ПРОДОЛЖЕНИЕ МИФА…
В конце октября 2011 года в Севастополе состоялся международный семинар «Йозеф Бойс в Крыму», посвященный творчеству и актуальным страницам биографии знаменитого немецкого художника-авангардиста.<br />
Семинар состоялся благодаря совместным усилиям Гёте-Института из ФРГ, Национального художественного музея Украины в Киеве, Севастопольского художественного музея им. М. П. Крошицкого, Управления культуры и туризма Севастопольской городской государственной администрации, Управления образования и науки СГГА.<br />
В работе семинара принял участие историк и краевед из Симферополя <b>Владимир Гуркович</b>, участник международной экспедиции (2000-2003 гг) по восстановлению крымских страниц биографии <b>Йозефа Бойса</b>.»</i>
В свое время результаты экспедиции были изложены В. Гурковичем в журнале «Историческое наследие Крыма» (N 6-7, 2004) и во 2-м выпуске «Научного сборника Керченского заповедника» (Керчь, 2008).
На севастопольском семинаре В. Гуркович выступил с концептуальным докладом, где обобщил результаты совместной германо-крымской экспедиции начала III тысячелетия. Мэтр нового крымскотатарского искусства Исмет Шейх-Заде охарактеризовал В. Гурковича как «мародера культурного наследия Бойса». Впрочем, такой же характеристики удостоился и берлинский специалист по творчеству Й. Бойса Франк Эккард.
Предлагаем Вашему вниманию наиболее полный вариант исследования Владимира Гурковича о немецком художнике Йозефе Бойсе, который был подготовлен к германо-украинскому семинару, прошедшему 27-30 октября 2011 года в городе Севастополе.
которая стала содержанием всей жизни
выдающегося немецкого художника-авангардиста Йозефа Бойса)
.
По следам легенды. Германо-крымская экспедиция, 2000-2003 годов
Произведения свои создавал из чего угодно. Коньком же были жир, войлок, мед, творог, воск. Всем цивилизованным землянам он поведал, что в годы Второй мировой войны крымские татары, используя эти бесхитростные народные материалы и продукты, спасли ему жизнь. Он был на пороге смерти. В небытии. Только на 12-й день вернулось к нему сознание! Об этом Йозеф Бойс говорил, писал и создавал из, если можно так выразиться, нехудожественных материалов свои «философско-мемуарные шедевры». О милосердных же спасителях — татарах из Крыма узнала, как говорится, «вся Европа». О «чудесном спасении» писали зарубежные и отечественные искусствоведы, биографы, художники и другие лица из мира творческого и научного, в том числе, врач-психиатр из Крымского медицинского университета, доктор медицинских наук Виктор Самохвалов. В 1992 году этому событию московский поэт Генрих Сапгир посвятил стихотворение. Пожалуй, оно стало единственным поэтическим произведением о феноменальном Бойсе.
Зимой 2000 года в моей симферопольской квартире раздался звонок. Художник Йорг Герольд (Jörg Herold) из Германии предложил мне принять участие в экспедиции по выявлению некоторых страниц биографии выдающегося немецкого художника-авангардиста Йозефа Бойса (Joseph Beuys): «Он воевал в России. Служил в Люфтваффе. Его самолет «Ю-87″ потерпел аварию в степном Крыму где-то в районе Курман-Кемельчи. Бойс был тяжело ранен. Его спасли от смерти татары. Это было весной 1944 года. Мы планируем приехать в Крым для уточнения места падения самолета и для встречи с татарами — спасителями Йозефа Бойса».
«О! Это совершенно неожиданный сюжет, не имеющий прецедентов в наших краеведческих анналах», — мгновенно оценил я ситуацию. В воображении реконструировались события, которые могли произойти на территории, освобожденной от оккупантов, в хронологическом отрезке 1944 года — между 8-м апреля, когда началось на севере Крыма наступление Красной Армии, и 18-м мая, днем выселения татар.
