Крымское Эхо
Поле дискуссии

Мировая дилемма: сверхдержава — или пентархия

Мировая дилемма: сверхдержава — или пентархия

КРУГЛЫЙ СТОЛ «КРЫМСКОГО ЭХА», часть первая

Каждое время — непростое. Но сейчас оно какое-то сверхнепростое: мало того, что фактически исчез пост-ялтинский мир, так заметно трясет и Бреттон-Вудскую систему, если не сказать жестче, что она подходит к своему логическому завершению; перестраивается нефтяной рынок, наступает новая эра — эра цифровизации со своими никогда не виданными правилами и возможностями… И все это накрывает пандемия коронавируса, которая вызывает у некоторой части «диванных экспертов» «смутные сомнения» — не специально ли создана такая ситуация, чтобы мировые гегемоны в тишине и темноте создали нечто такое за нашей спиной, что всем мало не покажется…

Впрочем, последнее — это скорее «тупиковая ветвь» рассуждения, которая случается тогда, когда события выходят за рамки логики. А она, логика в понимании событий, происходящих вокруг нас, крайне нужна и важна — хотя бы для того, чтобы не впасть в «грех паники».

На наш субъективный взгляд, очень хорошо эту логику понимают три эксперта «Крымского Эха», которых мы приглашаем на наш круглый стол примерно раз в четыре – пять лет и которые в особом представлении не нуждаются: Сергей КИСЕЛЁВ, Андрей МАЛЬГИН и Андрей НИКИФОРОВ. Вот и в этот раз мы ведем с ними долгий разговор, подробный — знаю, что он будет интересен тем вдумчивым нашим читателям, которые всерьез хотят разобраться, что происходит в нами и вокруг нас — в мире, в России и в Крыму. Об этом и будет три наших публикации.

Итак, часть первая.

— Несколько лет назад мы с вами говорили о том, что грядет новое мироустройство, уже тогда это было понятно. Непонятно только было, каким оно будет: все шло по накатанным рельсам с обычной «волатильностью». Но вот сейчас мы видим, как вдруг все пришло в движение: тут тебе и коронавирус, и экономический кризис, и нефтяной… Можно ли уже говорить о том, что контуры нового мироустройства как-то проявляются? Или мы просто стоим и смотрим, как это всё рушится?

Сергей Киселёв: Я очень хорошо помню наш самый первый разговор в подобном формате. И тогда мы не говорили о новом мироустройстве — мы говорили о том, что есть ощущение, что сложившийся мировой порядок рушится. Мир как бы накренился, но контуры нового мироустройства не прорисовываются. Что сейчас? Я не очень уверен в том, что кто-то из нас может хотя бы робкими штрихами набросать достоверный эскиз будущего…

Андрей Мальгин: Мы точно можем говорить о том, что турбулентность стала более активной и мы видим, как эта динамика возрастает.

Андрей Никифоров: Я пытался что-то сформулировать в одном из своих недавних докладов. В 90-е годы была предпринята попытка соорудить новую систему мироустройства — на развалинах СССР и за счёт СССР. Но вот прошли 90-е, прошли и нулевые, а нового миропорядка так и не появилось: мир стал потихоньку отползать назад, чтобы опереться на полуразвалившееся здание прежнего мироустройства — там есть хоть какие-то точки опоры. А вот то, что строилось, того так и не возникло.

— А его можно в принципе построить?

Андрей Никифоров: Конечно, и большие мироустроительные проекты не раз реализовывались. Но, кстати, никогда его не реализовывало одно государство — для всего мира и за весь мир. Это была первая попытка, предпринятая США. Но оказалось, что США пытались строить этот миропорядок примерно так, как в их вестернах строится порядок в новых городах на Диком Западе.

Сергей Киселёв: После драки в салуне…

Андрей Никифоров

Андрей Никифоров: Девки на столе пляшут, перестрелки, драки, пьянки, а в центре всего этого «порядка» — шериф, который от бандитов отличается только тем, что у него есть бляха, дающая официальное право на насилие, юридически оформленное. То есть их модель мира, которую они предлагали миру, — это некий салун Дикого Запада, в котором Штаты выполняют роль шерифа. Может быть, американцы действительно считают, что так можно сосуществовать, но тогда в этом заблуждении они все больше остаются в одиночестве — даже их самые близкие союзники, кроме совсем уж конченных лакеев, не просто осознают, но начинают всё громче роптать: а где порядок, где же правила, общие для всех?

