Крымское Эхо
Библиотека

Дядя Мара

Дядя Мара

(записки бывшего следователя)

Был у меня двоюродный дядя. Звали Марком. Но все почему-то называли его только Марой. Жену его звали Натой. У них сложилась трагическая жизнь. Помню, как взрослые между собой осторожно рассказывали, что сотрудники НКВД забрали дядю Мару в свои застенки, где его жестоко пытают, требуя признания в измене Родины.

Будучи совсем малым, услышал, что пальцы дяди Мары закладывали в дверную щель, а потом дверь сильно закрывали. От боли взрослые люди уписывались. Действие двери я немедленно испытал на себе. Мой безумный крик переполошил даже соседей. Боль была неописуемой. Помню её до сих пор. Ногти на пальцах долго были синего цвета.

Когда родители начали меня расспрашивать, зачем я это сделал, ответил, чтобы не стать изменником Родины. Я видел, что мама очень испугалась за состояние моих пальцев. Но ещё больше — того, что я подслушал разговор взрослых людей.

Она стала запутывать мои мысли, утверждая, что я не так их понял. Разговор между родственниками якобы шёл о том, что мой папа, будучи в гостях у дяди Мары, пальцы нечаянно прищемил дверью. А дядя Мара по собственной инициативе пошёл в милицию с просьбой разобраться по какому-то случаю, произошедшему на работе. Очень хорошие, добрые люди с ним честно разберутся и обязательно отпустят.

В два голоса мама и папа стали строго наказывать, чтобы я об услышанном ни в коем случае не болтал во дворе. С меня взяли честное слово октябрёнка.

 По-детски я продолжал ломать голову над тем, как дядя Мара, будучи крановщиком на заводе, награждённым орденом Трудового Красного знамени, мог изменить Родине. Что такое враг народа, тогда хорошо знали дети и взрослые по знаменитому фильму «Большая жизнь». В нём некрасивый дядька, делающий разные гадости на шахте, пел под баян песню «Спят курганы тёмные». Не проходило в семьях ни одного застолья, чтобы не звучала эта песня.

***

Чуть ли не со дня рождения, как и другие советские дети, я воспитывался в духе необыкновенной любви к вождям государства. Над кроваткой родители повесили портрет Ленина ребёнком. Когда я стал осмысленно смотреть на мир, мама-комсомолка, показывая пальцем на портрет, говорила, что это мой дедушка.

Я рос, а дедушкой оставался для меня малыш со светлыми кудряшками. Тогда мне никто не говорил, что дедушка давно упокоился на Красной площади. И потому я верил, что когда-нибудь встречусь с дорогим дедушкой, который очень обрадуется нашей встрече.

Он так любил кататься зимой с детьми на санках! Я надеялся, что он непременно покатается и со мной. У меня были хорошие санки со спинкой, но не было дедушек, как у ребят из нашего двора. Я никогда ни одного из них не видел. Один, рабочий Путиловского завода, умер после Октябрьской революции, другой жил где-то в глубинке Сибири.

Едва я стал кое-как выговаривать слова, под руководством мамы выучил стишок, который с детским чувством и вдохновением читал приходившим к нам в гости родственникам и знакомым. Глотая и не выговаривая слова, гордо барабанил: «Ленин, Ленин догогой! Ты лежи в земле сыгой. Как я токо под’асту, с’азу в па’тию паду!» Все хлопали в ладоши и говорили, что из меня вырастет настоящий большевик.

 За недоказанностью вины дядя Мара был выпущен на свободу. Он был молодым мужчиной. Уходил искать правду в НКВД с чёрной копной волос — возвратился совершенно седым. Я долго не мог к этому привыкнуть. Он мне казался высоким старым дедом, вылезшим из леса, где растёт дуб с мудрым котом на цепи.

Когда он меня сажал на колени и крепко прижимал к себе, я думал, что вот-вот он начнёт рассказывать о лесных чудесах. А он подолгу молчал, только иногда тихо вздыхал. Мама, проходя мимо нас, не меня, а его ласково гладила по голове и говорила, что ему надо о прошлом забыть и жить новой жизнью, ни о чём не думая, чтобы не сойти с ума. Следовало радоваться, что всё хорошо закончилось, а могло быть хуже.

Вскоре началась война, и дядя Мара ушёл на фронт. Тётя Ната, как и мы, оказалась в оккупации. Попала однажды в облаву. Была отправлена на работу в Германию. После войны дядя Мара и тётя Ната нашли друг друга через год. Очень поздно у них родилась дочь Валя. После замужества она стала жить в Костроме. Тётя Ната рано умерла. Дядя Мара уехал к дочери. Связь с ним прекратилась.