«Значит, — подумал я, — советские граждане, а точнее — мирные татарские жители на контролируемой НКВД территории, рискуя жизнью своей, спасли жизнь раненому немецкому солдату. Так поступают герои! Из чувства милосердия и гуманизма? Или в знак солидарности с комрадами по борьбе с общим врагом? Или?..» Фабула представлялась мне захватывающей. Как в шокирующем фильме «Ночной портье» (о любви эсэсовца и узницы концлагеря)…
Ранее я абсолютно ничего не знал о Й. Бойсе. Поэтому для меня эта экспедиция начиналась с нуля. Понятно, что в отличие от исследователей из Германии я более детально, масштабно и зримо знал историю Крыма и современное состояние крымского общества. Свыше трех десятилетий мне пришлось как историку, музейщику и искусствоведу изучать военно-исторические памятники Крыма. За каждым из них судьбы людей и события, часто драматические, страшные, горестные. С годами выработалась собственная методология реконструкции прошедшего и восстановления истины. Она была апробирована на протяжении многих лет профессиональной деятельности.
Кроме того, мне нравился поиск как таковой. Особое удовлетворение всегда доставляло открытие, безразлично, какое оно было — маленькое, локальное или глобальное, всеобъемлющее.
Итак, поиск начался. Материалов было мало. Очень мало…
В крымскотатарском историко-этнографическом журнале «Kasevet» (1995. — N1) цитировались строки ван дер Гринтена о Й. Бойсе: «Татары вытащили его из-под обломков разбившегося самолета, и, когда он после длительного пребывания в бессознательном состоянии (около недели) пришел в себя, то обнаружил, что его натерли мёдом и закутали в войлок… Тот факт, что позднее, создавая свои скульптуры, он отдавал предпочтение таким материалам, как войлок, жир, мёд и воск, объясняется именно его пребыванием здесь…»»
Украинская газета «Киевские ведомости» 23 ноября 1998 года опубликовала статью «Татары спасли Бойса. Бойс спасает концептуальное искусство?». Анонимный автор сообщал: «В 1943 году над Крымским полуостровом советскими артиллеристами был сбит «Юнкерс», которым управлял пилот Йозеф Бойс. Этому человеку, в будущем определившему лицо искусства второй половины нашего века, жизнь сохранили крымские татары: знахари выходили его и тихонько вернули немецкой спасательной бригаде».»
Вот какой информацией располагал я перед приездом немецкой экспедиции в Крым в марте 2000 года: в статьях нет точной даты катастрофы (даже год, как впоследствии оказалось, указан неверно!), нет координат места падения самолета (только район Курман-Кемельчи), не назван населенный пункт, где «около недели» пребывал в «бессознательном состоянии» Й. Бойс, не было ни одного имени или какой-либо географической и хронологической привязки (только абстрактная «заснеженная степь»).
Первым открытием для меня была точная дата аварии — 16 марта 1944 года: мое предположение о героическом (!) спасении немецкого унтер-офицера сразу же отпало. Героизм — это самопожертвование и риск. А как его проявить, спасая германского солдата на оккупированной самими же немцами территории?
Значит, спасение проходило на земле Крыма, которая еще «была под немцем». И сразу же логически возник ряд вопросов. В частности, первый: почему татары, самостоятельно борющиеся за жизнь человека, оперативно не сообщили германским властям о нахождении у них тяжело раненного военнослужащего Вермахта.
Ведь это была игра с огнем! Что могло произойти с народными целителями, если бы немецкий пилот погиб? Здесь и сокрытие (т.е. — похищение!) воина Германии. Здесь, возможно, и неправильно поставленный диагноз, и неверная методика лечения, и отсутствие апробированных медикаментов — и в конечном итоге — летальный исход для пациента. И смертная казнь мудрым татарским эскулапам!
Почему татары создали себе такие сложности? Почему, даже использовав свою «магию» и «мудрость» лечения, они все же не дали знать немецким властям о раненом? Ведь район вокруг поселка Курман-Кемельчи — не глухой угол Крыма.
