Екатерине пришлось взять Крым «под свою державу»

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ РОВНО 230 ЛЕТ НАЗАД

19 апреля уже давно в Крыму стал праздником — в этот день вспоминают Манифест русской императрицы Екатерины Великой, по которому полуостров стал частью Российской империи. С тех пор прошло 230 лет. Крым с 1954 года даже формально не принадлежит России, а с 1991 года он вообще стал территорией другого государства — Украины. Вместе с тем эта круглая дата имеет полное право отмечаться в двух государствах — хоть и братских, хоть и стратегических партнеров, но все же отдельных, суверенных и независимых. Кстати, нас уже разделяют не только государственные границы, но и …даты. Россияне отмечают этот день 8 апреля.<br />
Почему так? — спрашиваем мы генерального директора Центрального музея Тавриды, известного историка и политолога <b>Андрея Мальгина</b>.

…И спрятали в железный ящик — Действительно, материалы к памятной дате на российских сайтах появились 8 апреля, это по старому стилю: просто многие забыли, что нужно прибавить 11 дней (это разница между юлианским и григорианским календарями для XVIII века), и тогда, по стилю новому, в котором мы с вами живем, отмечать нужно именно 19 апреля.

— А вот еще одно разночтение — что это вообще было: присоединение Крыма к России, принятие, захват, аннексия, оккупация, завоевание? Каких только глаголов сегодня не встретишь при описании этого события!

— В Манифесте императрицы это действие названо «принятием» — «решили мы принять Крым и полуостров Таманский под державу нашу». Потом в русской исторической традиции укоренился термин «присоединение» — благодаря четырехтомнику документов Дубровина «Присоединение Крыма к России». Еще позже, в раннем советском прошлом, использовали слово «аннексия», что в переводе с латыни означает «присоединение». В русском языке последний термин имеет отрицательную коннотацию, и его сегодня предпочитают использовать украинские, а также крымскотатарские историки.

После войны и последующих известных событий Павел Наумович Надинский, был такой краевед, предложил термин «воссоединение». И в 1952 году, когда в Крыму проходила знаменитая сессия Академии наук, политработники и особо патриотично настроенные граждане требовали «воссоединения».

Академическая общественность, присутствовавшая на сессии: Б.Д.Греков, Б.А.Рыбаков — оказались в сложной ситуации. С одной стороны, партия и правительство требуют рассматривать вопрос в таком ключе, но ведь с научной точки зрения это не совсем корректно! Крым не был ни частью Киевской Руси, ни Московского государства. И они блестяще вышли из этой ситуации. Когда Грекова спросили, как всё-таки будем называть это событие – присоединение или воссоединение, он подумал и сказал: включение. Включение Крыма в состав России.

— Супер! И — еще один термин… А как сейчас, какое слово больше употребляют?

— В западной науке — «аннексия». Есть такая книга А.Фишера «The Russian annexation of the Crimea» («Российская аннексия Крыма»). Правда, следует помнить, что для западной терминологии ни «экспансия», ни «аннексия» эмоционально не окрашены. У нас термин «присоединение» по-прежнему в ходу.

— Почему подобная дискуссия вообще возникла, почему столько названий у одного события?

— Потому что этот процесс нельзя описать ни как «захват», ни как «насильственное завоевание», потому что там была масса нюансов, которые говорят о нем как о достаточно сложном, неоднозначном.

— А что позволяет говорить о «не-захвате»?

— Смотрите, в течение длительного времени – с начала русско-турецкой войны 1768 года — Россия пыталась реализовать проект независимого Крымского ханства под российским протекторатом. Была у этого проекта и военная фаза – поход Долгорукова в Крым, но большие надежды возлагали на дипломатию. Санкт-Петербург продолжал это делать достаточно упорно, несмотря на то, что под Шагин-Гиреем постоянно шатался престол.

