общения власти с народом на расстоянии вытянутой руки»
Побывавший в конце октября в гостях у международного медиа-клуба <b>»Формат-А3″</b> писатель и руководитель крупнейшего российского издательства «Художественная литература» <b>Георгий Пряхин</b> воспринимался участниками встречи именно как писатель и издатель, а в недавнем прошлом и журналист, прошедший закалку газетчика в «Комсомольской правде». В течение нескольких лет Георгий Владимирович работал и на телевидении, вначале обозревателем, а затем и заместителем председателя Госкомитета по телевидению и радиовещанию. Вместе с тем в биографии этого известного российского литератора есть страницы, за которые я не мог не зацепиться, поскольку это связано с самыми бурными событиями конца 80-х — начала 90-х годов.
В эти дни мы все чаще обращаемся к тому переломному моменту в нашей истории, поскольку минуло два десятилетия, как не стало огромного могучего государства под названием Советский Союз. Именно в эти годы Георгий Пряхин оказывается рядом с такими политическими фигурами, как Михаил Горбачев, Александр Яковлев, Егор Лигачев. А единственная книга, которую написала Раиса Максимовна Горбачева, — «Я надеюсь» по праву обязана своим выходом в свет прежде всего Георгию Пряхину.
А значит, есть что послушать, есть что узнать у этого богатого своей биографией московского гостя, чем я и воспользовался во время нашей встречи за чашкой кофе в уютном гостиничном номере в солнечное утро золотой крымской осени.
— Так что же это было на самом деле, 19 августа 1991 года? Как только не трактуют события тех дней и прямые их участники, и наблюдатели… А вы ведь были в те дни референтом президента Горбачева.
— Прежде чем ответить на этот вопрос, я замечу, что тот период, в который происходили августовские события и чуть раньше, был единственный за многие годы существования Советского Союза, когда власть была ближе всего к народу. Я помню, как мы, работники аппарата ЦК КПСС, по заданию Горбачева выходили из здания ЦК на Старую площадь, чтобы общаться с митингующими здесь же, на площади. И могли довольно легко схлопотать по морде от бушующей толпы. То есть, это был момент, когда власть общалась с народом на расстоянии вытянутой руки.
А вот на днях проезжал по Старой площади мимо здания бывшего ЦК, а ныне там располагается Администрация президента РФ, и вижу, как здание огораживается чугунным забором. Времена другие наступают…
А что касается непосредственно событий 19 августа 1991 года, то, на мой взгляд, там события развивались помимо воли Горбачева, не по его сценарию. И подтверждается это несколькими фактами и прежде всего тем, что Михаил Горбачев собирался уходить со своего поста. Я это понял, когда узнал, что Раиса Максимовна, его жена, намерена писать книгу и с этой целью попросила участвовать в этом меня. Ну, если жена президента начинает писать, значит, грядут большие изменения. Книга эта была написана и издана именно в дни попытки переворота. Называется она «Я надеюсь…»
Мне кажется, Горбачев устал от противостояния как внутри ЦК, так и в обществе. Его хватило только на то, чтобы сломать — а строить должен был кто-то другой.
Несомненно, и у него возникали желания закрутить гайки, и вполне вероятно, что он это желание в своем окружении высказывал, но пошло не по его сценарию. Факт, что этот путч не был придуман Горбачевым, подтверждает и то, что произошло с его женой после путча. Она сильно переживала, тяжело заболела, не имея сил вынести все эти унижения, и фактически сгорела, как свеча. Это была женщина с характером…
— А как вы, журналист, телевизионщик, оказались в аппарате ЦК КПСС?
— Я проработал в аппарате ЦК меньше года. И это никак не связано с Горбачевым, несмотря на то, что оба мы с одного, Ставропольского, края. Я его на Ставрополье видел только выступающим с трибуны. Да и в Москве я оказался раньше его, в 1973 году, когда затупил на должность собкора «Комсомольской правды». Затем дошел за заместителя редактора, потом перешел на телевидение в качестве обозревателя, ну и дошел до заместителя председателя комитета по телевидению и радиовещанию СССР.
