. У этой пары была дочь Роза, которая имела хорошую фигуру, копну волос огненно-рыжего, тицианового, цвета и некрасивое лицо со сросшимися бровями. Но как Роза изысканно одевалась! Безупречный вкус Розы, казалось, мог превратить любую затрапезную вещь в шедевр! Ее надо уметь носить! В ней надо уметь находиться! Это касалось всех предметов ее туалета.
А баба Надя — серая мышь! Но на свет она произвела действительно Розу — самую элегантную из цветов. Удивительно, как этой молодой женщине шло это имя. Я почему-то думаю, что в Розе умер великий модельер. Время было нищее, послевоенное. Она работала на заводе сметчицей.
У Розы была дочь Жанна. Ее все дразнили во дворе: «Жанна — рот до ушей, хоть завязочки пришей!» Конечно, главным предметом обожания этой семьи была она, внучка Жанночка. И, когда среди зимы в феврале мы играли общей стаей во дворе, а из форточки на весь двор раздавался демонстративно внятный крик Соломона: «Жанна! Иди кушать свежие огусики (огурчики)!» В эту минуту мы все, находящиеся во дворе, готовы были убить деда Соломона!
Жанне уходить не хочется, она заигралась, а Соломон все настойчивее повторяет эту фразу. И тогда каждый ребенок представляет, как он сейчас среди зимы, с удовольствием, слопал бы этот свежий «огусик»! И начинает ненавидеть и Жанку тоже! В шестидесятые годы зимой свежие фрукты и овощи — неслыханная мечта простых советских людей. Это сегодня можно есть круглый год свежие тепличные фрукты-овощи с сомнительным вкусом и качеством. А тогда о клубнике зимой мыслей не возникало.
У Розы мужа не было. И естественно, однажды у молодой элегантной Розы появился ухажер. Хорошо помню, как он торжественно нес через двор коробку с конфетами и букетик цветов. Было лето, вечер. Он зашел в подъезд и исчез. Через некоторое время они вышли вместе: Роза и незнакомец. И направились за дом, где был палисадник.
Не прошло и пяти минут — и из подъезда, как ошпаренные, выскочили Соломон с Надеждой. Они громко звали Розу по имени. Мы все дружно сказали, где их Роза находится. Бдительные родители пошли спасать свою Розу. Наша игра в классики прервалась: интересно, а что будет? Через пять минут Соломон с женой вернулись еще быстрее, чем прежде. Они о чем-то спорили, зашли за угол дома и стали следить из-за угла.
Вдруг из-за этого угла идет Сережа, пацан лет четырнадцати. Он выносил мусор и шел с пустым ведром. Очень даже гнется спина у бабы Нади, когда ей нужно! Вон, как согнулась пополам, чтобы следить за Розой! Только это я и успела подумать. Сергей своим внезапным появлением из-за угла испугал бдительных родителей. Они чуть не столкнулись лбами с Сережей! И тут Сергей произнес фразу, повергшую Соломона и Надежду в шок: «Смотрите тут, а она там целуется!»
И началось: Соломон с Надей стали ругаться. Они упрекали друг друга в неправильном воспитании Розы. Ругались громко, увлеклись, пока не появилась влюбленная парочка. И тут родители бросились наутек обратно в дом. Маленький толстячок Соломон, активно работая всеми конечностями, быстро обогнал долговязую супругу. Это вызвало смех у всех, даже у незнакомца. Только бедная Роза стояла в растерянности.
Однажды Соломон не вышел на зарядку. Сарафанное радио сразу передало тревожную весть: у Соломона инфаркт! В нашем перенаселенном «птичьем дворе», когда в каждой комнате проживало часто по нескольку поколений, при всем желании секретов быть не могло.
Осиротели скамейки, теперь через них не прыгали быстрые ноги деда Соломона. Гроб с телом покойного поставили на несколько часов во дворе, и каждый мог проститься с ним.
