Так называется книга Абдуакапа Кары — турецкого историка, составившего себе труд исследовать жизнь и творчество Дженгиза Дагджи. Издана книга на русском языке (перевод с казахского) в Астане, Исследовательским институтом «Общественное мнение» в 2015-м.
В Крыму предпринимается уже не первая попытка реабилитировать это имя. Последнее из череды сообщений — крымский ученый принял активное участие в конференции в Турции, где прославлялся этот «писатель». Редакция «Крымского Эха» внимательно прочла эту небольшую, менее ста страниц книжицу, более похожую на брошюру — видимо, на больший объем материала не нашлось. Автор, любуясь «светочем» «туркестанского мира» Дженгизом Дагджи, видимо, сам не понял, насколько беспощадную правду он открыл об этом человеке.
Нет сомнения втом, что молодому парню, крымскому татарину, только начинавшему жизнь в «сороковые-роковые», пришлось тяжко: война приносит неисчислимое горе всем, кого она задевает своим крылом. Его поколению досталось по полной. По-разному вели себя его представители. Но жизнь героя книги — сплошное предательство — всего и всех, разве что кроме своей жены. После прочтения этой книги у нас не осталось ни малейшего сомнения: ни сама жизнь Дагджи, ни его книги не могут быть пропагандированы среди крымской молодежи любой национальности.
…Мы приводим здесь выдержки из книги, которые касаются биографии ее героя, мы лишь опустили описание эмоций и впечатлений (орфография оригинала сохранена).
__________________________________________________
Из предисловия:
— Немецкие фашисты стали причиной смерти в концентрационных лагерях свыше одного миллиона представителей тюркских народов. Однако нельзя утверждать, что это было целенаправленной и заранее спланированной резней. И в то же время, опираясь на действия сталинского режима по мобилизации и отправке людей на фронт, а также жестокие меры в послевоенный период, есть все основания полагать, что в их отношении был совершен тотальный геноцид.
— После объявления Германией войны Советскому Союзу, в тюркоязычных регионах всех мужчин в возрасте до 50 лет стали забирать в ряды армии. Советская власть особенно уделяла внимание принятию в армию представителей тюркоязычной интеллигенции. В армию забирали и занимавшихся наукой, и имевших ученые степени. Это происходило потому, что Сталин опасался, что во время войны представители интеллигенции будут агитировать народ к борьбе против власти Москвы. Тюркоязычных воинов направляли на краткосрочное обучение и сразу же отправляли на линию фронта, где под градом пуль шли ожесточенные бои. Эртюрк полагает, что таким образом советская власть планировала избавиться от тюркоязычной молодежи.
— Также Эртюрк утверждает, что в отношении тюркоязычных солдат действовало тайное поручение Сталина. Согласно этому поручению в случае войны в первую очередь на линию фронта должны были отправляться именно тюркоязычные солдаты.
Выдержки из книги:
— В 1931 году был арестован и отец Дагджи Амир Хусеин. Никто не знал, почему посадили в тюрьму этого безвинного человека с мягким характером. В дальнейшем мама Дагджи рассказала, что отец был арестован за то, что, работая на колхозных виноградниках, поцеловал лозу в своем винограднике. После трехмесячного заключения в тюрьме Акмечети отец был освобожден.
— В романе «Страшные годы» (один из романов Дагджи — ред.) Садык Туран (герой романа Дагджи— ред.) полагает, что если Москва будет взята, то закончится и война, его народ обретет свободу. Дагджи передает его грезы о будущем такими словами: «Закончится война и мой народ воспрянет вновь. О Господи, неужели все, что я вижу правда? Я вижу мой народ, мою страну, возродившуюся вновь после немыслимых страданий, трагедий и тяжелых испытаний! Вижу в своей свободной, независимой стране наших улыбающихся и переставших плакать матерей, радующихся детей, счастливых отцов. Вижу минареты мечетей, ярко сверкающих в солнечных лучах, освещенные солнцем школы, утопающие в зеленом наряде деревни. Что есть мои слезы рядом со всем этим? Даже если подлые и жестокие враги застрелят меня и прольют мою кровь, теперь мне все равно. Ведь мои мучения не стоят абсолютно ничего перед свободой моего народа!»
