Одна история, произошедшая со мной в малолетнем возрасте, не даёт её забыть, хотя прошло несколько десятилетий. Она запомнилась наравне со страшными событиями, происходившими во время немецкой оккупации, в которой нашей семье пришлось прожить несколько страшных незабываемых лет.
Наша довоенная семья состояла вместе со мной из пяти человек: мама, папа, бабушка по маме и мамина младшая сестра. Я запомнил детство как яркую весёлую игру, в которой принимали активное участие взрослые. Родители делали всё возможное, чтобы я как ребёнок мог получать всё, что они могли мне предоставить, исходя из своего материального положения. Я всегда был сыт, одет, обут и не обделён хорошими игрушками типа большой детской пожарной машинки ярко-красного цвета с поднимающейся над кузовом лестницей. Заведенная машинка самостоятельно бегала по полу комнаты, постоянно натыкаясь на мебель.
У меня был выходной костюмчик, называвшийся «матроской», который я очень любил и носил с гордостью, так как к нему придавался очень красивый головной убор — бескозырка, окаймлённая лентой. Два её конца сзади спускались до плеч, а впереди золотыми буквами было написано «Аврора». От мамы я знал, что это самый главный корабль нашей страны, который принёс счастье советскому народу, а теперь продолжает нести его всему человечеству земли.
Трудно передать состояние, когда родители надевали мне на голову бескозырку с названием героического корабля. Была б моя воля, так я бы спал в этом костюме и в бескозырке. Увы, его на меня надевали только на праздники, на день моего рождения и, как исключение, когда родители брали с собой в кино. В этом случае они надевали и на себя всё самое лучшее, тоже праздничное, тщательно хранившееся в пахнувшем нафталином от моли шифоньере, на дверце которого снаружи было прикреплено большое зеркало.
Когда я, одетый в матросскую форму, смотрел на себя в зеркало, я понимал, почему дети смотрят на меня на улице с завистью. Как не позавидовать такой необыкновенной мужественной красотище!
Отец по специальности был шофёром-профессионалом. До войны в городе водил небольшие пассажирские автобусы. Изредка брал меня с собой, чтобы я немного покатался по городу. Было очень интересно стоять рядом с отцом, держась за блестящую ручку-рычаг, с помощью которой он открывал дверь для пассажиров.
Забавно было смотреть, как мимо мчащегося автобуса пролетают дома, а под колёсами исчезает дорога. Но я никогда не мечтал быть водителем. В душе хотел служить на легендарной загадочной «Авроре», которую видел на фотографиях, или стать пограничником, как знаменитый Карацупа, о котором постоянно рассказывалось по радио как о герое, мужественно со своей собакой задерживающего нарушителей границы.
***
Неожиданно для меня папа с мамой уехали на заработки в Монголию. Я остался на воспитании бабушки и двадцатилетней тёти Любы, которую называл по имени. Они на какое-то время заменили мне дорогих родителей.
Сколько пробыли родители в Монголии, не имею понятия. Когда папа с мамой возвратились, мы стали жить совсем по-другому. Была куплена новая мебель, и в том числе — два больших мягких кресла. Они мне очень нравились своей пружинистостью. Как хорошо на них было прыгать, когда рядом не было взрослых!
Видимо, кресла на самом деле были очень красивыми и удобными, потому что они во время оккупации понравились немецкому офицеру, по приказу которого солдаты нагло унесли их в штаб, располагавшийся в нашем дворе.
Появился у нас патефон с многочисленными пластинками. Поэтому любой праздник с застольем, в котором принимали участие родственники и друзья родителей, обязательно заканчивался танцами. Взрослые любили танцевать вальс под песню, начинающуюся словами «Чайка смело пролетела над седой волной. Окунулась и вернулась, вьётся надо мной».
Шифоньер оказался забитым различными отрезами на платья, костюмы и пальто. Отцу пошили костюм с жилеткой, а нашим женщинам — платья. Когда он надевал этот костюм, рубашку с красивым галстуком, мне он казался буржуем. Я сразу вспоминал «Аврору», расправившуюся с такими богатеями. Всегда ожидал, что придут люди, заберут всё наше богатство и разделят между всеми честными, но бедными людьми.