Недоумение вызвала фраза о знахарях, которые выходили Й. Бойса и «тихонько вернули немецкой спасательной бригаде». Почему «тихонько»? По-русски это эквивалентно понятиям «скрытно», «тайно», «без огласки». Но ведь весь период оккупации немецко-румынские войска повсеместно и эффективно контролировали степную (!) часть Крыма. Кого побаивались татарские знахари? Советских подпольщиков? Однако в районе Курман-Кемельчи участники движения Сопротивления были малочисленны и слабы. В силу этих и других причин они не могли создать атмосферу террора против местных жителей, которые активно или пассивно сотрудничали с оккупантами.
Подчеркну, что изначально вся «история», изложенная крымскотатарскими и украинскими СМИ, вызвала у меня чувство профессиональной настороженности.
Совместная германо-крымская экспедиция приступила к работе 9 марта 2000 года. В марте 2002 года была подведена окончательная черта.
Немецкие документальные данные, которыми располагал руководитель проекта Йорг Герольд, изучение архивных и библиографических источников, информационная и консультативная помощь со стороны наших историков и краеведов, сотрудников архивов, музеев и библиотек, топографов и этнографов, авиаторов и минеров, ветеранов Великой Отечественной войны и различных гражданских лиц, в первую очередь — свидетелей «события 16 марта 1944 года», позволяют мне сделать ряд выводов:
1. Й. Бойс был не пилотом, а борт-стрелком или стрелком-радистом на пикирующем бомбардировщике «Ju-87». Воинское звание — унтер-офицер.
2. Авиачасть, где он служил, базировалась на одном из аэродромов близ Курман-Кемельчи. По немецким данным, это был полевой аэродром около деревни Каранкут (ныне с. Арбузовка Джанкойского района). Он, вероятно, располагался километрах в пятнадцати на север от Курман-Кемельчи (ныне — пгт. Красногвардейское, центр одноименного района).
Однако можно предположить, что аэродром под названием «Каранкут» есть аэродром «Веселое», который существовал еще несколько лет назад. Он находился приблизительно в 7 км на север от Красногвардейского. Взлетно-посадочная полоса из бетонных шестигранных плит была сооружена в 1943 году (информация Анатолия Тихомирова, генерал-лейтенанта авиации Вооруженных сил Российской Федерации). По предварительным данным, в ее постройке принимали участие советские военнопленные.
3. Бомбардировщик Й. Бойса выполнял боевую задачу, вероятно, в районе озера Сиваш, где на крымской земле был советский плацдарм. Скорее всего, там же он был подбит. «Ju-87» потерпел катастрофу не в 1943 году (информация Герца Адриани), а 16 марта 1944 года. Трагедия произошла в 11 часов 45 минут.
4. Вероятно, южнее Сиваша и был ранен летчик. Можно предположить, что в момент вынужденной посадки состояние пилота в результате потери крови было критическим. Но он все же смог посадить самолет! Удар о землю был для него роковым.
5. Погибшего командира экипажа Ганса Лауринка (Hans Laurink) похоронили на следующий день, 17 марта, на немецком военном кладбище в Курман-Кемельчи (могила N258). Кладбище было уничтожено после изгнания немецко-румынских войск из Крыма. Сейчас на месте кладбища — парк (между ул. Тельмана и ул. Энгельса). Определено место захоронения в марте 1944 года неизвестного (!) немецкого летчика, который был погребен в парашюте. Можно предположить, что это была первоначальная (?!) могила унтер-офицера Люфтваффе Г. Лауринка.
6. Свидетелями катастрофы были жители деревни Фрайфельд Тельмановского района (ныне с. Знаменка Красногвардейского района): Николай Васильевич Левшевич, рождения 1928 года, по национальности белорус, ныне колхозник-пенсионер; Василий Степанович Кузёма, тоже 28-го года рождения, украинец, колхозник-пенсионер; Раиса Владимировна Чучинская (девичья фамилия -Шведова), 1937 года, русская, пенсионерка.