Здесь Дагджи обращает внимание на то, какие тяжелые испытания выпали на долю его народа со стороны советской власти. Помимо трудностей, возникших после гражданской войны вслед за Октябрьской революцией и изменений в системе власти, советская власть, особенно безжалостная политика Сталина, вконец измучили народ.
Жестокое давление и произвол чувствовались буквально везде. Интеллигенция подверглась в 1929 году репрессиям. <…> После таких трагических событий и тотального геноцида вконец измученный советский народ ждал поддержки от всех государств, настроенных против советской власти. Именно по этой причине внезапное вторжение фашистов в Советский Союз зажгло огонь надежды в их сердцах. Некоторые представители интеллигенции в Турции мечтали, чтобы их братья в Советском Союзе обрели независимость и потому желали немецким фашистам победы.
Счастливое спасение от ужасов концлагеря. Начало коллаборации
— В феврале немецкий сержант по имени Шульц взял Дагджи к себе в качестве денщика. <…> Сержант Шульц проводил Дагджи в здание комендатуры, дал ему шинель и фуражку, оставшуюся от офицеров красной армии. Затем отвел в примыкающую к зданию комендатуры однокомнатную пристройку с оцинкованной крышей и побеленными стенами. Это было помещение для денщиков, с электрическим светом и водопроводной системой. Дагджи здесь хорошенько искупался, надел выданную ему чистую одежду.
— Так как в послеобеденное время сержанта Шульца в комнате не было, Дагджи проводил время за чтением немецких газет. Однажды Шульц застал Дагджи, читавшим газету за его столом. Он был очень удивлен от увиденного. Дагджи же сильно испугался. Его охватило чувство тревоги возможного наказания, что его вернут обратно к пленным. Однако, тревоги были напрасны. Оказалось, сержант Шульц был несказанно удивлен тем, что какой-то советский пленный знал немецкий. Поняв это, Дагджи успокоился и в свою очередь удивился изумлению немца от того, что советский пленный знал по-немецки. Он в миг собрался с мыслями, хотел сказать «я вырос не в дикой местности, как ты полагаешь, в нашей школе Нумуне №12 преподавали и немецкий язык», но не смог этого сделать.
С этого дня в глазах сержанта Шульца авторитет Дагджи значительно вырос. Исполняя обыденные обязанности денщика, он одновременно начал работать и в комендатуре.
Таким образом, стал помогать в некоторых личных делах командира лагеря и сержанта Шульца. Особенно часто помогал в упаковке и отправке посылок в Германию, состоящих из продовольствия, которые брали в качестве взятки за освобождение некоторых украинских заключенных. Староста какого-нибудь села давал в виде взятки яйца, ощипанных и очищенных тушек кур и гусей, соленое свиное мясо, сливочное масло и несколько бутылок спиртных напитков. Затем освобождали пленных, которых он называл. После того, как пленного освобождали, Дагджи с сержантом Шульцем в соседней комнате до поздней ночи готовили посылки для семьи коменданта лагеря и самого Шульца.
— Однажды, во второй неделе марта сержант Шульц вошел в комнату с мрачным лицом. Он был бледен. Дагджи подумал, что тот получил плохие вести из дома. Но оказалось, это не так. Всему руководству и отряду охраны лагеря поступил приказ идти через два дня на восточный фронт. Услышав это, Дагджи подумал «а что же будет с денщиками?». По мнению сержанта Шульца, они должны были вернуться в лагерь. Могла ли быть для Дагджи новость хуже этой? Но иного выбора, кроме как подчиниться судьбе и вернуться к пленным, нет. Однако, судьба, сделавшая однажды неожиданный подарок при назначении денщиком сержанта Шульца, и в этот раз преподнесла еще один внезапный сюрприз. На следующий день в обеденное время крытый грузовик затормозил перед зданием штаба. Через некоторое время в комнату вошел радостный сержант Шульц и доложил Дагджи, что он должен сесть в этот грузовик.
Потом с теплой улыбкой пожал ему руку и пожелал хорошего будущего. Таким образом Дагджи спасся от возвращения к пленным. На самом деле он не знал, куда его отвезут и что его ждет на новом месте. Но полагал, что каким бы ни было это место, хуже уманского лагеря быть уже не может. 9 марта 1942 года Дагджи выехал в путь на крытом грузовике из уманского лагеря.
