Наша часть войск ПВО вместе с полковой учебной школой располагалась буквально в нескольких сотнях метров от реки Куры, вода которой всегда была мутной, с примесью ила. Сквозь неё ничего невозможно было рассмотреть. Текла тихо и спокойно. От неё в разные стороны местным азербайджанским населением были прокопаны довольно широкие и глубокие арыки.
В первую очередь они использовались для полива обширных полей, на которых выращивался хлопок, и росших каких-то незнакомых мне невысоких кустарников, используемые для кормления скота. Арыки, судя по всему, были давно вырыты. В некоторых местах у самых берегов в воде, тесно касаясь друг друга, росли густые камыши, облюбованные разных размеров лягушками и многочисленными водяными змеями, которых вдоволь было и на берегу.
Один из арыков проходил совсем недалеко от части. Смелые ребята, не боящиеся змей, или пересиливающие перед ними страх, в свободное от учёбы и службы время ходили купаться в арыке. Купание несколько спасало от летней жары, но ненадолго. За всё время службы в полку я, смертельно боявшийся всякого рода извивающихся гадов, рискнул окунуться не более двух раз, и то у самого берега. Мне такое купание не давало никакого удовольствия. Всегда казалось, что где-то в толщах непроглядной воды ко мне со страшными намерениями подбирается какая-нибудь особо ядовитая гадюка.
Поэтому, не искушая судьбу, в негостеприимной воде я проводил буквально пару минут. А затем, сидя на берегу, ругал себя за то, что рисковал быть укушенным. По просьбе купающихся ребят внимательно наблюдал за обстановкой в тёмной воде арыка. Увидев торчащую голову плывущей змеи, дурным голосом извещал товарищей о надвигающейся опасности. Неведомая сила парней немедленно выбрасывала на берег. Некоторые смельчаки продолжали находиться в воде, пытаясь брызгами отогнать непрошенную гостью.
В зимнее время своё обмундирование солдаты стирали обычно в жестяных тазиках, какими пользуются в гражданских банях. Летом, как правило, взяв с собой кусок хозяйственного мыла, шли к арыку и там стирали гимнастёрку, брюки, иногда и нижнее бельё. На солнцепёке они очень быстро высыхали. Я так же пользовался таким методом стирки. Выбиралось низкое место, где, стоя на коленях и наклонившись, можно было стирать свои вещи. Пока высыхало обмундирование, можно было хорошо загореть. В полку распорядок дня предусматривал послеобеденный часовой сон. В духоте днём заснуть практически при всём желании было невозможно. С разрешения старшины школы в это время можно было пойти к арыку, чтобы освежиться или что-нибудь постирать. Только нельзя было ни в коем случае опаздывать к подъёму от сна. За опоздание следовало наказание в виде внеочередного наряда на кухню. Я был очень дисциплинированным курсантом. По-настоящему любил службу и хотел прослужить положенный срок достойно. Был среди незначительного числа тех, кто ни разу не был наказан в дисциплинарном порядке.
Как-то в не жаркий день, когда все курсанты днём отдыхали, воспользовавшись наступившей небольшой прохладой, я решил пойти к арыку и постирать гимнастёрку. Возле арыка никого не было. Я пришёл на удобное для стирки место, где обычно ребята занимаются прачечными делами. Там всегда валялось много обмылков. Раздевшись до трусов, я сначала внимательно изучил поверхность воды, которая стала волноваться от набежавшего ветерка. Даже при небольших волнах трудно бывает отличить какую-нибудь плывущую замысловатую ветку от гадюки. Хорошо гадюку можно рассмотреть, когда она плывёт, подняв высоко голову над водой. А когда она, извиваясь, молнией скользит по воде, может появиться неожиданно в любом месте.