А в то время в ЦК подыскивали кандидата на должность заведующего подотделом идеологического отдела ЦК КПСС по СМИ. Как правило, поиски такие прежде велись среди сотрудников газет и журналов, но наступала эра телевидения, и в аппарате ЦК это понимали, вот и пал выбор на меня. Как это и принято было в таких случаях, прошел серию собеседований, начиная с заведующих секторами и по ступеням выше. Так дошел до Егора Кузьмича Лигачева, члена Политбюро. Я это подчеркиваю, потому что после беседы с Лигачевым неожиданно для меня состоялся вызов на беседу с Александром Яковлевым, который тогда был кандидатом в члены Политбюро. Вот такое, казалось бы, нарушение субординации среди приближенных Горбачева говорило о том, что внутри высшего партийного руководства были разные течения, разные мнения, в чем мы все позднее и убедились.
А с Горбачевым я познакомился раньше, когда в декабре 1988 года в Армении случилось страшное землетрясение. Тогда в качестве зампреда комитета по телевидению и радиовещанию я отправился вместе с главой советского правительства Николаем Рыжковым в Спитак, отвечал за организацию работы СМИ на месте трагедии. А чуть позже туда прилетел Горбачев с женой. И вот там мы и познакомились. Тем не менее, это никак не влияло на мое назначение в аппарат ЦК.
А что касается Егора Лигачева, то тут такая забавная деталь. Мой внук по имени Егор пошел в школу. Приходит как-то домой, и я его спрашиваю, есть ли у него в школе друзья. Да, говорит, есть и зовут его тоже Егор. Оказалось, что этот Егор — правнук Егора Лигачева. Это я узнал, когда 1 сентября мы встретились с Егором Кузьмичом в школьном дворе.
— Как вы себя чувствовали в новой обстановке, на Старой площади?
— По правде говоря, неуютно.
Но, немного отвлекаясь от вашего вопроса, поделюсь такой бытовой деталью. Ночью я прилетел домой из Индии, где возглавлял большую группу журналистов, освещавших официальный визит Горбачева в эту страну. А утром раздался звонок из аппарата секретаря ЦК Вадима Медведева. Мне сказали, что в 9 часов я должен быть на своем новом рабочем месте. Но, как по закону подлости, машину я отдал жене, и добираться до Старой площади пришлось на метро, которым я по понятным причинам давно не пользовался. У меня к тому времени, как у заместителя госкомитета, была двусменная персональная машина со всеми необходимыми средствами связи в соответствии с моим должностным положением. Так вот, в этом метро я и запутался, не зная, на какой станции выходить. Таким образом на работу в первый свой рабочий день я опоздал на 45 минут.
А что касается самочувствия в новой должности, то я должен отметить следующее. Уже тогда было видно, что все катится не туда. Влияние власти напоминало рычаги машины, когда их двигаешь, а машина стоит на месте. Не было взаимодействия решений и реальной жизни. Бумажки сами по себе, а жизнь преподносила свои проблемы. И мы в партийном аппарате чувствовали себя, как корова на льду. Неприятное это было ощущение. Но это было очень драматичное время для страны. Ощущение было такое, словно страна вздохнула разом. И может быть хорошо, что все так закончилось, а ведь могло быть и хуже.
— Но вот прошло 20 лет с тех пор, и не задавались ли вы таким вопросом, как Украина с ее братским славянским народом оказалась на большей дистанции от России, нежели положим такие республики, как Казахстан? Украина-то как смогла оказаться в роли самой конфронтирующей страны по отношению к России…
— Я не был на Украине более двадцати лет, а впервые приехал в Киев в 1989 году, сопровождая Горбачева в его поездке по стране. Тогда он и Раиса Максимовна побывали в Чернобыле на четвертом блоке атомной станции. Может, именно там Раиса Максимовна схватила дозу радиации, которая и свела ее в могилу. Вполне это допускаю.
Так вот, тогда на улицах собирались толпы граждан, и звучало скандирование: «Щербицкого — на пенсию!». Люди думали, что уберут Щербицкого, и жизнь наладится. Слышали это и Щербицкий, и Горбачев, но делали вид, что не слышат. А потом во время чаепития без присутствия Щербицкого Горбачев произнес в беседе фразу: «Щербицкого я им не отдам!» Но — отдал…
Недовольство Москвой на Украине, и не только на Украине, накапливалось годами. Кроме того, я должен отметить пассионарность украинского народа, его запал, его организованность в стремлении к переменам в отличие, положим, от России. На мой взгляд, русский народ по сравнению с украинцами генетически более обескровлен этими революциями, войнами, великими стройками, периодами голода. А у украинцев оказалось больше запала. И даже сегодня народ на улицах Киева бурлит — одни за Тимошенко, другие против.