«Приятные слова «Туркестанский легион»
— Последний месяц своего пребывания в уманском лагере Дагджи служил денщиком у сержанта Шульца. За это время он духовно окреп, и пришел в себя. Хотя тело не успело еще как следует восстановиться, духом был здоров. Он чувствовал, что теперь готов был вынести не только голод и лишения, но и большую трагедию — предстоящую потерю родины и своей семьи.
В грузовике было около десяти пленных грузин и армян. Русских и татар среди них не было. К вечеру грузовик достиг лагеря в Виннице. Это не был лагерь военнопленных, к которому он привык. Винницкий лагерь представлял собой двухэтажное здание, построенное из красного кирпича, с просторным двором.
Здесь он впервые со времени попадания в плен поел суп из металлической миски. После того, как пленные переночевали, наутро снова выехали в путь на другом грузовике.
Когда он поднялся на грузовик, то увидел, что в нем сидят другие пленные. Они были еще более измученные и усталые, чем Дагджи. Все были босые, а одежда на них превратилась в лохмотья. Пленные сидели молча. Он заметил, что эти отличаются по национальности от тех заключенных, что сопровождали его ночью. Эти пленные были туркестанцами, то есть узбеки, киргизы, казахи, туркмены и таджики. Из разговоров узбеков до ушей Дагджи доходили приятные для него слова «Туркестанский легион», «Туркестанская армия». После этих слов дремавшие в глубине его души чувства пробудились. Он не отваживался говорить о таких вещах в молодости. И вот теперь, по иронии судьбы, он слышит эти слова в лагере военнопленных.
— Когда они выезжали из Винницы, всего в машине было двенадцать человек, а на следующее утро их количество выросло до тридцати. Хоть Дагджи и был пленным, он чувствовал себя счастливым от того, что находился рядом с такими братьями, как узбеки, казахи, киргизы, туркмены.
До войны, когда он находился на родине в Крыму, установить связи с туркестанцами было невозможно, несмотря на то, что все жили в одной стране, то есть под властью советов. Не то что связи, нельзя было говорить о них, писать стихи и статьи в журналы. На тех, кто отваживался идти на такой шаг, навешивали ярлыки «пантюркист», «империалист» и подвергали наказанию.
— Солнечным апрельским утром грузовик прибыл в городок Легионово, находившийся в тридцати километрах юго-западнее Варшавы. Здесь грузовик остановился перед военным лагерем.
Ранее здесь размещался военный гарнизон польской армии, и сейчас на лагерь военнопленных он был не похож. Тут проходили военную подготовку тюркоязычные воины, попавшие в плен будучи в составе советской армии. Из числа пленных, прошедших военную подготовку, формировался Туркестанский легион в составе немецкой армии. Похоже, легион был создан примерно за месяц до прибытия Дагджи в Легионово.
— Сразу после прибытия в лагерь их накормили. После чего искупались в бане, на выходе им раздали немецкую униформу (на фото вверху — легионеры в немецкой форме — ред.). Но это была старая униформа, оставшаяся еще от прусской армии. На рукавах было вышито изображение Самаркандской мечети с тремя минаретами, а вокруг него надпись «Аллах вместе с нами».
— Исследователь Мюлен утверждает, что для тюркоязычных солдат проект легиона был единственным спасением из лагерей военнопленных. Поскольку попасть в легион означало есть досыта хорошую еду, одеть новую одежду, иметь нормальную постель и получать лекарства и помощь врача при болезни. А также это сулило привилегии, которые пленные никогда не получат – систематически получать оклад, иногда выходить на отдых. Поэтому, как сказал один из заключенных, перед пленными стоял трудный выбор: гнить в убийственных условиях концлагеря или служить немцам ради спасения своей жизни.
— Солдат в легионе называли добровольческими подразделениями, потому что насильно задействовать пленных против армии своей же страны противоречило международным соглашениям. Вот что об этом говорит известный историк Баймырза Хайит, занимавший высокую должность в Туркестанском легионе: «Вооружать пленных против своей страны противоречило международным соглашениям. По этой причине с пленных брали расписку в двух экземплярах о том, что они являются «добровольцами». Один экземпляр отправлялся в Женеву, второй сохранялся в архиве. В этих расписках мы писали: «Мы готовы на добровольной основе вести войну против советов в составе Туркестанской армии. Даю клятву».