Надежда жила еще лет восемь, она ходила, как тень.
Прошли годы. Сегодня в доме, где жила Роза, больница для алкоголиков. Он обнесен забором. Вообще, когда я попала в свой старый двор, у меня было ощущение, что я попала в зону из фильма Тарковского «Сталкер», по книге братьев Стругацких.
В моем доме никто не живет,
Дует ветер разбитых стекол,
Одинокой листвы тает лед,
Сиротливый старинный тополь…
Абрикосы срубили давно,
Стонет старая крыша дома,
Дождь стучит по асфальту и мне:
Так тоскливо, обидно, горько…
В нашем доме на первом этаже жила семья с фамилией Слон. Обладатели этой фамилии были очень высокого роста, с крупной костью — так что они вполне соответствовали своей фамилии. Баба Шура имела мужа и двух сыновей. Семья ни разу за все семнадцать лет, что я там жила, не собиралась в полном составе: кто-то из членов семьи Слонов постоянно сидел в тюрьме. Выйдет муж на волю, через месяц уже чего-то натворил — сел. Сыновья — аналогично.
Дворец культуры ХЭМЗ»
Глава семьи, баба Шура, настолько к этому привыкла, что особенно не расстраивалась. Она смотрела на встречи и расставания философски. Самое интересное и главное, что никто из соседского «улья» нашего дома не знал, за что опять посадили очередного Слона. И ходки их давно считать перестали. Наверное, Слоны никогда нигде не работали. А когда им работать, если все время надо сидеть?! Такие вот, своеобразные нищие воры в законе.
Рядом с комнатой Слонов совсем недолго проживал молодой человек. Вроде обычный себе обитатель нашего барака, но это только на первый взгляд. Он приводил к себе красивых девушек и красиво и качественно рисовал советские червонцы с вождем пролетарской революции — Лениным. За что его в один прекрасный день и увели в наручниках на удивление обалдевшим многочисленным соседям. Сел этот художник надолго. Больше его никто не видел.
Имелась в нашем дворе и яркая представительница древнейшей профессии — Люська. Люська браво ходила на высоченных каблуках, красила губы помадой яркого цвета, носила кричащие короткие платья «с грудью на выданье». Люська получила комнату в соседнем доме, имея уже четверых детей. Все они были от разных мужчин. Старший Олег, затем Надя, Вова и Сережа. Люська своего ремесла не стеснялась. Ведя очередного клиента, она громко выгоняла своих деток на улицу. Летом они в срочном порядке покидали свою комнату через окно. С деловым видом, задергивая оконные занавески, Люська наказывала, что их мать сейчас будет работать, и им велено не мешать ей. А потом Люська из лифчика доставала бумажную деньгу, и старший Олег мчался в магазин за продуктами.
Люську пытались пристыдить и заставить работать на производстве. Но у нее было организовано собственное, принадлежащее только ей, «производство». К ней, с начальственным видом ходил участковый милиционер. Соседки злорадствовали: вот сейчас он ее наставит на путь истинный! Кто кого на какой путь наставил, выяснилось позже. Участковый тоже оказался ее клиентом! Разразился скандал на весь двор. Прибегала заплаканная жена участкового. Ничего власти с ней поделать не могли, так как Люська исправно беременела. А беременных в СССР не сажали ни по какой статье, если только это не особо тяжкое преступление. И то — только после родов на воле. Так, в течение нескольких лет она обзавелась еще тремя детьми. Итого их стало семеро. Совсем как в сказке про козу и семерых козлят!
Соседи иногда жалели люськиных детей, дарили еду и одежду. А Люська, будучи беременной восьмым ребенком, получила четырехкомнатную квартиру, в новом доме, вне всякой там очереди! Вот тебе и ударница коммунистического труда! А, может, старуха Изергиль из Горького?
