ПРИЧИНА ГИБЕЛИ У БЕРЕГОВ ГОНКОНГА «НЕФТЕГАЗ-67» ДО СИХ ПОР НЕ УСТАНОВЛЕНА
Виктория СЕРЕБРЯНСКАЯ
Она всегда ждет. Он, уже такой взрослый и самостоятельный, поздно возвращается домой – ждет. Не возвращается совсем – тем более не смыкает глаз, глядя в окно. Потому что мама. Выносила, родила, вынянчила и отпустила в никуда. И даже из этого мрака она будет ждать сына хоть целую вечность. Что там год…
Привезли цинковый гроб. Сердце едва не разорвалось. Но в самом укромном его уголке продолжала теплиться надежда – ошиблись, перепутали. Не поверила – потребовала опознания. И увидела чужое тело. Значит, сын жив. Кого же тогда хоронить?
С 22 марта прошлого года мамы, жены и дети восемнадцати моряков, которых признали погибшими, живут словно в двух измерениях. Землей забросали закрытые гробы. И оттого людям не верится, что туда же ушли именно их родные.
.
– В свидетельстве о смерти моего Виталика, да и других ребят, вместо причин гибели – до сих пор прочерки, – говорит Вера Бондарь, мама 32-летнего Виталия Бондаря, моториста первого класса судна «Нефтегаз-67». – И результаты экспертизы ДНК не выдали. У родителей ведь и волосы брали на анализы, и ногти, – все в Китай отправили, а оттуда ни ответа, ни привета. Обещали же прислать бумаги через два месяца после поднятия судна… Не знаю, что сделал Кулемесин для того, чтобы команду спасти, не знаю. Даже не смог внятно сказать, кто из ребят в момент крушения судна где находился. Да ты же капитан! Ты не можешь этого не знать! Ты за всех головой отвечаешь! Макса Нежинского, он в этот вечер нес вахту, считаю, вообще на верную гибель отправил – послал вниз, других оповещать об аварии. С этим как жить дальше? Почему Кулемесин дал команду повернуть влево, если у моряков во всем мире принято при угрозе столкновения с другим кораблем уходить в правую сторону? Нельзя так. Кулемесина видеть не хочу, совести у него нет. Как он может считать себя невиновным в гибели восемнадцати человек?! Тех, кто спасся, тоже не желаю встречать. Они приезжали к нам домой – руки тряслись и у ребят, и у буфетчицы. Не врали бы хоть, а то запутались, видно, в своих показаниях. От этого просто тошнит. Макаревич сказал, успел надеть спасательный жилет, причем почему-то не свой, а Максима Нежинского. А потом перед нами стал оправдываться, будто сон видел накануне и готовился заранее к чему-то страшному, потому так быстро все меры для своего спасения и предпринял. И личные документы успел в пакетик положить, чтобы не намокли… Не лечит время, поверьте. Даже сейчас, спустя год, мы ничего нового не узнали. А вдруг китайцы вообще не спускались под воду, ведь никому это было не надо! Течение в том районе сильное – наш корабль унесло метров на тридцать от места столкновения. Что там на самом деле произошло? Чем дальше – тем больнее. И спасенные этому способствуют: сначала одно говорили, потом другое, потом третье – столько раз меняли свои показания в разговорах с нами, что мы уже и не знаем, где она, правда эта.
Людмила Таран»
Отрезвляет только реальность: уже к родительскому дню в поселке Черноморском возведут мемориал, с якорями по краям площадки, одной на шестерых – Ольги Марсовой, Владимира Ивченко, Дмитрия Назарца, Виталия Великого, Николая Иваниченко и Виталия Бондаря. Здесь их шестеро, местных, черноморских. Остальные похоронены в Евпатории, Ивано-Франковске, Бахчисарае, Херсоне, Николаеве.