— После года боевых учений один казахский офицер, взяв в числе двадцати туркестанцев с высшим образованием и Дагджи, побывал на приеме у командира легиона майора Эрника. В своем просторном кабинете командир поздоровался со всеми, пожав руку каждому. Сперва сказал несколько слов на одном из языков, близких к турецкому. Затем, продолжив свою речь на русском, упомянул, что их выбрали для офицерских курсов для только-только формирующегося Туркестанского легиона. По приказу немецкого главного командования, все взводы и роты должны возглавляться туркестанцами.
— Самым большим утешением Дагджи в Туркестанском легионе была его подготовка в качестве солдата, который будет вести борьбу за независимость Туркестана. Дагджи не считал себя туркестанцем. Он был крымчанином. Однако независимость Туркестана была столь же важна, как и независимость Крыма. В этой связи он часто вспоминал о видном деятеле, тюрке, выходце из Крыма Исмаиле Гаспринском. Всю свою сознательную жизнь он посвятил борьбе за единство и независимость народов Туркестана. Также он чувствовал к себе уважение со стороны воинов-туркестанцев как к единственному крымчанину.
Несмотря на все это, душа Дагджи не находила покоя. Надеваемая каждое утро немецкая форма, как железная колодка, сковывала его душу и затрудняла дыхание. В свободное от занятий время он уединялся в самом отдаленном углу двора под соснами и беззвучно плакал.
«Тяжелая программа учений»
— После уроков немецких офицеров о военной тактике и стратегии Дагджи и другие воины-туркестанцы продолжили курсы под наблюдением немецких ефрейторов. Для Дагджи ефрейторы являлись самыми жестокими, безжалостными элементами во всей немецкой армии. Они бдительно контролировали каждое движение курсантов, были очень раздражительными и жесткими. При одной мысли, что немецкая армия, в составе которой находятся такие жестокие ефрейторы, одержит победу, он терял веру, что в будущем Туркестан обретет независимость.
Ефрейторы работали по тяжелой программе учений. Ночью тревога поднималась три-четыре, а то и пять раз. Военных заставляли идти ночью по пыльной площадке на четвереньках. В определенные дни выводили из лагеря и принуждали проходить пешком 30-40 километров. На обратном пути за два километра до легиона на спину закидывали железные трубы, которые ранили спины солдат до крови, и заставляли таким образом бегать. Более того, иногда сталкивали идущих по мосту курсантов в реку. Тех, кто пугался воды и пытался выбраться из воды, с криками и бранью загоняли обратно. В программе офицерских курсов учили, как наводить ужас на мирное население.
Солдат выводили в двух- трехдневный поход, заставляя совершать набеги на польские деревни и проводить обыск. Немецкие ефрейторы вламывались внутрь, держа в руках пистолеты, выбивая сперва двери домов ногой или проламывая плечом, либо прикладом ружья. Под предлогом поиска оружия или партизан везде проводили обыск, переворачивая дом вверх дном. Также убивали домашний скот жителей деревень и выбрасывали висевшие на стенах иконы. Более того, немецкие сержанты принуждали туркестанских воинов забавляться с польскими девушками на глазах рыдающих матерей.
— Командир майор Эрник зачитал имена, звания и назначенные батальоны офицеров Туркестанского легиона. Туркестанский легион состоял из пяти рот. В каждой роте было четыре взвода, в один взвод входило тридцать солдат. Дагджи был назначен командиром одного взвода третьей роты.
В составе немецкой армии помимо Туркестанского легиона были также легионы азербайджанцев, крымских и волжских татар. В первые годы состояние частей вышеперечисленных тюркских войск контролировал Главнокомандующий маршал Браучитш, а затем маршал Кейтель. Командирами отрядов тюркских добровольцев были немецкие военные, такие как генерал Хайгендорф, полковник штаба Ридель, полковник Хейс.
— Таким образом, Дагджи официально вступил в военную службу в Туркестанском легионе. Главной задачей их роты было на протяжении всего лета обучать вновь привезенных из лагерей пленных военному искусству.
— Местное население, ежедневно лицезревшее за учениями солдат, с опаской относилось к туркестанцам. Они даже не понимали значение слова «Туркестан», а самих туркестанцев считали монголами.