Неудача этого проекта — крымской независимости — и привела к тому, что Екатерина была фактически вынуждена присоединить Крым к России. Можно с уверенностью сказать, что до осени 1782 г. такое развитие событий не планировали. Екатерина с Потёмкиным начинают в это время думать над реализацией так называемого Греческого проекта, который предусматривал создание на территории Османской империи в Европе «новых независимых государств», и в этих условиях существование такого нестабильного субъекта, как Крым, становится проблематичным.

Само Присоединение в 1783 г. не было чисто военной, насильственной акцией. Формально оно было осуществлено как раз, чтобы избежать насилия, когда возвращённый на престол Шагин начал казни своих соперников.

Манифест был подписан 8 апреля, но опубликован не был. Его запечатали в оббитый железом ящик вместе с гранками, на которых он был оттиснут, и опубликовали его только в июле, когда большинство населения уже присягнуло новой власти! То есть спустя несколько месяцев после самого присоединения. Тем самым Екатерина держала для себя возможность манёвра.

— Это явно было сомнение… В чем сомневалась императрица?

— Было неизвестно, как Европа на это отреагирует, не спровоцирует ли это новую войну с Турцией…

— Но отсчет идет всё же не с момента обнародования документа, а от его подписания?

— Да, с апреля. Кстати, примерно через несколько дней, примерно 16-го, Шагин-Гирей отказался от престола, не зная о Манифесте, — и это тоже было основанием решать проблему по-другому. Поэтому говорить о том, что Крым был завоеван, не вполне верно: слишком сложные процессы тогда происходили. Поэтому учёные и дискутируют.

Независимый Крым — возможность или фантом? — Судя по тому, что историки все еще глубоко копаются в этой теме, значит, там еще есть какие-то неизвестные страницы?

— В теме присоединения Крыма к России мне не давал покоя один момент. Вот существует четыре толстенных тома (сборник документов) Дубровина «Присоединение Крыма к России», множество документов было опубликовано в периодических изданиях того времени — и ни одной большой монографии, которая сколь-нибудь подробно описывала бы этот процесс. Хотя книжки есть, и даже в Крыму выпускались, и в последнее время даже в Саратове вышла монография российского исследователя Крючкова. Но это небольшие работы, которые очень схематично описывают этот процесс.

Подробнее всего его описал еще в 70-е годы ХIХ столетия Сергей Михайлович Соловьев. Естественно, многое нуждается в пересмотре, дополнениях, уточнении. Меняются и наши взгляды вообще на характер российской политики того времени.

Когда мы говорим о «российской экспансии», часто представляется этакий танк, который подминает под себя всё и вся. Это не отвечающее действительности представление. Часто вовсе не геополитические амбиции, а конкретные обстоятельства заставляли Россию действовать определенным образом. Ну, например, разделы Польши. Считается, что это «грандиозное преступление российского царизма» — по крайней мере, так считалось в раннее советское время, да и сейчас на Западе.

Но ведь Екатерина не собиралась расчленять Польшу — наоборот, она думала даже о приращении к ней территорий как к дружественному государству. Но внутренняя нестабильность в этом государстве и то, что на ее территорию постоянно претендовали Пруссия и Австрия, в конце концов вовлекли в этот процесс и Россию, которая получила, кстати, от разделов только массу проблем.

Аналогичная ситуация сложилась и с Крымом. Никита Панин, который отвечал за русскую внешнюю политику, был системостроителем. Он считал, что благополучное будущее России зависит от ее окружения дружественными государствами, от пояса своего рода лимитрофов. И Крым рассматривался как потенциально независимое дружественное России государство, которое отделяло бы его от Турции. И Панин в течение 10 лет строил такое государство, но ничего не получилось.

— Крым независимым быть не может?..