Вера Владимировна последний раз говорила с сыном по телефону 15 марта, он звонил с берега и так радовался, что смог попасть в рейс – столько увидел. Общались, правда, недолго. И у матери, как ни странно, предчувствия не возникло, что сына слышит в последний раз. Только в ночь на 22 марта приснилось, будто в лесу она, темном таком, бродила неизвестно сколько и вышла к морю, а вода чистая-чистая, самое дно видно. Разбудил в семь утра звонок из «Черноморнефтегаза».
– За весь год Виталик мне не снился ни разу, – говорит, вытирая слезы, Вера Бондарь. – Я уж переживать начала, вдруг обидела сына, сделала что-то не так, может, похоронила его раньше времени. Я ведь не открывала гроб и не знаю, кто и что там внутри. Господи, как тяжело! И мне, и остальным матерям. А каково Марине Пискуновой – второй дочкой она была беременна именно в то время, когда мужа ждала из этого злополучного рейса.
У меня душа не на месте. Увижу фотографию Виталика – не могу сдержаться, сажусь рядом и рыдаю. Сын так мечтал денег на хорошую машину заработать, потому не стал отказываться от очередного рейса. Он 12 лет работал на «Черноморнефтегаз», за границей бывал. Как раз перед последней поездкой ногу растянул сильно и мог остаться дома, но не захотел, подумал, если откажется – в следующий рейс не возьмут. Так и ушел в море навсегда. Они с ребятами, кстати, на самолет опаздывали, их в аэропорту ждали три или четыре часа – где такое видано! Будто к смерти торопились, летели сломя голову по тому летному полю. Примета, говорят, плохая – если опаздываешь на самолет, догонять его не надо. А еще кадровики «Черноморнефтегаза» рассказывали: в окно их рабочего кабинета накануне 22 марта птицы большие бились – ни с того, ни с сего, крыльями в стекла, словно предупреждали о чем-то. Кто ж тогда мог предположить, что так страшно закончится рейс!
Неспокойно на сердце и у Татьяны Нежинской. Ее сын Максим в семье был старшим. В свои 24 года стал кормильцем для матери, двух своих сестер и младшего брата. Вернулся из армии – дома высидел всего два дня и сразу поехал на работу в «Черноморнефтегаз» устраиваться, свою жизнь мечтал связать с морем. Как только пошел в первый рейс, в Сингапур, прислал домой большую посылку – сгущенку, печенье, конфеты, другие продукты. Мечтал, чтобы семья зажила наконец-то по-человечески. В Херсонский морской колледж поступил, учился хорошо, в мае 2008-го как раз готовился защищать диплом. Мог стать помощником капитана.
Голос сына в последний раз она слышала за три дня до трагедии. Попросила перезвонить позже, была занята. А Макс, словно чувствовал что-то, не успокаивался: «Мамочка, я сейчас хочу с тобой говорить!..» Так и не пообщались.
Минута молчания»
– А вечером 22-го числа выхожу во двор, темно так было, пошла за водой и прямо перед собой вижу гроб с моим сыночком – мурашки по коже, привиделось. Но как узнала про аварию, сильно ругала себя: ну зачем только мысли такие допустила?
Позже Татьяна Вячеславовна вспоминала слова мамы Димы Акуленко: когда Дима с Максом, а они дружили не один год, почти добежали на летном поле до самолета, на который опаздывали, Максим вдруг повернулся и крикнул Диминым родным: «Вы нас еще увидите из Гонконга! По телевизору!..»
– Когда гроб привезли, я не стала просить, чтобы его открыли. Может, и неправильно. Но именно потому, что не видела, кого хороню, ощущение, что мой Максим все-таки жив. Когда читаю о нем молитвы, думаю так: если погиб – Господи, даруй ему Царствие Небесное, а если живой – помоги выкарабкаться. Сомнения есть, безусловно, но вместе с ним до сих пор остается и надежда.