«Почему бы не съездить в Крым?»
— Он стремился к Крыму. В то время Крым был уже захвачен немецкими войсками. В таком случае, почему бы не съездить в Крым? Он подал прошение командиру легиона с просьбой разрешить съездить на две недели в Крым. <…> Спустя три дня Дагджи получил одобрение в ответ на свое прошение216
— Немецкая охрана относилась к Дагджи с уважением, так как он был в звании офицера.
— Вскоре радостное ожидание сменилось глубоким разочарованием. Это был совсем другой Крым, не тот, который он знал. Немецкая оккупация создала на моей родине такую атмосферу, которая заставила забыть самые мрачные и страшные времена коммунистического террора и даже превзошла его. Угнетенный, покоренный и духовно раздавленный народ Крыма переживал самые печальные и тяжелые дни в своей истории.
— Вечером, когда гости разбрелись, Дагджи остался наедине с родителями. Вместе поговорили за чаем. Отец и мать показали повестку о его смерти. В письме Уездного комиссариата от 24 августа 1941 года после традиционных слов соболезнования было написано о том, что их сын героически погиб, защищая родину, как истинный патриот Советского Союза. Читая письмо, Дагджи не сдержал улыбки. Потому что в противоположность написанному в письме, он еще был жив. Даже если бы и погиб, то умер бы не как патриот Советского Союза241.
Из услышанных за дастарханом рассказов родных он понял, что после немецкого вторжения страдания семьи, нанесенные в советский период, если не увеличились, то уж точно не уменьшились. Сестер Хати и Зейнеп не было дома. Они пропали без вести. Никто не знал где они, что с ними произошло. А младшего брата Тимура немцы без причины арестовали и сослали в концлагерь.
Немцы принесли с собой в Крым не мирную жизнь и независимость, как этого поначалу ожидал народ, а кровопролитие и горькие слезы.
— В Крыму Дагджи потерял надежду в будущее своей страны. Он увидел своими глазами, что немецкое вторжение вконец разрушило и его семью, и его родину. Он чувствовал все более возрастающую подавленность духовного и физического состояния, словно он сам был причастен к событиям в Крыму как военное лицо в составе немецкой армии. Оставаться здесь дольше не представлялось возможным. Менее чем через неделю после своего приезда в Крым Дагджи принял решение возвращаться обратно, несмотря на то, что брал двухнедельный отпуск.
«Важная роль в уничтожении партизан»
— В ночь возвращения из Крыма в легион Дагджи узнал, что роты отправляются на восточный фронт под командованием капитана Майера.
— По приказу, поступившему из штаба генерала фон Шикендорфа, солдаты сошли с поезда и присоединились к немецкому батальону, который вел сражения с партизанскими отрядами в районе Жлобина-Рогачева.
Туркестанские солдаты играли важную роль в уничтожении партизан, прятавшихся в лесу. Они вычислили местонахождение отряда, который немецкий батальон не мог найти на протяжении двух месяцев, и уничтожили его. Это обстоятельство значительно повысило авторитет туркестанских солдат.
— Пройдя в пути целую неделю, батальон достиг Северного Кавказа. Свернув оттуда на северо-восток, присоединились к немецким частям близ Котельниково. Солдаты шли по снегу и до сих пор не имели представления о том, куда идут. Впереди тянулись окрашенные в зеленые цвета танки, вслед за ними орудия с направленными в небо стволами, а в самом конце ехали тяжелые грузовые машины.
— Да, немцы терпели поражение. Но это поражение было началом новой трагедии для Крыма, Кавказского региона и Туркестана. В деревне Туркестанскому батальону дали задание. Согласно этому заданию, они должны передать свыше двух тысяч пленных офицеру по имени Клапп, командовавшему штурмующими частями СС в Куберле. Так как фронт очень нуждался в собственных частях, немцы решили поручить это задание роте из Туркестанского батальона. Количество пленных составляло 2400 человек. Но учитывая, что по пути часть из них помрет от голода и холода, предполагалось, что к месту назначения дойдут лишь 1200-1300 пленных. Также был отдан приказ сразу расстреливать отстававших и совершивших попытки к бегству. По иронии судьбы случилось так, что попавшим два года назад в плен к немцам, умиравшим от голода, подвергшимся гонениям и пережившим все ужасы концлагерей людям теперь приказывают перегнать других пленных. Выступивший в путь отряд спустя двое суток доставил пленных в Куберле и передал их офицеру СС.