— Тогда не смог. В XVIII веке не получилось, потому что этому основательно препятствовали как традиции (Крым был триста лет вассалом Османской империи), так и специфический подход к государственности крымских ханов, неготовность общества. Крым оказался между двумя империями, и ни общество, ни крымские ханы не нашли пути выхода из этой драматической ситуации. Реформы последнего крымского хана так тяжело отозвались на населении ханства, что у крымских татар до сих пор существует поговорка: Лучше подчиняться короткому, как рукоять нагайки казаку, чем Шагин-гирею.

В сокровищнице, под архивной пылью Андрей Мальгин только что вернулся из Москвы, где целую неделю провел в Архиве внешней политики российской империи. Эта поездка состоялась благодаря генеральному консульству Российской Федерации в Симферополе и личному участию генконсула Владимира Андреева. Кстати, в этом году исполняется ровно 250 лет со времени учреждения в Крыму российского консульства.»

— Да, благодаря Владимиру Вадимовичу я получил возможность попасть в Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), и поскольку этот архив сейчас закрыт на ремонт, я был единственным его посетителем.

— Что такое этот архив и чем он интересен для Крыма?

— Там с петровских времен содержатся все документы, связанные с взаимоотношениями России и Турции, России и Крымского ханства, ну и, естественно, с другими странами. «Сношения с Крымом» — это четыре довольно объемных описи, которые содержат более четырехсот дел. Каждое такое «дело» — это папка в старинном сафьяновом переплёте, формата А3 и толщиной в 6-10 см. В них – вся история российско-крымских отношений за сто лет, с петровских времён.

— Что нового вы нашли?

— Достаточно много. Во-первых, — одно дело знать схему, по которой развивались события, другое — непосредственно читать донесения, реляции, рескрипты, секретные записки. В частности, в литературе был слабо описан процесс подписания [url=http://old.kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=9206]Карасубазарского трактата[/url]. А это первый и последний договор между Крымом и Россией как двумя независимыми государствами. Он оказался тоже в полной мере не реализованным. Россия по этому договору получила выход к Черному морю. Не по Кучюк-Кайнарджийскому миру — тот это только подтвердил, а именно по Карасубазарскому договору.

Мне посчастливилось подержать в руках документы русского посла в Крымском ханстве Е.А.Щербинина. Из изюминок — собственноручную записку Екатерины II к послу Веселицкому, где Екатерина выделяет Шагин-Гирею дополнительные средства, когда его свергли с престола в 1782 г.

Кстати, у Екатерины был очень хороший почерк. Ключевский в свое время писал, что Екатерина слово «щи» писала с четырьмя ошибками — но тогда просто были такие правила русского языка, неустоявшиеся. Так вот, Екатерина писала вполне грамотно по-русски, и почерк у нее очень ровный, красивый. Интересна и ее подпись — промокашек тогда не было, чернила, как вы помните, присыпали песком. Так вот, Екатерина пользовалась песком с примесью золотых крупинок. И её подпись, посыпанная золотым песком, до сих пор блестит на солнце (и тут нужно видеть глаза Мальгина, которые просто светятся восторгом исследователя — Н.Г.). Вы понимаете, что я даже на перерыв не уходил, поскольку времени было мало, а посмотреть хотелось всё.

— Трудно ли читать документы XVIII века?

— Официальные бумаги, как правило, написаны очень разборчиво и каких-либо трудностей не вызывают, а вот канцелярская скоропись – это другое дело, часто вообще ничего невозможно разобрать. Неподражаем и стиль документов, обращения, речевые обороты, но самое интересное, это просвечивающая сквозь них «политическая механика».

Вот сейчас, говорят, России не хватает того, что по-английски называется «софт пауэр» (мягкая сила). Так вот, Екатерина очень хорошо ею пользовалась. В XVIII веке Россия действовала отнюдь не только военной силой — у нее был расчет на привлечение симпатий на свою сторону: партнерам делались такие предложения, от которых они, условно говоря, не могли отказаться. Разбираться в тонкостях и хитросплетениях этой политики очень занятно.