Как всё это происходит, я знал из рассказов мамы-комсомолки и из фильмов о борьбе с кулаками-мироедами. Так тогда воспитывались советские дети. Росло новое поколение, подготовляемое к принятию коммунистической идеологии. Как бы там ни было, а «буржуйские» отрезы очень помогли во время немецкой оккупации. Мама их меняла на продукты питания, что помогло выжить в жестокое военное время.
На мой день рождения гости дарили разные подарки — в основном, как мальчишке, автомашинки и самолётики. Очень любил игрушку – скачущую металлическую зелёную лягушку, заводимую при помощи маленького ключика. Интересно было наблюдать, как она бойко скакала по полу. Если при этом присутствовал кот Васька, он пытался её поймать своими большими пушистыми лапами. Иногда от удара лапой лягушка переворачивалась на спину и начинала дрыгать лапками, пока ни заканчивался завод. Васька не сводил глаз с этой забавной для него непонятной штуковины. Когда лягушка успокаивалась, кот, осторожно потрогав её лапой, разворачивался и, недовольный, уходил в сторону.
***
Когда мне исполнилось пять лет, родители сделали очень дорогой по тем временам подарок, имея такую возможность при возвращении из Монголии, где, видимо, отец неплохо заработал. Когда утром того дня, проснувшись, я стал слезать с кроватки, наткнулся на приставленный к ней ярко-красный двухколёсный детский велосипед.
Подумав, что это сон, я стал яростно тереть глаза. Велосипед не исчез. Я окончательно поверил в реальность происходящего, когда позвонил в блестящий звонок, прикреплённый к рулю велосипеда. На звонок мама и папа вышли из другой комнаты и поздравили меня с днём рождения. Мне преподнесли какие-то подарки бабушка и Люба, но я на них не особенно обратил внимание из-за их обыденности. То ли дело — настоящий велосипед!
Но я понятия не имел, как на нем ездить. Я даже никогда на нём не сидел, хотя бы потому, что мои сверстники, с кем я играл, их не имели. Мой друг Дима просил родителей купить ему велосипед, но те категорически в этом отказали, уверенные в том, что он на нём свернёт шею. Они, переживая за его здоровье, запретили пользоваться и моим велосипедом.
Ездить на велосипеде меня учил папа. Сначала ничего не получалось. Я не мог держать равновесие, и потому велосипед предательски наклонялся то в одну, то в другую сторону. Чтобы не свалиться на землю, приходилось ставить ногу на землю, и езда прекращалась. Тогда отец, держась за седло велосипеда сзади, бежал за ним следом, не давая возможности мне свалиться с него.
Через несколько дней мучительных тренировок я уловил золотую середину езды, центр тяжести, и потому самостоятельно мог ездить во дворе по кругу. Сначала отец контролировал, как я управляю велосипедом, а когда убедился, что у меня неплохо получается, перестал со мной выходить во двор для контроля.
Когда я хотел покататься, а хотелось всегда, брал велосипед, стоящий в коридоре, и выходил во двор, чтобы получить в очередной раз необыкновенное удовольствие. Передо мной было поставлено жёсткое условие: я ни в коем случае не должен был выходить с велосипедом со двора, чтобы покататься на улице, где много прохожих и мчавшихся автомобилей.
Но пришло время, когда мне надоело ездить по двору. Стало неинтересно и скучно. Захотелось новизны в движении. А это могла дать только улица.
Я знал, что тротуар через дорогу был с небольшим уклоном в сторону центра города. На той стороне, напротив нашего двора, была глухая стена. И только через несколько десятков метров вниз, в конце квартала, был расположен двор с воротами больше наших. Я решил, нарушив слово, проехать на противоположной стороне тротуара до конца квартала, остановиться и незаметно возвратиться домой, чтобы не получить нагоняя от взрослых.
Воспользовался бесконтрольностью можно было, когда отец был на работе, а остальные члены семьи заняты стиркой. Тогда стирка была особым хозяйственным трудоёмким занятием.