— По мнению Дагджи, немцы начали терпеть поражение не под Сталинградом, а гораздо раньше. Немцы не смогли должным образом оценить свои первоначальные победы и тратили силы впустую на зверские убийства в концлагерях Украины и Белоруссии, а также на улицах Варшавы. Можно сказать, что Германия похоронила свою победу вместе с истребленными мирными жителями. Поскольку, вместо того, чтобы обратить внимание на безвыходное положение народов Украины, Кавказа и Крыма и протянуть руку помощи пострадавшим от жестокости русских большевиков, немцы видели в них врагов. Таким образом, победное наступление против России не нашло своего продолжения. Немцы упустили победу, которая уже была в их руках.
Легион для него был лишь… «утешением»
Через недолгое время после поражения под Сталинградом в Туркестанский батальон поступил приказ возвращаться в Легионово. Разговоры о независимом Туркестане среди туркестанских солдат теперь уже не заводились, потому что после разгрома под Сталинградом возвращение в Туркестан и борьба за свободу представлялась несбыточной мечтой. Также часть солдат уже не хотела служить немецкой армии. Ведь они терпели ненавистную немецкую униформу лишь ради освобождения своих стран. Теперь, когда стало понятно, что эта униформа не в состоянии дать их народам независимость, участились случаи побега из Туркестанского легиона.
В 1943 году Туркестанский легион был отправлен из Легионово в городок Алби, что на юго-западе Франции272. Дагджи не хотелось оставаться в Алби в составе Туркестанского легиона, потому что он не был туркестанцем. Но борьба за идеал Туркестана была для него лишь утешением, отвлекающим от тоски по родному Крыму. Теперь и это утешение улетучилось.
— Спустя три дня по прибытии в гарнизон Алби Дагджи написал в командование прошение о желании вернуться в Крым. Сразу же с получением документов попрощался с двумя друзьями в роте и вышел в путь.
— В Варшаве было большое скопление войск. Это были возвращавшиеся с восточного фронта немцы. Кроме немецких военных частей попадались и солдаты из подразделений РОА генерала Власова (Русской освободительной армии). Связующей точкой этих частей был военный штаб на улице Хортенция. Дагджи направился туда и попросил помочь добраться до Крыма. Но, как выяснилось, дорога в Крым была закрыта. Ему разрешили остаться в здании комендатуры до тех пор, пока не будет открыта дорога на Крым. В казарме с Дагджи находились столкнувшиеся с теми же проблемами грузины, армяне, северокавказцы, даже албанцы и солдаты из Боснии и Герцеговины. Но теперь не было никакого обучения и занятий. Солдаты проводили время за чтением книг, игрой в карты, рассказами друг другу о военных событиях, снах276.
— В ожидании открытия пути в Крым Дагджи весной 1944 года познакомился со своей будущей супругой, польской девушкой Региной-Барбарой Колезко. Неподалеку от здания, где проживал Дагджи, мать девушки держала маленькое кафе. Сама девушка работала в сельскохозяйственном банке, находившемся возле кафе. Со временем стало известно, что дорога в Крым уже не откроется. Дагджи мог с имевшимися документами на руках вновь вернуться в Алби. Но он больше не хотел возвращаться в ряды Туркестанского легиона. В это время немецкие военные части двигались через Варшаву на запад. А Красная армия уже была недалеко от Варшавы.
С помощью Регины, которая являлась членом боровшейся за независимость подпольной организации «Армия страны», Дагджи сумел найти убежище в местечке Ченстохова, расположенном в 100-150 километрах к югу от Варшавы. В доме поляка Владека, отца двух детей, начались дни, полные тревог. Он боялся, что если придут солдаты Красной армии, то перевернут весь городок Ченстохова вверх дном и обнаружат его.
По совету Регины он уехал из Варшавы до ввода частей Красной армии в город. Поездом добрался до Франкфурт-Одера. Во время своей поездки в Крым он слышал, что здесь находится Крымский национальный комитет. Он разыскал комитет в одном из отдаленных районов города. Среди членов комитета оказались и те, кто знал его в Крыму до войны. Его встретили здесь как молодого поэта Крыма. Дагджи ощутил себя счастливым.