Иногда зимой мы ходили к мелководной речушке Немышле кататься на санках. От завода ХЭМЗ к этой речке перпендикулярно спускались несколько улиц. В тот день мы пошли втроем: Ира Олейник, Таня Телятникова и я. Было нам лет по семь — восемь. Улицы некрутые, но длинные, и санки успевают разогнаться, когда речка уже совсем близко.
Мне 15 лет»
С подружками мы договорились тормозить ногами заранее, чтобы вовремя остановиться, а чтобы было интереснее, решили ехать «паровозом». Когда мы стояли на стартовой площадке в начале длинной улицы, нас растолкал мальчишка с нашего двора, Сашка Гапонов по кличке Гапон. «Посторонись, мелочь пузатая!» — прокричал он нам и лихо разбежался вместе со своими санками, прыгнул на живот, бесстрашно поехал головой вперед. Конечно, он был старше нас на несколько лет! Только его шапка-ушанка махала «ушами», когда он стремительно проносился мимо нас.
Мы связали санки и, оттолкнувшись ногами и руками, поехали вниз мимо небольших частных домиков, стоявших вдоль улицы. И тут наш кортеж на полном ходу с высокомерным видом обгоняет Гапон. Повернув к нам голову, кричит: «Привет, детки!» В следующее мгновение его сани врезаются в небольшой, но успевший затвердеть снежный бугор, и герой смело ныряет «щучкой» — головой вперед, перелетев через этот сугроб, в речку! Пронаблюдав его стремительный полет, мы услышали треск льда. Быстро остановившись, подбегаем к берегу, видим: без шапки, с мокрой головой и ногами стоит поникший перепуганный и жалкий Гапон. А мы смеялись что есть мочи! До колик в животе. С тех пор он стал Гапон — космонавт, который умеет приводняться «щучкой»!
Особое место в нашей жизни занимало кино. Очень часто билеты в кинотеатр невозможно было купить. Все продано. Большие очереди у касс кинотеатров никого не удивляли. Особенно если на экраны выходила новая кинокомедия или фильм о войне типа «Щит и меч». И, конечно, «Фантомас», и разные серии «Анжелики»…
Но мне запомнился просмотр кинофильма «Вий». Дело было зимой, Тане Телятниковой было семь лет, а мне — восемь. С большим трудом, отстояв огромную очередь, разжалобив кассиршу своим ревом, хитрой Тане, которая находилась на головах у других толпящихся у кассы мальчишек, удалось купить два билета в первый ряд! Это были последние билеты на дневной сеанс. А на вечерние сеансы детей до 16 лет не пускали.
Счастливые, «чирикающие» от удавшейся операции под названием «Билеты», две свиристели залетели в кинозал. Сняв шапки и усевшись поудобнее, мы предвкушали просмотр новой сказки по Гоголю.
Раньше перед любым художественным фильмом показывали тележурнал с новостями своей страны и из-за рубежа. Посмотрели.
Затем начался фильм. Чем дольше я смотрела, тем страшнее мне становилась. Гробовая тишина стояла в зале. Впереди рядов не было, и мне казалось, что я совсем одна и тоже участвую во всех этих страшных событиях! Я схватила Таню за руку. У нее тоже дрожали руки, они были потными… Как только главный герой, Леонид Куравлев, зашел в церковь и его заперли вместе с Панночкой, лежавшей в гробу, я спрятала лицо в свою шапку и затряслась от страха — но все звуки я продолжала слышать! Каждый раз при подобных кадрах я просила Таню, чтобы она меня толкнула, когда кончится очередной ночной кошмар в церкви. Она исправно толкалась. Я выглядывала из шапки. И так три раза, пока кино не закончилось.