Саше Пискунову, мотористу первого класса судна «Нефтегаз-67», 1 марта 2008 года исполнилось всего 33. Сердце его Марины, быть может, тоже согласилось бы верить в чудо. Но муж попрощался сам. Являлся в сновидениях каждый день на протяжении года. Как только выдержала – одному Богу известно. А недавно приснился и просто сказал, что больше не вернется. Перебирая фотографии полугодовалой малышки, второй дочери, как две капли воды похожей на папу, Марина прячет красивые серые глаза, полные слез.
– Младшую я назвала Ритой, она родилась ровно через полгода после трагедии – 22 сентября. Старшей, Инне, двенадцать. Мы тот Новый год втроем встречали, так весело было! А третьего января он уехал. Хотел еще часок дома побыть, но его друг, Саша Скоробогатов, приехал на такси на час раньше, и мой Саша стал вещи собирать спешно, волновался, что скомкано все получается, толком мы и не попрощались, этого часа нам не хватило. Друг мужа, кстати, тоже мог оказаться на этом рейсе, но его неожиданно вернули – с документами что-то оказалось не в порядке и выезд ему запретили. Судьба, видно, уберегла… Из рейса Саша звонил достаточно часто, переживал, как мы тут, на берегу. Очень любил нас, заботился. Мы с ним прожили душа в душу семнадцать лет: 20 марта, за два дня до аварии, как раз годовщина нашей свадьбы была. Он в тот день звонил последний раз. И еще ведь, подумать больно, так торопился… Год прошел, а причину смерти так и не сказали. Хотя, надо отдать должное, компенсации выплатили. Общаюсь со всеми родственниками погибших, мама Сашина поддерживает. Но оттого, что гроб мы не открывали, так и не знаю, был там мой Саша или нет. Не покидает ощущение, будто все они просто задержались в пути и скоро вернутся.
В таком же состоянии, будто жизнь идет двумя параллельными линиями, сейчас и Людмила Таран, мама 25-летнего Максима Тарана, на «Нефтегазе-67» он был мотористом первого класса.
– Говорили, что тела неопознанных моряков за месяц нахождения в соленой воде превратились в кисель. И гроб открывать не разрешали. Когда я все же добилась, чтобы мне показали, кого предстоит хоронить, я обомлела: кожа на теле совершенно не разложилась, была ровной и по цвету белой! О каком киселе шла речь? Сына своего в этом человеке я не признала, хоть и похоронила. Во-первых, с него фактически был снят скальп – как можно узнать человека без лица? Во-вторых, у Максима на спине была очень приметная родинка, с самого рождения, и она видна на всех детских фотографиях. На теле человека, которого мне предъявили, этой родинки не оказалось. Когда я сказала об этом находившимся там экспертам, мне ответили, что родинка, очевидно, рассосалась в соленой воде за месяц. Как же так: родинка, значит, исчезла, а кожа при этом осталась невредимой?
Большая фотография Максима, вместе с православными иконами, уже год стоит на столике у дивана в комнате Людмилы Ильиничны. Рядом лежит подарок внуку от деда, часы «Ориент» – одна из двух вещей сына, которые вернули матери (отдали еще цепочку с крестиком). Часы Макс снимал, только когда шел купаться. Они и сейчас идут, если встряхнуть хорошо.
– Я спрашиваю себя: а находились ли эти часы в воде целый месяц? – недоумевает Людмила Таран. – Браслет даже не поржавел. Никто ответить не может. Какое это мучение – неизвестность!..
Мороз по коже от совпадений: дед Максима ушел из жизни 22 марта, но годом раньше. И если его уход был воспринят всей семьей как нечто неизбежное, своего сына Людмила Ильинична продолжает ждать.
***
Чем бы ни закончился суд над китайским и украинским капитанами, признают они или не признают свою вину в гибели восемнадцати человек, – время отмотать назад уже невозможно. Столкновение произошло. Но как узнать: это лишь Божий промысел или все-таки преступная халатность совершенно конкретных людей?