— Дагджи, сняв с себя униформу, надел гражданскую одежду и стал работать в комитете. Но здесь он проработал недолго. Взгляды Дагджи не совпадали с мнением членов комитета, рьяно поддерживавших Германию.
1 августа 1944 года ему пришлось покинуть Франкфурт-Одер и вернуться в Берлин. Здесь он нашел себе работу в журнале «Милли Туркестан» (Национальный Туркестан), являвшемся печатным органом Туркестанского Комитета Национального Единства. Работавший в литературном отделе журнала Дагджи занимался с поступившими в редакцию стихотворениями и другими литературными произведениями. Также в журнале были опубликованы его собственные стихи.
В последнюю неделю ноября 1944 года, когда он продолжал здесь работать, в Берлин приехала и Регина. Между тем приехала она не по своей воле. Немцы, захватившие в Варшаве Регину в плен, отправили ее на принудительные работы сперва в Восточную Германию, оттуда выслали в Берлин работать на предприятии по выпуску электрооборудования Беваг.
Неизвестный известный
Когда стало ясно, что поражение немцев неизбежно и война близится к концу, Дагджи словно остался один в пустом пространстве. Это чувство начинало мучить его. Стремясь преодолеть свое страдание, Дагджи приступил к тому, что всегда привлекало его интерес в молодости, то есть, к написанию романа.
— Однако в наших исследованиях мы обнаружили, что в Туркестане, то есть в Средней Азии ни о Дагджи, ни о его произведениях ничего не знают. Также, несмотря на широкую известность Дагджи в Крыму, ни один из его романов о войне до сих пор не переведен на язык крымских татар. И все же, благодаря Дагджи многие читатели узнали о всех мучениях и ужасах, через которые во время ІІ мировой войны прошли их братья.
Представитель крымских татар в парламенте Украины Мустафа Абдульджемиль Кырымоглу (за этим пафосным псевдонимом скрывается банальный бывший уголовник Мустафа Джемилев — ред.) говорит об этом следующее: «Дженгиз Дагджи – один из известнейших и самых уважаемых личностей в истории крымских татар. Самое главное заключается в том, что он является первым общественным деятелем, талантливым писателем, донесшим проблемы крымских татар при Советском Союзе до всего остального мира. После распада СССР книги Дагджи наконец дошли до наших читателей».
— Книги Дагджи с турецкого на другие языки не переводились.
— Дагджи дает понять, что никогда в своих романах не высказывал своей вражды по отношению к русским. И вправду, в его произведениях не встречается враждебных слов ни к немцам, ни к русским. Наоборот, в своих воспоминаниях говорит о своем чувстве близости к русскому народу. Объясняет это тем, что он воспитан русской культурой, русской литературой. Дагджи дает понять, что его произведения написаны осознанно или бессознательно под влиянием русской литературы.
Также Дагджи говорит, что своими литературными произведениями раскрыл читателям истинное лицо русского империализма, не высказывая при этом враждебности.
Путь в армию Власова
— …На следующий день они (с Региной — ред.) направили прошение в военный штаб района Берлина, где проживали и попросили направить их в Туркестанский легион, расположенный в городе Алби во Франции. Но дорога в Алби была закрыта. Тогда немолодой и опытный командир дал направление в Северную Италию, где находилась русская освободительная армия под командованием генерала Власова. Дагджи оделся в выданную с вещевого склада настоящую офицерскую форму и получил путевые документы.
— Дагджи и Регина на поезде добрались из Берлина в Вену. На станции Дагджи встретил группу крымских женщин и детей, чему очень удивился. Что они делали в Вене, в тысячах километров от Крыма? Разговорившись с женщинами, он узнал, что немцы доставили их из Крыма в качестве рабочей силы. Больше года женщины работали на фермах, а их мужья на строительных работах. Когда стала приближаться Красная Армия, немцы выпустили женщин на волю, но мужчин по-прежнему от работы не освобождали.
Узнав, что Дагджи – немецкий офицер, женщины на станции стали умолять его помочь освободить их мужей. Ведь в противном случае они могли попасть в руки советских солдат. А чем это чревато, знали все. Рассказывая о том, что немцы пригнали их сюда поневоле, они выразили желание добраться вместе со своими мужьями до Тироля. В конце концов Дагджи сумел заполучить в местных органах разрешение для крымских беженцев. Даже удалось заполучить талоны на питание в течение двух недель. Естественно, решающую роль в этом сыграла немецкая униформа и направление в Крым.