После просмотра «Вия» я не могла спать без света и заглядывала под кровати: а вдруг там кто-то есть? Да, побоялись на первом ряду…
Но чаще всего мы всем двором ходили во время летних каникул в летний кинозал все того же завода «Серп и молот». Любили фильмы производства Югославия — ГДР, про индейцев. Но однажды мы не попали в кино, не успели взять билеты. А фильм был у всех на слуху, и очень хотелось увидеть. Решили смотреть с деревьев, которые росли рядом, за каменным забором кинотеатра. Эти раскидистые тополя выросли довольно большими и мы, по три человека на каждом дереве, с комфортом там разместились. Шел захватывающий бандитский детектив, с Аленом Делоном в главной роли.
Свиристели залетели в кинозал»
Кстати, на этих тополях часто смотрели кино и другие мальчишки. Я залезла на дерево при помощи урны для мусора. Урны тогда были из литого бетона, белились известью, и имели форму больших ваз на ногах. Внутри урны обычно стояло ведро для мусора. Она стояла под одним из деревьев. Ну, встала я на стенку вазы, а затем, при помощи рук моих товарищей, легко забралась на одну из веток. Почти половину фильма пролетели благополучно, а потому и незаметно. На экране, как раз показывали любовную сцену с поцелуями. Зрители сидели, как кролики перед удавом! И вдруг со страшным треском ветка под Сашкой надломилась и рухнула на землю, а Сашка сиганул прямо в урну! В зале послышался громкий смех. Ведра в урне не оказалось, и одна из Сашкиных ног застряла странным образом.
В тихой любовной паузе раздавались проклятья и ругань Сашки, когда он пытался вытащить вторую ногу из подлой урны-ловушки. Мы попрыгали все с веток вниз и давай помогать ему советами и действиями. Урна стала громыхать. Из зрительного зала народ стал интересоваться, что там у нас, за стенкой, такое интересное происходит? И тут из темноты возник блюститель порядка — милиционер. «В чем дело, товарищи? Почему шумим?» — громко протараторил он.
Бедный Сашка завыл! У одного из Толиков, а он был запасливым на все случаи жизни, оказался с собой фонарик. Посветив на Сашкину ногу, мы поняли, что дело принимает серьезный оборот: нога распухла! Я пошла в наступление и потребовала помочь несчастному товарищу освободиться от урны, сказав, что у него уже распухла нога и ему надо срочно в больницу. Милиционер, приказав нам не дергаться, пошел вызывать «скорую помощь». Благо, телефон-автомат был почти рядом, через дорогу, у общежития.
Из зала послышались вопросы, как у нас дела? Что с пострадавшим? Мы прокричали в ответ, что ждем «скорую». А когда приехала бригада «скорой» с сиреной, то ползала уже были рядом с нами. Все окружили несчастного Сашку. Детектив продолжался уже вне зала. Нашли пилу и молоток и аккуратно распилили урну, освободив нашего героя. Сашке очень не повезло; у него оказалась трещина в стопе, и он долго еще прыгал в гипсе, пока все не срослось. Больше кино таким способом мы не смотрели.
Когда моей матери исполнилось сорок лет, она заболела бронхиальной астмой, так как работала во вредном цехе. Болела она тяжело, месяцами лежала в разных больницах. Ночами спать не могла: сидела в подушках и дышала, как старый приемник — хрипы и кашель почти не прекращались. Бесконечный ингалятор и теофедрин делали ее обидчивой и раздражительной. В результате ей дали вторую группу инвалидности. Мне в ту пору было 10 лет. Отец все время варил нам с братом макароны, которые уже не лезли в рот.
По пятницам почти все соседи уезжали, как они говорили, «домой», в села. А приезжали в воскресенье вечером с едой. Я всегда завидовала им, ведь у них были дедушки и бабушки, которых можно повидать.