— Уже все приглашенные Владимиром Путиным к разговору на «Большой Пятерке» согласились рассмотреть вопрос о саммите. Лидеры этих пяти стран об этом хотят поговорить?

Андрей Никифоров: Это как раз то, о чем и мы говорим: это отползание на позиции предыдущего, «досалунного», мирового устройства. Пять великих держав — постоянных членов Совета безопасности ООН, обладатели ядерного оружия, это и есть клуб великих держав, возникший еще в 40-е годы прошлого столетия и на которых базировалась послевоенная система мироустройства. Она была разбалансирована после того, как ушел Советский Союз. Тогда и была предпринята попытка построить нечто новое, но она явно не удалась.

Сергей Киселёв: Вся ныне действующая система сложилась после Второй Мировой войны. Мы прекрасно помним слова, сказанные Черчиллем о том, что опустился железный занавес, и по обе стороны этого занавеса находятся два полюса. Это была биполярная система мироустройства.

А что такое два полюса: это похоже на нашу планету, где силовые линии образуют магнитное поле Земли, защищающие ее от различных видов жестких излучений. Внутри этой магнитосферы если и бывают возмущения, то они не имеют необратимого разрушительного характера. Когда же один из полюсов самоудалился, самоликвидировался, то возникла конструкция «монополярности».

Но уже в нулевых годах разными спикерами начинает озвучиваться идея, что нам нужна «Ялта 2.0», чтобы обсудить новые принципы мироустройства. В том числе и на конференциях, которые мы постоянно проводили в Ливадийском дворце. И эта идея в принципе никуда не делась.

— Она только преобразовалась.

Сергей Киселёв

Сергей Киселёв: Узкий лучик света из-за железного занавеса засветил в марте 2014 года, когда появилась надежда, что запущен процесс переустройства устаревшего миропорядка. Но в осмыслении его контуров существует небольшая «проблема»: если мы примерно представляем, чего хочет Запад, то очень плохо знаем, какой образ нового мира хочет иметь Китай и, как это ни парадоксально, совсем не представляем российский проект.

Такое впечатление, что пока в России боятся сказать, чего же хочет российская власть, российская элита, каким она видит новый мир. Вернее, все основополагающие идеи, которые должны лежать в основе будущего миропорядка, проговорены и определены ценности, которые готова защищать Россия. Однако в дискуссии, возникшей вокруг поправок к Конституции, официальной поддержки идеи левого толка и главной из них – идеи социальной справедливости не получили.

Именно к последней осознанно и неосознанно тяготеют народные массы, как и к традиционным ценностям нашей культуры, частично обозначенными в поправках. У законодателей пока не хватило смелости сказать, что на либеральном мире мы ставим крест, что у либерального проекта нет будущего, что мы будем восстанавливать традиционалистские основы российского государства и выстраивать исходя из них нашу внешнюю и внутреннюю политику.

И так, как тихонечко погасили «свет» Крымской и Русской весен, так и здесь: предпочли отвернуться от первостепенных вопросов, которые общество пытается ставить перед государством после 2014 года.

Андрей Мальгин: Если продолжить мысль Андрея Никифорова — мир до 91-го года был миром великих держав, послевоенных договоренностей между сильными государствами, которые гарантировали нам 75 лет существования без ядерных конфликтов. Потом попытались построить новый мир не на балансе сил, а на каких-то иных принципах. Каких? Они в общем-то и не заявлялись — то есть на основе неких договоренностей большого числа игроков при согласии и под патронатом одной державы. Но дело не пошло. Тут можно говорить, почему не пошло…

— А мир понимает, что не пошло?

Андрей Мальгин

Андрей Мальгин: Мир понимает. Маркером строительства нового мира и площадкой был Евросоюз. Не пошло прежде всего в ЕС, и Брэкзит тому подтверждение. Второй маркер — это то, что страна, которая сама на себя возложила миссию надзирать и контролировать, сама не захотела этим заниматься. Наверное, стоит согласиться с тем, что сделан шаг назад в системе держав, и эти державы по-другому будут себя позиционировать, но это снова система баланса сил.