7. Знаменательно, что Н. Левшевич во время первой встречи сразу, без наводящих вопросов, точно назвал марку самолета — «Штукас». (По-русски этот бомбардировщик называли немецким именем, но почему-то во множественном числе. Вероятно, потому, что они всегда летали звеньями, а не в одиночку.)
Далее он поведал, что это было ранней весной, когда еще лежал небольшой снежок; катастрофа произошла на восточной окраине села; при посадке от удара хвостовая часть самолета отломилась от фюзеляжа; мертвый летчик оставался в кабине; борт-стрелок стоял у самолета.8. В. Кузёма (самостоятельно!) повторил все основные позиции краткого рассказа Н. Левшевича, но каждую подтему детализировал. Например, в тот день шел снежок, «какой-то рассыпчатый». Или: летчик был пристегнут к сиденью, голова его поникла, перед ртом находилась «какая-то трубка», о назначении которой он не знал (СПУ — самолетное переговорное устройство? ларингофон?).
9. Р. Шведова в период оккупации с матерью проживала в доме, который находился в нескольких сотнях метров от места катастрофы. Раиса Владимировна (опять же — самостоятельно!) повторила основные позиции повествования и Н. Левшевича, и В. Кузёмы.
Меня особо удивило, что женщина (!) правильно назвала марку самолета. На вопрос о том, почему это был «Штукас», последовал ответ: «Рядом с нами был немецкий аэродром. Над селом постоянно пролетали самолеты. Они были разные, но только у этих колеса не убирались».
Далее Раиса Владимировна поведала о том, как они с матерью подошли к разбитому самолету, в какой позе замер мертвый летчик, как около самолета стоял второй немец, который что-то спросил у матери. Та ответила. Неожиданно немец протянул матери небольшой пакет. (Как можно было судить по рассказу, это был продовольственный неприкосновенный запас — «НЗ».)
Позволю себе сделать предположение, что, вероятно, авиатор, видя мать с ребенком, передал ей свой «НЗ» как уже не нужный ему символ: его самолет разбит, товарищ, командир экипажа, погиб, а сам он чудом остался жив. Ему повезло! Он благодарил Судьбу!
10. Суммируя свидетельские показания, выделяем главное: а) летчик Ганс Лауринк был мертв (+ 16.03.1944); б) борт-стрелок Йозеф Бойс остался живым, вероятно, он был ранен, но стоял на ногах, разговаривал и был в полном сознании.
11. Все трое свидетелей однозначно указали место катастрофы: «От дома Ковалева метров сто-двести в поле». Можно предположить, что немецкие авиаторы в 1944 году, указывая в летном журнале координаты гибели летчика Ганса Лауринка, — 200 м восточнее деревни Фрайфельд — отсчет вели именно от этого дома. Он был ближайшим от места катастрофы. (Копия страницы упомянутого журнала была передана родственниками погибшего в Республиканский благотворительный фонд «ЮГ». Любезно предоставлена автору Василием Рыбкой из Ялты, президентом Фонда.)
12. Надо отметить один дискуссионный вопрос: по моим предположениям катастрофа произошла в километрах шести от аэродрома («Веселое»), по версии немецкого историка Петера Морица Пиксхауза (Peter Moritz Piсkshaus) — километрах в двенадцати от аэродрома («Каранкут»). Итак, рабочая дистанционная «вилка» — от 6 до 12 км. В максимальном варианте — это четверть часа езды на автомашине!
13. Как проинформировал меня доктор П.М. Пиксхауз, Йозеф Бойс был госпитализирован 17 марта 1944 года и находился на излечении до 7 апреля (перелом костей лица).
Весьма вероятно, что он в это время был в немецком военном госпитале, который располагался в бывшем здании Курманской средней школы. (Именно рядом с этим зданием и находилось упомянутое выше кладбище.)
По воспоминаниям старожилов, госпиталь был эвакуирован до начала генерального наступления Красной Армии 8 апреля 1944 года. Немецкие медики вывезли всех своих пациентов, даже безнадежных тяжелораненых.