[left]К празднику в музее открылась выставка*[/left]
[img=left alt=title]uploads/12/1366373988-12-KRES.gif[/img]

Крым — рай для историков — Кроме работы в архиве, я принял участие в заседании союза краеведов России и недавно воссозданного общества по изучению Крыма (РОПИК). В 20-е годы прошлого столетия была такая организация, она изучала Крым, его историю, географию, хозяйственные нужды.

— Чем вы объясняете такой интерес к нашему полуострову?

— Есть две причины. Во-первых, Крым — это эталонная территория для развития местных исследований — здесь достаточно замкнутый и при том очень разнообразный мир, поэтому поле для изучения небольшое, но, скажем так, глубокое. Крым – это большая эпоха в российской истории. С другой стороны, в Москве работают выходцы из Крыма, в частности Владимир Фотиевич Козлов, известный историк, специалист как раз по краеведческим исследованиям, архивист. Вот по его инициативе и с благословения Сигурда Оттовича Шмидта — большой величины в советском и постсоветском краеведении и регионалистике, эта организация и была воссоздана.

— И много людей она объединяет? Это интересно ученым?

— Интересно. Там не только те, кто так или иначе связан с Крымом, но и исследователи, интересующиеся крымской историей. Во всяком случае, мое выступление слушало десятка два человек. Это отрадно, потому, что в Крыму, мне кажется, идёт спад исследовательской активности.

Последний крымский специализированный журнал — «Историческое наследие Крыма» закрылся. И хотя последние двадцать лет был всплеск интереса к истории Крыма, но, по-видимому, этот бум завершился. В свое время были почти с полдесятка изданий, а сейчас остался единственный научно-популярный журнал военных историков [url=http://old.kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=9650]«Милитари Крым»[/url]. Это говорит о том, что без установления связей — не только с Москвой, но и с Киевом, Стамбулом местная историческая наука обречена на прозябание. Стоит подумать над тем, как обмениваться с другими научными центрами, что предложить коллегам и читателям, нужно как-то подзаряжаться научной энергией, потому что внутренней уже не хватает.

— И с каким докладом вы там выступали?

— Как раз о присоединении Крыма к России, что изменилось в наших представлениях за 230 лет. Он был посвящен тем изменениям, которое это событие претерпело за время, которое нас от него отделяет.

Кстати, на этом заседании присутствовал Вячеслав Сергеевич Лопатин, корифей изучения эпохи Екатерины II, Потемкина, он опубликовал спустя двести лет переписку Екатерины и Потемкина, тем самым заложив мощный источниковедческий фундамент под будущие исследования. В принципе эта тема не уходит на периферию, остается актуальной — вышло несколько книг по екатерининской эпохе, это ведь одна из ярких эпох, когда Россия побеждала, торжествовала. Как есть тяга в обществе к периоду Великой Отечественной войны, точно так же есть тяга и к екатерининской эпохе, как к периодам великих свершений.

— Вы сказали хорошие слова насчет научной энергии…

— К сожалению, наука на постсоветском пространстве за исключением крупных центров не живёт, а выживает, поэтому ключевую роль начинает играть коммуникация. Очень важно сохранить культуру научного общения, связь с центрами, где есть достаточно мощное и устойчивое научное сообщество — это не позволяет впадать в провинциализм. Маргинализация, провинциализация постоянно грозит как крымской, так и украинской науке, и эта опасность довольно отчетливая. И если мы не будем общаться, обмениваться знаниями, методиками исследований, всё будет очень плохо… Существует проблема источниковой базы для исследований, по многим темам она — в России, и если не поддерживать связи с коллегами, она не будет доступной.

Поэтому у нас есть масса планов по этому поводу. В частности — организовать площадку для общения украинских и российских историков по крымским проблемам, сделать ее здесь и сделать ее постоянной. В мае на базе Госархива АРК планируется проведение научных чтений, которые, будем надеяться, станут ступенькой к организации постоянного диалога.