Отец мой, Иванов Владимир Прохорович, родом из Смоленска. Его отец, мой дед — Прохор Иванов, в первые же дни войны ушел на фронт. В «мясорубке» на московском направлении он и сложил свою голову. Где именно? Неизвестно. Он числится пропавшим без вести. Когда началась война, моему отцу было 9 лет. Он жил в самом центре Смоленска с мамой, моей бабушкой, Татьяной Трофимовной Ольшанской и старшей сестрой Марией. Бомбежки и налеты не прекращались ни днем, ни ночью. Только стены древнего Смоленского Кремля не всегда разрушались от снарядов, а от пуль защищали, поэтому жители города прятались там от бомбежек и артобстрелов.
После длительной обороны Смоленска советские войска оставили город. У бабушки Тани на квартире поселились два немецких летчика. Татьяна Трофимовна, тихо ненавидя, стирала им белье. Они почти ежедневно летали бомбить Москву. Мой отец по материнской линии наполовину поляк. У него были серо-голубые глаза и светлые вьющиеся волосы. Немецкий летчик говорил, что он очень напоминает ему сына. И еще он говорил: «Гитлер дурак и Сталин дурак, зачем воюют?»
Отец рассказывал мне, что видел страх в глазах у немцев, когда они уходили на свои полеты. Однажды один из них не вернулся.
Какое-то время в Смоленске еще работали школы. И отец рассказывал мне о девочке, сидевшей с ним за одной партой. Однажды она заболела и осталась дома. А днем, когда отец вернулся из школы, не осталось ни дома, где жила эта девочка, ни ее самой — только огромная черная воронка…
В голодном оккупированном Смоленске он подрабатывал тем, что возил тяжелые чемоданы на тележке в гору — от вокзала к центру города. Город был наполнен разным видом оружия и боеприпасов. Отец с друзьями воровали у немцев толовые шашки, шли на базар, меняли их на еду у бабушек, выдавая их за мыло. Это был обман во спасение от голодной смерти. Проникая на немецкие склады, мальчишки рисковали жизнью. Голод заставлял идти на рискованное дело.
Смоленск был разрушен на 97%!
Торговля в оккупированном Харькове
напоминает сегодняшний день»
После войны, подростком, вслед за старшей сестрой Марией, которая поступила учиться в Харьковский Политехнический институт, мой будущий отец приехал в Харьков. Ехал на товарном поезде. Денег у матери просить не стал. Да их и не было. Решил — сделал. По дороге его чуть не зарезали урки. Но отец не по годам был крепким, а главное — ловким: пришлось драться, и нападавшие были сброшены с поезда. Отец выжил. Добрался до Харькова. Поступил в ФЗО (профтехучилище), потому что там обучали рабочей специальности, давали карточку на еду, место в общежитии, работу. После окончания училища при ХЭМЗе (Харьковский электромеханический завод) отец проработал на одном месте 33 года, был награжден грамотой Верховного Совета СССР, когда искусственный спутник Земли совершил посадку на Луну, когда запускали новый прокатный стан 200 на заводе «Азовсталь», когда появился атомный подводный флот — он с другими инженерами и рабочими делал пульты управления на подлодки.
Только однажды бабушка Таня приезжала к нам в Харьков. Она привезла маме в подарок знаменитую швейную машинку Зингер. А однажды мне в посылке прислала салатного цвета ситец с цветочками и целый рубль! Бабушка была строгая, все норовила экономить электричество и выключала свет пораньше, чтобы зря не жечь. Она жила в городе и еду сама покупала в магазине. На советскую пенсию, если у тебя нет особых заслуг перед государством, не разживешься…
По матери мой дедушка — Александров Александр Гордеевич — убит под Харьковом в октябре 1941 года, а бабушка, Анна Дмитриевна, умерла от разрыва сердца 5 мая 1944 года во сне, не сумев пережить всех ужасов оккупации родного Харькова. Ей было всего 39 лет. Она, как и многие тысячи харьковчан, так и не увидела великого дня Победы. Не узнала она, куда пропала ее старшая дочь, Лилия, которая ушла из Харькова в село на менку, менять вещи на что-нибудь съестное, и пропала. В одном из сел на рынке фашисты устроили облаву, и моя мать оказалась на работах в Германии.