— Как думаете, что конкретно Владимир Путин предложит на этой встрече «Большой Пятерки»?

Андрей Мальгин: Только то, чтобы всем вернуться в уже существовавший клуб.

Андрей Никифоров: Сам-то «клуб» возник вовсе не после Второй Мировой войны — он существует как минимум с XVII века. С тех пор мировой порядок базировался на так называемой пентархии: пять великих держав контролировали вначале Европу, а потом и весь мир. Одни теряли членство в клубе, другие — в нем появлялись.

Когда великих держав становилось больше пяти, чаще всего возникала война. Накануне Первой мировой таких держав стало шесть, накануне Второй — целых семь. После Первой с уходом из «клуба» Германии и России, чтобы довести его численность до пяти, туда пинками загоняли Италию. Кстати, так же по итогам войны и Китай в значительной степени авансом там оказался, и Франция, которая как государство после войны только восстанавливалась. Там не до величия тогда было…

Андрей Мальгин: Момент уравновешивающий…

Андрей Никифоров: Да, считалось, что обязательно нужны эти пять «углов». Но уже в ходе событий 1941-1945 гг. стал формироваться «суперклуб» — из двух сверхдержав, которым для управления миром, по большому счету, остальные были не так уж и нужны. Но пентархия формально сохранилась, осела в Совбезе ООН, обзавелась ядерным оружием и т.п. То есть возникло как бы два уровня баланса. Однако оказалось, что, когда один уровень отлетел с самороспуском СССР, а второй оказался не готов принять на себя тяжесть ответственности за мировую политику. Никто даже особо и не собирался. Скорее, все великие державы добровольно пошли на глобализацию. А при ней нужен один регулировщик, один мировой полицейский…

Нельзя сказать, что глобализация — абсолютное зло. Мировая экономика, которую мы не замечаем, пользуясь ее плодами, возможна только при такой системе мироустройства, когда есть этот один надзирающий за порядком, когда нет политической конкуренции, когда невозможно силовое столкновение или какие-то локальные «неуправляемые» конфликты.

Потому что попробуй-ка ты разнеси необходимые тебе производства по всему миру, если завтра война! Война крушит коммуникации, а у тебя нет полного цикла производства средств жизнеобеспечения, востребованных товаров, всего, что тебе необходимо. Ты абсолютно зависим от мирового рынка, а значит — предельно уязвим. Сейчас именно такая система работает. И она даёт огромный, невиданный ранее экономический эффект, от которого очень многим перепадает. Мы к нему привыкли и него нам станет некомфортно…

— Получается, что мир вполне удовлетворен нынешним мироустройством?

Андрей Никифоров: Мир был бы удовлетворен, если бы не некоторые вещи, при которых эта система не срабатывает.

Например, она не сработала во время кризиса 2008 года. Мало того: то был кризис по сути глобальной экономики. Он был бы остановлен на границах государств, если бы они существовали, если бы не была снята вся санитарная защита на пути распространения экономических проблем. Страны поснимали таможенные ограничения, массу других вещей, которые приводят к тому, что в Америке какие-то мусорные компании чихнули — а по всему миру прокатился экономический кризис. Всё сказанное относится и к противодействию распространения, скажем, этой вирусной инфекции…

Это не срабатывает при миграционных процессах, которые стремительно разъедают единство Европы — может, даже сильнее, чем Брэкзит. Это не срабатывает при локальных конфликтах, которые постепенно начинают переползать в те зоны, которые привыкли к мысли, что их такое не коснётся. Та же самая Европа, США. То есть и с безопасностью тоже проблемы. Мало того — все эти проблемы нарастают. И поэтому надо что-то делать: издержки глобализации начинают превалировать над её выгодами…

— Я не услышала ответ — в каком мы сейчас находимся месте при строительстве нового мира: мы просто смотрим, как он рушится, или мы уже видим зачатки нового? И если они есть, в чем они проявляются?