Скажу больше: Украина стала своего рода детонатором развала Советского Союза. Но, по большому счету, это была разыгранная карта геополитического характера. Я не демонизирую роль спецслужб, поскольку, кроме организованных политических игр, существуют закономерности развития исторических процессов, основанные на объективных факторах. Те же империи — они создаются, процветают, но потом приходят в упадок и разрушаются. Вместе с тем, никто сегодня не отрицает того факта, что существовал сговор между президентом США Бушем-старшим и королем Саудовской Аравии, согласно которому цена на нефть опускалась на уровень 8 долларов за баррель. Несомненно, главная цель этого сговора — обрушить экономику Советского Союза, валютные поступления в казну которого и составляли доллары за проданную нефть.
Я убежден, что не без участия спецслужб развивались по разработанному сценарию события и на Украине, прежде всего в той части, что касается отношений с Россией.
Это весьма драматично.
Но, вглядываясь в эти процессы, я вижу одну историческую закономерность, которую можно было бы выразить русской поговоркой: «Муж любит жену здоровой, а сестру богатой». Так вот, когда Россия станет сильной, могучей и богатой державой, когда богатыми будут не кучка людей, а большинство россиян, я уверен: простые люди быстрее найдут формы сожительства.
И кто сказал, что Украина далеко от России? Ведь каждый второй строитель в Москве и Московской области — украинец. Разошлись верхи, и каждый себя считает князьком на своей территории. А простой народ на бытовом уровне нарабатывает новые формы сожительства, сотрудничества. К нам в Россию едут строители, к вам на Украину едут те же российские телевизионщики, футбольные тренеры, в конце концов. И никто в этом не видит проблем.
Процесс реинтеграции идет снизу, и это даст большую результативность, нежели навязывать процесс сверху. Конечно, в отношениях между Украиной и Россией много наносного, сценического, каждый играет свою роль, а народ делает по-своему, как ему подсказывает ситуация и разум. Поэтому я не драматизирую ситуацию, когда говорят о прохладных отношениях между двумя государствами.
Вместе с тем процесс интеграции требует глубокого осмысления.
— Статья Путина в российских «Известиях», где он выносит на обсуждение общества идею создания Евразийского союза, вызвал на Украине неоднозначную реакцию. Но ведь идея воссоздания единого экономического пространства с участием стран СНГ давно витает в воздухе, и настроение на это — во всем постсоветском пространстве, это уже не мечта о несбыточном, а речь идет о вполне реальном процессе…
— Я думаю, что Владимир Путин уловил настроение, тенденцию, имеющую место на постсоветском пространстве. Но, мне кажется, что с идеей Евразийского союза нужно выходить без навязывания обществу этой идеи и пока поддерживать ее на уровне дискуссии.
— За то время, что вы находились среди высшего политического руководства, конечно же, было много контактов с разными людьми разного уровня общественного положения. Если не задумываться и не выбирать сознательно для интервью, кого бы вы назвали, кто оставил в вашей памяти нечто такое, о чем вы, может быть, часто вспоминаете?
— Я вас сейчас удивлю, поскольку личности, которые я назову в качестве таковых, будут для вас неожиданностью.
Первый, кто оставил у меня глубокий след в душе и в памяти — китайский лидер Ден Сяо Пин. Так получилось, что я состоял в группе, сопровождавшей официальный визит Горбачева в Китай. Как раз в эти дни происходили драматические события на площади Тяньаньмэнь, и Горбачев понимал всю сложность своего положения. Тем не менее, все происходило по графику визита, и в переговорах, которые проходили на самом высшем уровне, в качестве советника принимал участие и Дэн Сяо Пин. После переговоров Михаил Сергеевич представил ему членов советской делегации, в том числе и меня. Так вот, я никогда не забуду внимательный и изучающий взгляд китайского политика, когда он пожимал нам руку. Этот взгляд словно пронизывал насквозь, заглядывал в душу.