14. Важно отметить следующее обстоятельство: никто из трех свидетелей сам не видел и не слышал от кого-либо, что оставшемуся в живых авиатору кто-либо из жителей деревни Фрайфельд оказывал какую-либо помощь.
В период оккупации население Фрайфельда состояло из немногочисленных русских и украинцев. По воспоминаниям В. Кузёмы, проживала одна татарская семья, глава которой был ветеринар. Впрочем, точный национальный состав населения Фрайфельда можно установить, например, по документам немецкой администрации, если они сохранились.
Однако сейчас однозначно можно сказать, что татарское население Фрайфельда было предельно малочисленным. И до войны, и в день 16 марта 1944 года. Архивные документы свидетельствуют, что из колхоза «Красное знамя» в мае 1944 года было депортировано всего 2 татарские семьи — семья Надежды Бекировой и Эмире Матораджи (Государственный архив в Автономной Республике Крым, ф. Р-652, оп. 21, д. 122, с. 10-11).
15. Был опрошен ряд представителей татарской национальности. Это были гражданские и духовные лица. Разные по возрасту, в том числе и те, кто был на оккупированной территории Тельмановского района. Ни один человек даже отдаленно не слышал об «акте милосердия от 16 марта 1944 года». Это особенно примечательно потому, что крымскотатарское общество более едино, корпоративно и солидарно, чем какое-либо другое. Народная молва о любом значимом поступке, где задействованы были татары, даже один, очень быстро распространяется среди единоверных и единокровных сограждан. Татарские предания, как правило, весьма стойки. Многие факты при этом могут быть гиперболизированы (от сказочно-восточных до статистических). Учитывая все это, вывод воистину интересен для исследователей: никто из татар курманской земли абсолютно ничего не слышал о бескорыстном спасении своими собратьями находящегося в бессознательном состоянии раненого немецкого воина.
16. В 1891 году наследник Российского престола (будущий царь Николай II) прибыл в японский город Отсу. Местный фанатик бросился на него с мечом. Убийство предотвратили несколько конкретных лиц. Тем не менее, пропагандистская машина внушала простому люду, что спасло Николая Александровича от гибели чудо.
По всей Российской Империи стали сооружать православные часовни «В память чудесного спасения». Фраза «чудесное спасение», имея под собой реальный факт, тем не менее, стала нарицательной.
«Чудесное спасение» унтер-офицера Бойса базируется исключительно на фаталистическо-мистическом воображении будущего художника-авангардиста Йозефа Бойса. Без какой-либо фактической основы.
Страшная «бай-байка» с happy end’ом
…Перед высылкой татар из Крыма, во время немецкой оккупации, тайное значение было передано немцам, а точнее — конкретному человеку по имени Йозеф Бойс».»
Крымскотатарский художник Исмет Шейх-Заде излагает суть проще: «Мировая художественная общественность обязана Крыму появлением на свет этого удивительного мастера…»
А поэт из Москвы Генрих Сапгир, как было сказано ранее, даже посвятил «чудесному спасению» стихотворение. Оно называется «Татарин». Публикуется дословно, от начала до конца:
замечательный Бойс
на вернисажах и в университетских аудиториях
представляя собой некий сбой
никогда не снимал шляпу-шляпу
это был знак
возможно проявлял невидимое
в том числе неявную лысину
или художнику
нравилось трогать ворс
это был Бойс
…жук-носорог
полз по поверхности дерева
металла
пробовал плотность масла
рыхлость картона
собственный вес
…а когда-то
здесь в безжалостном небе Крыма
выбросился из горящего «мессера»
это был бой!
в лысой татарской степи
парашют волочил по стерне
полубессознательного юного Бойса
пачкающего солому коричневой кровью
(как любил он после пачкать бумагу)
… синие скулы и щёлки — улыбка
«не бойся» по-русски
и еще по-татарски вроде «бай-бай»
бай-бай Бойс…
в забытье окунулся как в масло
наверно оно и спасло
(помните акции неукротимого —
желтыми комьями жира
метил уголы уносил на подошвах —
месил жизнь
Бойс! это был бой! бой!)