Сергей Киселёв: Может, сейчас мы находимся в точке бифуркации, где есть возможность двух линий: либо какого-то завала в виде войны и гибели цивилизации, либо выхода из этой сложной ситуации. Я внимательно наблюдаю за процессами и пока не могу сказать, что имею достаточно четкую и ясную картину.

Недавно слушал одно из выступлений московского профессора Дмитрия Евстафьева. Понравились две его мысли. Первая: обратите внимание, сказал он, с каким удовольствием на фоне пандемии государства стали закрываться, окукливаться, то есть отделяться от той системы широкой интеграции, о которой говорил Андрей Никифоров. И вторая — о том, что решение Трампа о закрытии транспортных связей с Европой обосновывалось неспособностью Европы решить задачу карантина в борьбе с уже объявленной пандемией, где Италия — самый яркий пример.

Так вот, профессор говорит, что это первый звоночек о том, что эпоха «золотого миллиарда» заканчивается. А вместе с этим заканчивается и период безраздельного господства потребителя над производителем.

Ведь в чем суть современного капитализма — в производстве товаров и постоянном повышении стандарта потребления. То есть, в чистом потреблении, в удовлетворении постоянно растущих потребностей, которые формируются теми, кто производит материальные и нематериальные объекты потребления. Этот процесс может быть бесконечен, вплоть до производства «запчастей» человеческого тела.

В перспективе, когда мы сможем записывать свой интеллект на какие-нибудь носители, то можно будет корректировать эту «виртуальную личность» и воспитать у нее бесконечную жажду потребления, когда человек ночами спать не будет, а будет биться головой об стену, чтобы получить какую-нибудь новую «игрушку». И вот, если эта эпоха так неожиданно заканчивается, то возникает естественный вопрос: а альтернатива ей какая?

Андрей Мальгин: У нас принято критиковать современный капитализм. Давайте не забывать, почему капитализм стремится к росту? Почему он как бы зациклен на росте — в значительной степени это обстоятельство обеспечивает рост населения в мире в целом; я не буду говорить, почему. В стандартах потребления, которые задает современный капитализм, есть не только отрицательная сторона, но и положительная: например, в процессе потребления снимаются конфликты.

Почему мы попали в эту ловушку роста — а как иначе обеспечить потребности растущего населения, кроме роста? Отказ от этих капиталистических стандартов будет иметь одним из своих последствий возвращение к миру конфликтов. И смотрите, что будет происходить: население нужно будет как-то уменьшать, и уменьшать его можно только через войны. Исчезает страх перед ядерным оружием, его уже практически нет. Но бряцание оружием нарастает.

Идет растаскивание по национальным государствам, а те начинают оперяться, и нам кажется, что это хорошо — но на самом деле это прямой путь к конфликту, который и произойдет. По-видимому, это неизбежно.

Андрей Никифоров: Нет, капитализм никакого прямого отношения к росту народонаселения не имеет. Капитализм, конечно, это, прежде всего не рост ради роста, а прибыль. А рост, потребление — только в том контексте, в котором они обеспечивают дальнейшую прибыль. То есть как потребители новые люди капиталу интересны. Но только если они потребители. А если они просто рты, которые надо кормить, то их нужно утилизировать. Никакому капитализму они не нужны.

Экономический рост тоже вовсе не всегда напрямую связан с прибылью. Существуют и другие его ограничители. Как раз необходимость ограничить пределы роста привели к тому, что, во-первых, появилась концепция «золотого миллиарда», исходящая из постулата, что ресурсов на достижение высокого уровня развития для всех стран и народов все равно не хватит.

Во-вторых, появилась концепция «устойчивого развития», по сути — искусственного замедления экономического роста тех стран, которые еще не догнали передовые страны. Эта концепция прекрасно сочетается с «золотым миллиардом». Они обе о том, что развитие — а в итоге хорошая жизнь — не для всех.

По поводу того, что войнами можно сократить население. Смотри, Первая Мировая война, которая была невиданной по масштабу потерь, унесла народу меньше, чем пресловутая «испанка». Война унесла чуть более 11 млн человек, а испанский грипп — от 50 до 100 млн. При этом, извините за цинизм, в «испанку» вообще никто не вкладывался, а сколько было затрачено усилий на Первую Мировую!