Харьковский Благовещенский кафедральный собор
Бабушка страдала эпилепсией после сильного потрясения в годы Гражданской войны. А произошло следующее. Шел 1919 год. Кровавый, голодный и беспощадный. Тринадцатилетняя моя бабушка Анна находилась дома, в домике на улице Рылеева — это недалеко от Южного вокзала. Дома никого не было: старший брат Петр и отец Дмитрий (мой прадед) находились в белой армии. Мама, Софья Яковлевна (прабабушка) и младшая сестра, Лидия, ушли в город, а младший брат, Саша, до революции только и успел поступить в военное артиллерийское училище. На семейном совете решили его оставить с матерью и сестрами как единственного мужчину.
И вдруг Саша забегает с револьвером в руке в переднюю, а за ним, догоняя, уже бегут по саду двое в кожанках и тоже с оружием! Саша, пробежав мимо сестры, заскочил в большую комнату и хотел выскочить дальше, через второй выход в сад, но в это мгновение в дом ворвались двое в кожанках: «Стой, сволочь!» Но Саша уже нажал на курок, выстрелил себе в голову, другой рукой он схватился за постель, которая была застелена на русской печи, находящейся в большой комнате. Он рухнул замертво, одеяло медленно сползло с печи на пол, частично прикрыв мертвого Сашу… И только молодое сердце продолжало отчаянно биться, выталкивать кровь, которая все текла и текла и не могла остановиться…
Саша пал жертвой молодой власти Советов, боровшейся против белогвардейцев и кулаков. Видимо, зная, какие пытки ждут его в застенках ЧК, он решил покончить с жизнью сам, не сдаваясь врагам. Ему было 18 лет. У Анны с тех пор начались приступы «падучей» болезни — эпилепсии.
Но вернемся в наши, послевоенные советские будни. В нашем дворе на улице Халтурина было два деревянных стола с лавками вокруг. В теплое время года за «центральным» столом после дневной рабочей смены собиралось мужское население поиграть в домино. «Забить козла» во дворе любили многие, и часто была очередь из желающих поиграть. Немного поодаль, ближе к дому N 20 с парикмахерской подростки сами себе тоже соорудили стол с лавочками. На нем мы собирались вечерами пообщаться и попеть песни.
Харьков, банк. Архитектор Бекетов»
В нашем дворе было два музыканта-гитариста, Толик и Виталик. Они, как и мы, были поклонниками «Битлов». Толик занимался в оркестре народных инструментов, играл на домбре во Дворце культуры ХЭМЗа. Помню, как они, гордые, выходили во двор, чтобы показать нам новый аккорд, который они узнали в тот день. Саша Адаменко написал сам песню о России на городской конкурс ВИА! И мы победили на конкурсе. Мне предлагали попеть с другими группами, но я осталась верна своему двору. Да и главным для меня в жизни тогда был балет.
У Виталика Ильницкого был магнитофон — большой, тяжелый бобинник. И он по очереди давал нам слушать концерты «Битлов». В летние жаркие дни, когда все взрослое население находилось на работе, молодежь, то есть мы, оккупировали «центральный» стол, чтобы «порезаться» в карты. Какие шумные баталии возникали за столом! Кричали и спорили до хрипоты. А кто-то любил шельмовать и создавать хаос.
Однажды в такой теплый день к нам за стол подошел молодой мужчина. Фамилия его была Тесля, сосед по дому, говоривший на украинском наречии. И наш разговор зашел о русском и украинском языках. Когда я заспорила с ним, какой язык красивее и полнозвучнее — украинский или русский, то осталась в одиночестве. Все, кто были во дворе и говорили на русском, стали мне доказывать, что русский язык не так многогранен и красив, как украинский! Я спорила, никто меня не поддержал. Все ополчились против меня.