…а тогда философ-маслобойка
ощутил впервые дуновение
меж редеющими волосами
скинул пилотку «люфтваффе»
нахлобучил свою вечную шляпу-шляпу
на уши-локаторы
и поклялся быть вечным татарином
кем и был достойный герр профессор
все свои последующие годы
под германскими вязами
Написано в 1992 году. Воспроизведено, повторяю, все, как есть, один к одному.
На протяжении двух лет работала германо-крымская экспедиция, посвященная восстановлению доподлинных крымских страниц жизни будущего необычного художника из Германии. Обстоятельства последнего боевого полета Йозефа Бойса были реконструированы во всех основных деталях — достаточно на первый раз хотя бы бегло просмотреть шестнадцать тезисов второй части данного повествования.
И как участник весьма результативной экспедиции 2000-2003 годов элементарно могу объяснить, что практически все мифические и алогические творения о «чудесном спасении» являются результатом отсутствия у авторов точных исторических данных о событиях 16 марта 1944 года.
Генрих Сапгир жил в России и пользовался традиционной «сказочной» информацией о крымском «воскресении» Йозефа Бойса. Но Генрих Вениаминович не только взял за основу уже всемирно обкатанные постулаты, выдуманные Йозефом Бойсом и его почитателями. Поэт Сапгир как человек неугомонно творческий, вероятно, сам того не ведая, ввел в бойсо-биографический багаж «дополнительные» данные:
— о марке (!) самолета-истребителя;
— о том, что «мессер» горел (!);
— о том, что из самолета И. Бойс выбросился (!) с парашютом;
— о том, что парашют волочил (!) его по земле;
— о том, что И.Бойс был в полу-(!)-бессознательном состоянии;
— о том, что татары ему говорили (!) и на каких языках;
— о масле (!), которое спасло человека;
— о безжалостном (для ВВС Германии?) небе Крыма;
— о вечном татарине (новый Агасфер?);
— о многом другом занятном…
Безусловно, в художественном произведении поэт или прозаик может воскресить любые исторические события в своей интерпретации. Однако, если речь идет о конкретном лице, судьба которого в будущем станет достоянием многих, то автор должен придерживаться определенных требований, первое из которых и неоспоримое — писать правду. Замечено давно и не мною, что в поэзии некоторые творцы довольно нередко грешат созданием ореола славы или мученичества любимым персонажам. И делается это зачастую с непомерно возвышенными чувствами восхищения, сострадания, умиления… Подобная «свободнонесущая» методика, к сожалению, приводит, как правило, к результатам спорным, негативным и даже по-человечески неэтичным. Конечно, можно возразить, что поэт Сапгир в 1992 году не знал и не мог знать новых данных об Йозефе Бойсе, добытых на рубеже XXI столетия. Впрочем, это только одна сторона медали…
Описываемые Генрихом Вениаминовичем события происходили не просто в степном Крыму, а у околицы села под названием Фрайфельд. До войны Фрайфельд входил в состав Фрайлебенского сельсовета. По переписи 1939 года в селе проживало 279 человек. Все взрослые мужчины и женщины были членами колхоза «Красное знамя». Абсолютное большинство жителей Фрайфельда по национальности являлись евреями. Кстати, название села в переводе с идиш — «свободное поле».
Все еврейское население, включая женщин, стариков и детей, безжалостно было уничтожено спецкомандами СС в конце 1941 года. Эта участь постигла жителей всех еврейских населенных пунктов в Крыму… Поэтому Фрайфельд — что Орадур для французов и Лидице для чехов, что Хатынь для белорусов и Лаки для крымских греков, что сотни уничтоженных нацистами славянских деревень на оккупированной территории Советского Союза.