Андрей Мальгин: Испанка — как следствие…

Сергей Киселёв: Вовсе нет! Она зародилась в Индии, которая меньше всего была вовлечена в эти проблемы.

— А сегодняшний коронавирус?

Андрей Никифоров: О чем я и говорю: ограничение численности населения — это проблема, но решать ее с помощью войн как минимум нерационально. Теперь обратите внимание: мы говорим о точке бифуркации, о возможных вариантах — мир готовится к чему угодно, но только не к большой войне. Я не вижу ни психологической, ни материально-технической подготовки. Возможно, подразумевается, что накопленных арсеналов уже достаточно для этой войны, но я в этом не уверен. Война — это не только техническое соперничество армий. Это большой социальный кризис. И если общество к нему психологически не готово, у него просто нет шансов на успех.

К Первой Мировой все готовились несколько десятков лет. Набили арсеналы разного рода железяками и взрывчатыми веществами, перевели массу ценностей в вооружение, достигли невиданного технического прогресса. И — активнейшим образом готовились психологически.

После окончания Первой сразу же стали готовиться ко Второй мировой. Те, кто эту подготовку решил «прогулять», очень быстро исчезли с мировой политической арены. Остались наиболее подготовленные, которые и выясняли между собой, кто из них более достоин победы. То есть, не обязательно, чтобы все усиленно готовились к глобальному военному столкновению. Но несколько больших игроков должны готовиться обязательно. И скрыть такой подготовки нельзя.

Так вот, сейчас я не вижу, чтобы кто-то был реально заточен на то, чтобы в испепеляющем конфликте решить дальнейшую судьбу человечества. Скорее, все стараются решать свои проблемы при сохранении глобального мира. В его рамках идёт жёсткое, нередко жестокое, состязание между потенциальными центрами силы и единственным глобальным гегемоном — кому какая доля этого мира в будущем перепадет.

Что, в сущности, предлагает Путин? Он предлагает американцам добровольно поделиться ответственностью с вытекающими из такого акта последствиями. Возможно, Трампу это и подходит, поскольку он демонстрирует тенденцию к этакому неоизоляционизму: подрывает основы структур, на которых базируется глобальная экономика, пытается вернуть производство в США. Но американская элита пока не готова на такую эволюцию, тем более, если для неё придётся чем-то делиться с Россией.

Но главная проблема даже не в этом. Главное — это переделать обратно потребителя в производителя. Убрать человека от станка и уложить его на диван, под монитор компьютера оказалось не так уж сложно. А вот как его вернуть к станку, в котлован, как уменьшить количество людей, не занятых в сельском хозяйстве?

— Коронавирус сможет это сделать?

Сергей Киселёв: Нет, коронавирус — это не та угроза, которая сможет фундаментально изменить мир, хотя, возможно, пока судить о последствиях пандемии ещё рано. Андрей Мальгин говорил с позиции неомальтузианства, а Андрей Никифоров — с позиции классической политологии. Я же вернусь к истокам политической науки и к одному из ее основоположников, шведскому ученому Рудольфу Челлену. Он утверждал, что современное государство проводит пять политик, одной из которых является политика демографическая.

Действительно, перенаселенность мира — это серьезнейшая проблема, которую надо решать. Она решается разными способами — от медицинских до принятия каких-нибудь нюрнбергских законов, как это было в гитлеровской Германии. Можно решать насилием, а можно — поощрением рождаемости. Но самые развитые страны дают самый маленький прирост населения, причем это более ценное население с точки зрения образования…

Андрей Никифоров: И с точки зрения потребительства.

Сергей Киселёв: То есть с точки зрения человеческих качеств. А какой-нибудь бедный тапочник, бегающий по сирийской пустыне — это просто биомасса, предназначенная для нескольких выстрелов из автомата. Но ведь и тот, и другой — человек, и с любой человеческой точки зрения его жизнь — ценность.