Дома я рассказала все маме, но она не удивилась, а сказала, что, когда я вырасту, то сама все пойму. И обижаться на товарищей по двору я не должна. Ведь все они толпой преданно ждут под твоим окном, пойдешь ты в кино или нет? Тогда я не поняла маму: причем здесь какое-то кино, если речь идет о русском языке? Для сельчан родной язык украинский, а для горожан — русский. Вот и весь спор.
Не многим соседям удавалось накопить на первый пай кооператива и купить кооперативную квартиру. И вот однажды наши соседи по коридору, которые жили в комнате рядом, купили кооператив! Комната рядом освободилась — и нашей семье, имеющей инвалида с профессиональным заболеванием второй группы, была положена вторая комната. Отец пошел проконсультироваться к юристу. И юрист подтвердил права нашей семьи на вторую комнату.
Я никогда не забуду, как отец с братом пилили пилой стену, делая вход в свободную комнату. Шум стоял страшный: джиг-джиг! А из соседнего дома высыпали соседи на балкон и с любопытством и страхом наблюдали: что это там Иванов затеял?! Соседи на балконе дружно водили головами из стороны в сторону, наблюдая за движением пилы.
Это было забавно! Сначала они не могли понять, что же происходит. А когда отец им шутя сказал, что готовит «окно в Европу», замешательству их не было предела. На следующее утро в нашем доме в сопровождении начальника жэка появился директор ХЭМЗа, товарищ Жучков, сопровождаемый нашими соседями, которые не скрывали своего злорадства и предвкушали сцену, когда нас будут гнать из захваченной комнаты. Он приказал нам освободить помещение и пригрозил судом и тюрьмой за самоличный захват комнаты. Но никто из нашей семьи его не послушался и не испугался. А отец на равных стал вести с ним разговор! Директор подал на отца в суд. Но прокурор был на стороне закона и отца. И отец выиграл суд! Нам оставили комнату. Отец стал героем дня, так как никто никогда с директором завода не судился, а тем более не выигрывал дел!
В шестидесятые и семидесятые годы строилось довольно много жилья. Но в эпоху так называемого развитого социализма, например, узнать, сколько выделено квартир для ХЭМЗа, было тайной за семью печатями. Директор завода товарищ Жучков был тот еще «жук»! Постоянно квартиры получали внеочередники и свои люди, а честным труженикам приходилось ждать своей очереди десятки лет. А годы шли…
В советское время женщинам прилюдно курить было не принято. И вот однажды моя мать отправилась на противоположную половину дома, где жила ее, втайне от своей матери курящая, приятельница. Они направились в туалет покурить и посплетничать о чем-то своем, женском. И тут… Они обнаружили в помещении, где был умывальник, трещину в потолке! Взяв швабру, женщины пару раз стукнули по этой трещине. Она стала еще шире, обвалилась штукатурка! Затем, в течение нескольких дней, они наблюдали за ставшей расходиться все дальше и глубже трещиной.
Юрка-цыган и Санек — друзья детства»
На радость остальных соседей, моя мать сказала, что пора обратиться в жэк, чтобы нам сделали ремонт дома. Жильцы дома на собрании выбрали делегацию для похода на переговоры в контору. Конечно, мою мать выбрали тоже. Вооружившись заявлением жильцов и с ингалятором, она шла в «авангарде» делегации. После безуспешных попыток поймать на месте пресловутого начальника, жильцам нашего дома удалось раздобыть потрясающую документацию. Из этих документов жильцы дома узнали, что в нашем доме ежегодно проходил косметический ремонт и раз в пять лет — капитальный! За более чем тридцатилетнее существования дома, как вы понимаете, никаких ремонтов не было ни разу! А трещина, на радость всем, продолжала расти.