В последний день февраля он выехал на поезде с беженцами из Вены в Инсбрук. Между городками Верль и Мелк поезд был подвержен нападению двух американских истребителей.
— Во время остановки на отдых на берегу реки Инн Дагджи наконец снял с себя униформу. Он выбросил в воду военную форму, которая всегда его пугала, давила, заставляла плакать и которая сковывала со всех сторон тело, словно железная колодка. В своих воспоминаниях Дагджи пишет, что глядя на то, как бурные потоки воды уносят военную форму, он почему-то прослезился.
— Направляясь к границе со Швейцарией, Дагджи с Региной встретили американских солдат. Американцы погрузили их вместе со всеми встреченными по дороге беженцами в военные грузовики и разместили в лагерь беженцев в Ландеке. После того, как обосновался в Ландеке, Дагджи, отбросив все тревоги и опасения, вновь принялся за работу над воспоминаниями Садыка Турана.
— …не смог одолеть опасений, что его депортируют в Советский Союз. Особенно он остерегался, когда в лагере появлялись американские солдаты. Он тревожился, словно американцы собирались схватить его и передать русским.
От подобных тревог и опасений у Дагджи вскоре стала болеть голова. Голова стала болеть сильно. Из-за страха, что его отдадут русским, он не мог сказать врачу, что является крымчанином. Поскольку в случае, если врач поймет, что он из Крыма, то передаст его американцам, а те в свою очередь русским.
Англия. Теперь «абсолютно свободный человек»
— Дагджи не знал, где и как он будет жить после лагеря Барлетта. Все, что он знал, это то, что отсюда надо поскорее уезжать. Он знал это очень хорошо. Но вопрос – куда и как? Польские офицеры помогли решить и эту затруднительную проблему. После десяти месяцев пребывания в Барлетте в октябре 1946 года они перебрались вместе с семьями военнослужащих частей генерала У.Андерса в Англию.
В Англии Дагджи считался абсолютно свободным человеком. Теперь он спасся от опасности быть переданным Советскому Союзу в качестве военнопленного.
Тоска по родине не давала покоя душе. Но вернуться в Крым отныне было невозможно. И все же была одна страна, которая могла бы облегчить его страдания – это Турция. Поэтому, при первом удобном случае он направился в посольство Турции в Лондоне. От мысли, что он может поехать в Турцию, очень сильно радовался и испытывал волнение. Однако после разговора с встретившим его у двери сотрудником посольства это радостное ожидание сошло на нет. От очередного удара судьбы на сердце вновь стало тяжело. Сотрудник посольства пояснил, что без приглашения близкого родственника или знакомого из Турции не может выдать ему визу. А Дагджи в Турции никого не знал.
— Дагджи не поехал не только в Турцию, но и в Крым, несмотря на полное отсутствие препятствий поездки на свою родину после распада Советского Союза в 1991 году. Летом 2005 года в доме Дагджи в Лондоне побывали представитель крымских татар в Парламенте Украины Мустафа Абдульджемиль Кырымоглу (то есть Джемилев — ред.) и председатель Стамбульского отделения Общества культуры и взаимопомощи крымских татар Джелял Ичтен. Во время этой поездки Кырымоглу пригласил Дагджи в Крым со словами: «Мы хотим видеть вас живым на земле нашей родины».
— У Дагджи, который не сумел получить визу от Турции, теперь оставалась лишь одна родина. Это Англия. Вся последующая жизнь Дагджи прошла здесь. В первые годы переселения в Англии он подрабатывал мойщиком посуды в одном из ресторанов Сохо. В дальнейшем он купил двухэтажный дом (много ли мойщиков посуды в Англии могут купить себе двухэтажный дом? У Дагджи получилось — ред.) на Фулхам Роад в Лондоне и поселился там. На первом этаже держал кафе и работал в нем вместе с женой Региной. Продав в 1974 году этот дом, Дагджи купил вместо него дом с садом на Саунфильде, где проживал до конца жизни.
Фото e-history.kz, kghistory.akipress.org