Для кого он является ценностью? Для своих родных — да. А как государство должно к нему относиться? Оно должно брать на себя ответственность. Как можно регулировать рождаемость? Те меры, которые предпринимает Россия, мы всячески приветствуем, но непосредственно деньги никогда не решали вопрос рождаемости. Никогда в долгосрочной перспективе. И история показывает, что, когда население в России было бедным, она давала высокий уровень прироста, а как уровень зажиточности повысился, рождаемость упала.

Андрей Никифоров: Это мировая тенденция.

Сергей Киселёв: Да, это не прямая зависимость, но, тем не менее, она существует. Что должно делать государство? Оно должно вкладываться в просвещение, разрабатывать программы по грамотности — объяснять людям, сколько должно быть детей, если оно заинтересовано, обеспечивать их жильем. И всячески способствовать продвигать тех людей, которые, с одной стороны, вкладываются в государство, с другой — растут численно. То есть в тех, кто обеспечивает расширенное воспроизводство.

Но это мы себе можем позволить говорить как люди нетолерантные. А сегодня мы наблюдаем, как на глобальном уровне глобальные же игроки пытаются переложить ответственность друг на друга. Именно поэтому необходима их встреча в каких-то рамках.

Все эти тупые разговоры о том, что эпоха сфер влияния ушла в прошлое — это бред собачий в интересах совершенно конкретного заказчика; надо разделить сферы влияния в мире, назначить ответственных за порядок в макрорегионах и создать контрольную комиссию, чтобы эта ответственность государств строго и неукоснительно соблюдалась. Разбить мир на регионы и выставить на пост региональных полицейских, что можно без каких-то особых сверхусилий осуществить в Причерноморье. Россия и Турция делят между собой ответственность за порядок в Северном Причерноморье, на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке, Кавказе и даже Северной Африке. При этом могут сказать американцам и европейцам: «До свидания!» Возможно, что такая идея покажется кому-то дикой, но это моя личная точка зрения.

Андрей Мальгин: Действительно, 90-е годы породили у людей в мире целый комплекс определенных иллюзий — в частности, поздний советский человек попался на несколько крючков. И первый крючок: государство — это зло. Ссылались на опыт тирании. 90-е годы советскому человеку объяснили, что это было. Вторая иллюзия: невидимая рука рынка все сама отрегулирует. И третья — что существуют некие общечеловеческие ценности. Вернее, что национальное — на втором месте, а общее должно быть на первом месте.

И в этих иллюзиях жил не только советский и постсоветский человек, это были распространенные иллюзии мира в целом. Что мы видим сейчас: государство устояло, идет триумфальный возврат государства в историю — и это во всем мире. Все больше требований к государству. Появились какие-то новые вызовы, на которые традиционное государство ответить не может.

Всё как бы изменилось, но эти краеугольные камни остались. Что произойдет дальше? В каком виде государство будет сохраняться и как оно будет себя вести? В каком виде сохранятся если не приоритет, то место международных отношений и общих интересов в чем-то конкретном? И какова будет судьба регулирования? Насколько мы сделаем шаги назад? Это будет один шаг или два? К какой системе межгосударственных отношений мы придем, в какой степени государство снова будет вмешиваться в жизнь общества и отдельного человека?

— Всё, спасибо, я поняла: процесс мироустройства идет, но куда он нас заведет, мы не знаем, как не знаем, когда он закончится. Это бесконечный процесс и никаких контуров мы не видим, так?

Андрей Никифоров: Не так. Дело в том, что все эти размазанные линии таковыми являются в силу не самого плохого обстоятельства — то есть тем, что на протяжении 75 лет не было глобальной войны. Война бы всё расставила по местам: появились бы страны, которые диктовали волю остальному человечеству; страны, за счет которых устраивался бы новый мировой порядок. Ничего подобного уже достаточно долго не происходило. А раз так не произошло, мы видим процессы гораздо более размытые, тягучие. Сравнительно недавно была попытка объявить Советский Союз потерпевшим поражение не то в Холодной войне, не то в Третьей Мировой. Главное — побеждённым. Мало того, за счет СССР, за счет его ресурсов попытались соорудить этот самый новый мировой прядок.

— Но мы не поддались!