И еще один диалог — Кстати, о диалоге. В Крыму заявлен еще один проект — «Диалог историков», который реализуется при поддержке Евросоюза. Что происходит на этой площадке?

— Это проект, направленный на развитие взаимодействия и взаимопонимания среди тех, кто занимается изучением исторических проблем в Крыму, принадлежа к разным этническим сообществам. Ни для кого не секрет, что существуют разные национальные истории, и зачастую они носят полярный характер. Это в немалой степени питает национальную отчуждённость, и было бы совсем неплохо, если бы историки, придерживающиеся разных взглядов на те или иные проблемы, могли бы, тем не менее, спокойно и аргументированно их обсуждать. Все мы живем на этой территории, и если мы общаемся на рынке, на работе или в маршрутке, то сам бог велел общаться и ученым. Как бы мы ни расходились во взглядах на прошлое, на оценку тех или иных событий, мы должны собираться и обсуждать.

В этом «Диалоге» мы представляем вместе с Андреем Никифоровым русскую составляющую, С.Кулик и А.Иванец — украинскую, Г.Бекирова и Р.Куртсеитов — крымскотатарскую. Есть разные взгляды на будущее этого диалога, кто-то хотел бы написать некую «общую историю» Крыма, примирив разные позиции. Мне кажется, что это дело достаточно отдалённого будущего.

Диалог я вижу прежде всего как дискуссию — задача не в том, чтобы отказаться от своих взглядов, а в том, чтобы выслушать другое мнение. Важно чтобы мы — те, кто профессионально занимается исследованиями, могли выработать некий общий язык, на котором могли бы друг друга понимать, систему аргументации, а не городили друг перед другом завалы из мифов и национальных самоапологий.

— Ну и как, получается?

— Было бы желание… Если честно, то никто и не предполагал, что это будет простой задачей. Пока мы пытаемся договориться о принципах ведения такого рода диалога. Совместными усилиями родился проект «Платформы» — изложение целей, задач и определённый «этический кодекс», но одно дело его разработать, другое – следовать ему, еще сложнее распространить эти принципы более широко. В нашем многонациональном обществе много недоверия друг к другу, еще больше этого недоверия в, назовём его так, экспертном сообществе. Многие мои коллеги воспринимают саму идею настороженно, если не сказать – в штыки: «какой диалог может быть с идеологическим противником?», «пусть они сначала какие-то книжки почитают, а потом мы с ними будем говорить…». Это недальновидная стратегия, отдающая к тому же изрядным высокомерием.

Есть и другая опасность: это когда участники диалога на самом деле воспринимают его как еще одну возможность навязать оппоненту свою точку зрения, то есть как некий «усовершенствованный» вариант монолога. Из этого тоже ничего хорошего не выйдет. Есть опасность, того, что этот изначально гуманитарный проект оседлают политики или различные национальные активисты, пропагандисты и агитаторы, пытающиеся выдать себя за историков, и тогда он будет развиваться по их сценарию, а не в соответствии с даже хорошо написанными платформами.

В общем, проблем достаточно много, но, нужно сказать, что участники их вполне осознают.

В любом случае, хотелось бы, чтобы проект жил, поскольку диалог — это правильная, а я бы даже сказал, единственно возможная форма взаимного сосуществования в таких сообществах, как наше. Оно знало разные крутые повороты в своей истории, такие, например, как юбилей, который мы отмечаем сегодня. Но оно всегда было самобытным и многонациональным.

* К этой дате, знаменующей важную веху в истории полуострова, в Центральном музее Тавриды открылся экспозиционный раздел, посвященный эпохе Русско-турецких войн конца XVIII в. В экспозиции представлены русское и восточное оружие, знамена, карты, портреты исторических деятелей, документы, относящиеся к этой эпохе. Только в этот день развернута экспресс-выставка находок с поля сражения при д. Шумы, где в июле 1774 г. был ранен М.И. Кутузов.»