И вторая встреча оставила в памяти глубокий след. Мне пришлось много общаться и по работе, и просто на досуге с академиком Иваном Тимофеевичем Фроловым. Он был главный в группе помощников Горбачева. Мы встречались с ним и раньше, когда я в качестве телевизионного обозревателя приглашал его в свои программы. И вот получилось так, что я в своих выступлениях перед аудиторией произносил такую фразу: «Перестройка — это возвращение к здравому смыслу». Мне нравилось такое лаконичное и понятное определение смысла перестройки, и я эту фразу зачастую лепил и к месту, и не к месту. Но она не мне принадлежала — однажды произнес ее секретарь ЦК Александр Яковлев.
И вот как-то в приватной беседе за чашкой чая академик Фролов попросил меня не повторять эту глупость с экрана и вообще забыть об этом определении. Как же так, удивился я, это же сам Яковлев сказал! Иван Тимофеевич признался, что не может это Яковлеву сказать, поскольку он его начальник. А дальше мой собеседник пояснил, почему он с такой трактовкой не согласен. По его мнению, здравый смысл — это стремление к статус кво. А все значительное, великое достигается только идеализмом. Идеализм по большому счету преобразует мир. Это мне сказал философ с большой буквы, и я считаю, что эта мысль достойна того, чтобы о ней не забывать.
И еще одна встреча с человеком с большой буквы запомнилась, хотя она была единственной. Неизгладимое впечатление произвела на меня встреча с Виктором Степановичем Черномырдиным. До этого мне не приходилось с ним общаться лично, хотя он оказал неоценимую услугу издательству «Воскресение» которое я возглавлял, при издании двадцатишеститомного собрания сочинений А.С. Пушкина.
Встреча состоялась в октябре прошлого года, в день, когда издательству «Художественная литература» исполнилось 60 лет, с чем меня Виктор Степанович тепло поздравил. Повод к встрече был ответственный: я привез Виктору Степановичу на просмотр окончательный вариант его мемуаров, уже с редакторскими правками. Книгу готовило к печати наше издательство. Подробно об этой встрече я рассказал в публикации «Вечер у Ч.В.С.». Она напечатана в апреле этого года в «Российской газете».
Но туда вошло не все, о чем мы говорили в тот вечер на даче. И, в частности, такой эпизод. Виктор Степанович в разговоре вспомнил дни, когда Ельцин лежал на операционном столе. И вот в те дни Виктору Степановичу настойчиво предлагали взять управление страной в свои руки. От такого предложения Черномырдин категорически отказался. Оказывается, подобное предложение поступало и Николаю Ивановичу Рыжкову, когда он был во главе правительства при Горбачева и был на пике популярности в народе после разрушительного землетрясения в Спитаке. И он тоже тогда отказался от такого предложения. Это говорит о высочайшей степени порядочности, человечности этих людей. Вот таким мне и запомнился Виктор Степанович Черномырдин, которого через пять дней после нашей встречи не стало…
— Какое впечатление на вас произвел наш Крым?
— В Крыму последний раз я был в 89-м и 90-м годах. Хотел было поехать в 91-м, но что-то не сложилось. Признаюсь, после развала Советского Союза у меня не было особого желания разъезжать по бывшим советским республикам. Мне было больно видеть эту разделенность, эти проверки на границах. И стал я ездить только вот последние 2-3 года. И вот почему. Я пришел к одной такой истине, смысл которой выразил один ирландский писатель: «Слишком долгое оплакивание старых ран может быть опаснее, чем сами раны».
Жить надо в то время, когда живешь. Надо вживаться в эти времена, несмотря ни на какие коллизии, причем без всякого снобизма, без всякой ненависти. Если что-то сам не можешь переделать, воспринимай это, как есть. Может быть, с возрастом и приходишь к такому выводу, когда ценность каждого прожитого дня начинаешь ощущать гораздо сильнее, чем в молодости. А все, что не так, перемелется, наладится.
Ну разве не повод — радоваться жизни, когда видишь ваш Симферополь зеленым и спокойным городом, да и девушки здесь за последние двадцать лет значительно похорошели…