Андрей Никифоров: Не то чтобы не поддались — но через некоторое время оказалось, что пациент скорее жив, чем мертв, причем многие этим обстоятельством были очень удивлены и раздосадованы. Но прошло еще некоторое время — и с нами стали считаться. Можно сравнить, допустим, Мюнхенскую речь Путина, где он предложил по сути то же самое, что предлагает и сейчас: строить мир не вокруг интересов одного государства, а задействовать при этом и другие.

И как к этому отнеслись? Крайне легкомысленно. Но затем последовал 2008-й год, 2014-й… И сегодня к Путину относятся как угодно, но уж точно не легкомысленно.

С тех пор прошло 13 лет — и предложение «встретиться на пятерых» для решения мировых проблем уже не выглядит какой-то экзотикой. И это после 90-х, когда роль и авторитет ООН стремительно иссякали. Теперь же, особенно если удастся на пятерых что-то порешать, Совет Безопасности и в целом ООН получат второе дыхание.

Сергей Киселёв: Давайте посмотрим, существует ли вообще сегодня свободный рынок? Однозначно нет. Существует ли открытое общество, которое провозглашали как величайшую ценность? Какие-то фрагменты — да, но не в массе своей. Насколько в это понятие «открытого общества» вписаны понятия Ислама, например? Никоим образом! Те ценности, которые пропагандируются европеизированной частью человечества, отрицаются остальным человечеством. Это касается и Китая, и Юго-Восточной Азии, и исламского мира, да и нашего.

Трагическая судьба Христианства (если уж на самом высоком уровне говорят, что нужно озаботиться судьбами Христианства и христиан во всех странах мира) тоже говорит о том, что та морковка, которой нас завлекли из уютного мира позднего СССР в мир неуютный, — в прошлом.

Когда мы говорим об обществе потребления, о человеческих потребностях, мнимых и реальных, то мы должны очень четко осознавать, что у всего есть свой предел. Не может человек съесть больше, чем может. Еще Аристотель говорил, что сосуд может вместить только то, что помещается внутрь этого сосуда.

А мы все время боимся говорить о пределах — пределах индивидуальной свободы, социальных групп, элитных групп, национальных государств, о пределах человеческих потребностей, о возможности нашей природы в целом — региональной и глобальной, как не говорим о необходимости уже не охраны, а спасения природы Крымского полуострова, от ненасытной жажды наших горе-бизнесменов, упрямо уродующих его ради не такой уж и значительной прибыли.

То есть одна из функций, которую эта «пятерка» должна предложить, — это функция глобального перевоспитания человечества, выработка экологического сознания, ответственности за планету Земля.

И отдельно бы хотелось сказать о моей любимой идее, о которой всегда пытаюсь говорить, вспоминая Советский Союз. Попытку его построения лично я воспринимаю как попытку построить братское общество. Другое дело, что и попытка эта не слишком предпринималась, и общество вовсе не братское получалось… Но иллюзия этого была. Возможно ли это сейчас? Возможно!

— По-моему, ты очень идеалистически настроен.

Сергей Киселёв: Да. По одной простой причине: в XIX веке физическая наука переживала жесточайший кризис. И потребовалось всего лишь несколько, две-три, идеи, связанные с геометрией пространства и с вероятностным характером развития физических процессов, которые полностью перевернули всю физическую науку, дали толчок к ее развитию и стали основой для развития новых технологий. Тех, за счет которых мы сегодня построили этот мир потребления.

То же самое и в социальном строительстве. Дело в том, что физика работает с простыми, элементарными вещами. И она очень технологична. А вот социальные технологии чрезвычайно сложные, и если машина может ехать на трех колёсах по тому же принципу, что и четырехколесная, то, например, уже отработанные до совершенства социальные технологии, вполне себе работающие в американском и российском обществах, могут совсем не сработать в китайском или индийском. Поэтому мы должны думать о мире новых социальных технологий, а для этого должны насыщать их идейным содержанием. А у нас, такое впечатление, что все делается для ухода от какой-либо идейности вообще.

Продолжение следует…

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 4.7 / 5. Людей оценило: 15

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

«Мягкая сила» в теории и практике международных отношений

.

Пуля-дура, Ира-шкура и Ридван-продаван

Олег РОДИВИЛОВ

Почему не надо ждать «новой Ялты»

Оставить комментарий