Однажды я решил воспользоваться таким случаем. Недолго думая, велосипед через калитку ворот я вынес на улицу и стал ждать, когда можно будет ее перейти. Как только по дороге прошла последняя машина, я оказался на противоположном тротуаре. Не посмотрев, что делается впереди, я сел в седло велосипеда и закрутил педали, хотя, как оказалось, этого можно было не делать, так как велосипед сам стал катиться вниз, быстро набирая скорость. Мне оставалось расставить ноги по сторонам, чтобы не мешать крутиться педалям, и управлять рулём.
Казалось, что я мчусь быстрее ветра. Это веселило и радовало детскую душу. Но когда я посмотрел вперёд, то она ушла в пятки. В конце квартала, до которого оставалось несколько метров, у ворот дома, на скамеечках сидели две женщины. У их ног крутился малыш, который был младше меня, и ещё не бойко ходил. Он что-то искал на земле. Потом он поднялся и быстрыми шажками засеменил по тротуару мне наперерез. Я понял, что сейчас на него налечу.
Быстро оттолкнувшись от руля, я слетел с велосипеда, направив перед этим руль в сторону. Но было поздно. Велосипед налетел на пацанёнка, и он, упав на спину, заголосил на всю улицу так, что у меня заложило уши. Женщины подбежали к нему и стали поднимать. Малыш стал орать ещё громче. Меня охватил ужас. Я не помню, как оказался в своём дворе.
Пробегая через него к квартире, я, не переставая, кричал от страха и предстоящим наказанием. Кричал, как никогда не кричал: «Убил! Убил!»
На мой истошный крик стали выбегать соседи, чтобы посмотреть на малого убийцу. Выбежала и перепуганная мама, поспешно вытирая мокрые руки о передник. Захлёбываясь слезами и соплями, глотая слова, едва проговорил, что только что велосипедом я убил маленького ребёнка, жутко кричавшего перед смертью. Так как крик прекратился, значит, он помер.
Мама побледнела и, всплеснув руками, направилась к воротам, чтобы увидеть убитого моим велосипедом несчастного малыша. Но тут калитка ворот с грохотом открылась, и во двор влетела тётка, державшая перед собой мой злосчастный велосипед. У него почему-то оказалось сильно согнуто заднее колесо, которое не должно было зацепить пацанёнка.
Подойдя к нам, тётка с силой бросила велосипед на землю, отчего одна педаль тут же от него отвалилась, а перевернувшийся на руле звонок жалобно звякнул и умолк. Тётка, тыча грозно в меня пальцем, кричала, поглядывая на соседей, что она ни за что не простит мою бандитскую выходку, покалечившая на всю жизнь её любимого внука. Она собиралась пойти с заявлением в милицию, чтобы посадили в тюрьму моих родителей, не умевших воспитывать детей.
Я живо представил, как из-за меня, нарушившего указание взрослых, мама и папа сидят за решёткой и горько плачут, расставшись со мной. От представленного я не удержался и взвыл, размазывая по щекам бегущие слёзы. Когда тётка немного успокоилась, мама уговорила её зайти в квартиру. Вскоре они вдвоём вышли во двор и направились на улицу. Тётка в руках держала какой-то свёрток, бережно прижимая его к груди.
Бабушка и моя тётя Люба завели меня в квартиру, чтобы успокоить. Возвратившаяся мама сказала, что сбитый велосипедом малыш жив и здоров. ДТП для него обошлось шишкой на затылке, а маме — отрезом на платье для его шумной бабушки.
К моему удовольствию и удивлению, родители не стали меня наказывать. Мама сказала, чтобы я на всю жизнь из случившегося сделал правильный вывод. Папа, придя с работы, взялся приводить в порядок мой велосипед. До самой оккупации немцами нашего города я катался только во дворе, даже не поглядывая в сторону ворот.
Разумеется, при захватчиках я не катался вообще. В трёхэтажке, расположенной в нашем дворе, разместился немецкий штаб, в который постоянно входили и выходили немцы. Не только взрослые, но и я понимал, что было бы нелепо раскатывать на велосипеде среди чужих солдат. Я не обратил внимание, когда он исчез. Думаю, что мама, не поставив меня в известность, на рынке или в какой-нибудь деревне, куда она часто ходила за продуктами питания, выменяла на что-то из еды…