Моя стирка подходила к концу. Одежду дважды хорошо простирнул с мылом и стал усиленно полоскать, стараясь опустить её в чистую воду подальше от берега, где собралось много мыльной пены. Видимо, я перестарался, сильно наклонившись вниз и далеко протянув руку с гимнастёркой. Мгновение, и я оказался в арыке, погрузившись в воду с головой. В арыке у берега нет никакого мелководья, чтобы можно было стать на ноги. Глубина одинаковая, что у берега, что на середине самого арыка. Вынырнув, я забросил гимнастёрку на берег, собираясь и самому последовать за ней. И тут я к ужасу увидел, как с высоко поднятой головой ко мне мчится толстая гадюка, каких я до этого здесь не видел. Вместо того, чтобы сразу выбраться на отлогий берег, я стал вдоль него вплавь спасаться от гадюки. Когда я решил, что достаточно далеко от неё удрал, попытался вылезти на берег. Но у меня от испуга ничего не получалось. К тому же берег в том месте оказался высоко над водой.
Я цеплялся за какие-то травинки, неровности поверхности, стараясь подтянуться на руках, но они тут же соскальзывали, и я снова оказывался в воде. Постоянно чувствовал, что коварная змея где-то совсем рядом, которая усиленно ищет на моём обречённом теле место, куда можно нанести свой единственный, но победный смертельный удар. Меня сковал неописуемый страх. Я оказался загнанным в угол. И тут я явственно почувствовал, как что-то мерзкое и скользкое, неприятно холодное, коснулось моей шеи сзади. «Конец!» — огненной прощальной стрелой пронеслась мысль в голове. Последний отчаянный рывок, и я оказался на берегу. Не разбирая дороги, помчался в часть. На ходу я всё время рукой резко проводил по шее, чтобы сбросить, как мне казалось, приютившуюся там змею. Остановился тогда, когда налетел на старшину школы, которого едва не сбил с ног.
Он только спустился с крыльца и посматривал на секундомер, который держал в руке, чтобы, как всегда, проверить, укладываются ли курсанты в норматив подъёма. За его жёсткую бескомпромиссную требовательность курсанты между собой тихо и осторожно называли «Волком». Он обращал внимание на любую мелочь, которая могла бы негативно повлиять на службу. «Волк» от столкновения со мной невольно так взмахнул руками, что секундомер вылетел далеко в сторону, будто его выпустили из пращи. Сначала раздался печальный металлический звук от удара секундомера об асфальт, а потом слабый едва слышный звон стёклышка этого так нужного для старшины прибора, точно измеряющего время. От этих неприятных звуков я полностью пришёл в себя, поняв всю нелепость своего положения.
Вплотную к школе примыкал ровно заасфальтированный строевой плац, на котором ежедневно проходила, минимум, двухчасовая солдатская шагистика. На плацу в любую погоду и любое время года невозможно было отыскать ни одной соринки. Появлявшиеся на ней солдаты не имели право расстегнуть даже самую верхнюю пуговицу стоячего воротничка гимнастёрки. Плац олицетворял собой солдатскую службу. А тут, на святом месте полка, стоял мокрый курсант в одних трусах. Видимо, такого чуда в полку никогда ещё не было.
«Волк» с силой, до побеления сжимая кулаки и работая, как жерновами, скулами, заорал не своим голосом: «В чём дело, псих?!» Я не нашёл ничего лучшего, как по-солдатски, приставив в виде чести руку к мокрой голове, отрапортовать, что в тихий час решил потренироваться бегом, а сейчас мне надо возвратиться к арыку, чтобы забрать обмундирование. «Волк» саданул меня по правой руке так, что она резко опустилась, намертво приклеившись к полуголому телу, и я оказался вытянутым по солдатской стойке «смирно». И тут я услышал приговор, вынесенный мне старшиной. Он дал мне несколько минут сроку, чтобы я сбегал к арыку, оделся, приняв нормальный вид солдата, и прямо оттуда мчался на кухню отбывать три наряда вне очереди по чистке картофеля и выполнению самой грязной кухонной работы.
Так я, отличник боевой и политической подготовки, первый и последний раз за всю трёхгодичную службу в любимой армии из-за ненавистных мне змей был наказан в дисциплинарном порядке. Было очень обидно, что причиной наказания стала какая-то паршивая змея, сделавшая из меня нарушителя воинской дисциплины.