Тогда моя мать предложила добиться создания заводской комиссии, которая признала бы дом аварийным. Надо вам сказать, что вороватые начальники и директора, конечно, воровали, но боялись, так как их могли посадить за решетку. В один прекрасный день пришли маляры и покрасили и побелили коридоры и лестницу. Но лед тронулся — жильцы в открытую называли начальника жэка вором. Теперь жильцы нашего дома были раздражителем и для директора завода, так как он прекрасно помнил, что именно в этом доме живет Владимир Прохорович Иванов, выигравший у него дело. И комиссия признала дом аварийным! Значит, всем жильцам дома положены новые квартиры со всеми удобствами!
Что тут началось! Снова на собрании жильцов стали «делить шкуру неубитого медведя»…
Это было весенним вечером. Все собрались в вестибюле второго этажа. Сначала люди выступали по одному, и каждый считал себя вправе получить квартиру в первую очередь. Ведь никому не хотелось жить тут еще целый год или даже два. Нервы стали сдавать, перешли на крик, один жилец кричал, что у него трое детей и поэтому он должен получить квартиру первым…В ответ ему прозвучало, что он дурак, настрогал троих девок, а теперь лезет вперед!
У каждого был свой аргумент. А за мою семью сказали, что мы живем в двух комнатах, и нам можно вообще ничего не получать! Тут, справедливости ради, не выдержала мамина приятельница, с кем они вместе разбивали трещину на потолке и произнесла незабываемую речь: «Если бы не Лиля, вы бы тут жили по гроб жизни своей! Она — герой! Ведь это она разбила потолок!»
Что началось потом, даже трудно себе представить: кто-то кому-то вцепился в волосы, кто-то схватил соседа за грудки, кто-то орал, как на пожаре. Все кричали и ругались одновременно. На вестибюле каждый жилец высказал всем и все, что накопилось в его душе за долгие годы совместного социалистического общежития! Передрались и переругались практически все. Выйдя на улицу, во двор я слышала, как наш дом буквально гудел…
Тут хочется добавить к сказанному выше, что не прав был Булгаков, когда писал, что квартирный вопрос испортил москвичей. Квартирный вопрос испортил и харьковчан тоже…
Но очередность получения квартир была решена на заседании профкома завода. Там посмотрели, кто работает на данном заводе дольше всех — и снова мой отец оказался первым! Он проработал к тому моменту 31 год. Снова я ощущала враждебность от своих товарищей по двору. Когда в дождливый день дети играли, как обычно, в вестибюле, то мне они говорили, чтобы я шла домой — мол, тебе есть, где играть. Но, тем не менее, даже когда мы, в отличие от других, жили в двух комнатах, то почти все дворовые друзья приходили на мой день рождения. Предварительно они «обносили» все цветущие кусты сирени, которые росли в Краснозаводском парке.
На Новый год также всегда собирались у меня дома, а родители тактично уезжали к родственникам. Каждый из еды что-то приносил свое и получался полный стол еды. Сергей «Дабрик» всегда приходил с тортом. А однажды моя одноклашка по балетной школе Зоя принесла селедку!
Но главное не это, а то, что всегда нам вместе было хорошо, и за новогоднюю ночь некоторые наши мальчишки успевали во время танцев протереть свои новые носки до дыр! И клочья красной ковровой дорожки носились по всей комнате…
В течение нескольких лет все три дома нашего двора были расселены, и жильцы разбросаны по всей новой большой Салтовке. Где они сегодня? Кем стали? Как сложилась их жизнь? Я не знаю. Детство, как и Родина, неповторимы… Да, жили мы в спартанских условиях, но в наших юных сердцах всегда была надежда на лучшее. И это помогало нам жить.
Прошло тридцать пять лет. От гигантских заводов, где работали мои родители и сотни тысяч других людей, не осталось даже заборов. Все разворовали, разобрали и что могли, продали. И сегодня на улице Халтурина, в таких же бараках, как и мой старый дом, я увидела в окнах полоумные обкуренные лица продолжающих там жить людей. Если страна намеренно уничтожается, значит это кому-то нужно?
Несчастная моя родина…