***

 К дяде Маре и тёте Нате, жившим на улице Ленина в Керчи, родители со мной часто ходили в гости, а они к нам. Любые праздники отмечали вместе, с участием других родственников. Обязательно было спиртное. Но никто никогда не напивался до одурения. Все любили вкусно покушать. Поэтому хозяева застолья всегда старались приготовить что-нибудь такое, чем можно было удивить гостей и от души угостить.

Когда гости расходились, хозяева долго извинялись за то, что, может быть, что-то не понравилось из еды. Гости начинали шумно возмущаться по этому поводу и доказывать, что такую вкуснятину ели впервые в жизни. Хозяйка скромно опускала голову, делая вид, что не верит ни одному слову, так как у неё якобы именно в этот раз что-то не так зажарилось или испеклось, а то вообще подгорело. Все понимали, что хозяйка млеет от похвал и просто кокетничает.

Когда было выпито несколько рюмок, начинались обсуждения разных тем, порой таких, по которым у каждого была своя точка зрения. Неожиданно кто-то говорил, что нельзя столько говорить о политике, пора спеть. Начиналось самое интересное — пение всех песен, какие были известны с довоенных времён.

Мама поющим подыгрывала на гитаре. Она с молодости очень любила этот инструмент. А папа мог играть на баяне. Иногда так увлекались пением, что забывали про тосты.

Я обратил внимание, что никто не вспоминал о том, как до войны дядя Мара был репрессирован. Сам он никогда не заводил разговор на эту тему. А меня, ставшего следователем, так подмывало узнать подробности его ареста. Но я, следуя правилам других, стеснялся начинать разговор на эту неприятную тему для дяди Мары.

Но однажды я не выдержал. В перерыве между застольем мы с ним оказались одни на кухне, где я курил в открытое окно. Дядя Мара никогда в жизни не курил. Только однажды попробовал, когда во время допроса следователь угостил папиросой. Его стошнило. С тех пор он с трудом переносил табачный дым.

Я ему задал несколько вопросов и попросил очень коротко ответить. И вот что я узнал.

Однажды неожиданно сломался подъёмный кран, на котором он работал. Командированный на завод иностранный специалист-консультант не смог устранить поломку зарубежной чудо-техники. Через два дня, глубокой ночью, дядю Мару увезли на допросы. Кроме него, были задержаны иностранный специалист и все, кто к крану имел хоть какое-то отношение.

Задержанным было объявлено, что они организовали группу вредителей, умышленно выводившей из строя дорогую советскую технику, работая на иностранную разведку. У дяди Мары добивались не того, как их банда предателей родины громила технику, а на какую разведку они работали.

Ему говорили, что его дружки давно во всём признались и скоро предстанут перед справедливым советским судом, который определит им лагерный срок, но они останутся живыми. А его за упорство и нежелание виниться перед народом, успешно строящим социализм, придётся расстрелять.

О пытках он не стал распространяться, а я не настаивал. Он только сказал, что после освобождения долго не мог выспаться. Пояснил просто: «Ты даже не можешь представить, что это значит, когда тебе не дают спать сутками. От этого можно навсегда потерять рассудок».

Следователи так и не смогли его сломить. В это время произошла смена руководства местного НКВД. Началось некоторое послабление в самом грозном государственном карающем органе. Новым следователем с помощью технической экспертизы было установлено, что кран поломался из-за изношенности какой-то детали в электрическом двигателе. А заменить её было нечем, так как такие детали в Союзе не выпускались.

Дядю Мару без извинений и лишних слов выпустили из-под стражи, взяв подписку о неразглашении тайны следствия. Поэтому он никогда не разговаривал на эту тему и уходил от ответов на неприятные для него вопросы.

Товарищи по работе, признавшие свою вину, ушли в лагеря на длительный срок. Их он больше никогда не встречал. Свою короткую речь он, приобняв меня, закончил словами: «Благодари Бога, что ты тогда не работал, как сейчас, в правоохранительных органах Страны Советов. С твоей честностью и справедливостью мог быть запросто причислен к врагам народа. А вашего брата, как правило, отправляли не в лагеря, а ставили к стенке».

Действительно было чему радоваться…

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 5 / 5. Людей оценило: 1

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Сердце мамы лучше солнца греет

Пошутил

Игорь НОСКОВ

Мудрый мир Алексея Толстого

Оставить комментарий