Изучаю уже в который раз стихотворение о Йозефе Бойсе… Образно писал Генрих Вениаминович, особенно про «коричневую кровь»»! Перечитал его «бай-байку», представил, как «фашистская нечисть» изливается в окрестностях истерзанного эсэсовцами Фрайфельда, на поля бывшего еврейского колхоза «Красное знамя», — жутко стало…
Концовка же стихотворения благодарственна — в знак признательности к спасителям Йозеф Бойс «поклялся быть вечным татарином»». Happy end!
Не стану судить о художественных достоинствах стихотворения, это не цель моего труда. Однако в целом содержание данного стихотворения и его тональность оставляют печать некоторого недоумения. И досады. За русского детского писателя. За москвича. За представителя великого библейского народа…
Новейшая интрига: советская летчица Татьяна протаранила самолет Джозефа
Нетрудно заметить, что здесь дано не только повествовательное перечисление прошедших событий, с конкретными именами, адресами, знакомыми нам крымскими географическими и прочими специальными названиями, но просматривается какая-то медико-экспертная трактовка. Это закономерно, так как Виктор Павлович Самохвалов является заведующим кафедрой психиатрии, психотерапии и неврологии факультета последипломного образования Крымского медицинского университета им. С.И. Георгиевского, доктор медицинских наук, президент Крымской республиканской ассоциации психиатров, психотерапевтов и психологов. Он автор 7 монографий и более 100 научных статей (на 1998 год, сейчас, конечно, больше). Врач В.П. Самохвалов — лауреат премии Академии Наук Украины.
Текстовая часть подкреплена фотографиями. На одной из них английский композитор и музыкант Брайан Эноу и упоминаемый ранее Сергей Бугаев, тот, что «Африка», многим известный как киноактер по фильму «Асса». Они на равнине, покрытой травой, вдали — вроде бы берег. Подпись гласит: «С.А. Бугаев и Brian Eno осматривают место падения самолета Д. Бойса».
Под второй фотографией подпись: «Памятник Т. Костыриной на территории Крымской республиканской психиатрической больницы N2, поселок Костырино» — погрудный бюст женщины в гимнастерке, на ее голове пилотка, на груди — Звезда Героя Советского Союза.
Как видно из цитируемого блока, вводятся в оборот абсолютно новые данные и в «послужной список» авиатора Бойса, и в «историю его болезни». При этом находки доктора В. Самохвалова количественно и качественно превосходят достижения поэта Г. Сапгира. Итак:
— Йозеф Бойс стал Джозефом, что, впрочем, почти одно и то же;
— он «сбит в результате тарана»;
— «сбила» его Татьяна Костырина;
— она — «советская летчица»;
— она «погибла в бою», тараня и сбивая врага;
— таранила Костырина Бойса над Тобечикским озером (это южнее Керчи);
— свершилось это событие недалеко от поселка Ченгулек, который «в ее честь был переименован в поселок Костырино»;
— «самолет Костыриной упал в Керченский пролив»;
— «самолет Бойса оказался в лимане и застрял в грязи»;
— произошли эти события «согласно преданиям» (мн. число);
— «дальнейшие события Д. Бойс амнезировал»;
— память вернулась к нему «лишь через много лет после возвращения домой»;
— Й. Бойс после войны видел «насильственные сны»;
— в них «он говорил на неизвестном ему языке»;
— лингвисты (немецкие?) опознали в этом языке крымскотатарский;
— когда память вернулась к Й. Бойсу, он вспомнил, что после боя его подобрали люди — значит, в этот момент он был в сознании, да-да: ведь помнил вначале всё;
— Й. Бойса «завернули в сырые (!) овечьи шкуры»;
— Й. Бойс забыл родной немецкий язык;
— «летчик Люфтваффе» (в оккупированном немцами Крыму?) «пас в степи у моря коз»;
— путь по железной дороге в вагонах (в Сибирь как немецкий военнопленный? или в Узбекистан как депортированный, поскольку говорил на крымскотатарском языке?);
—побег (!!!);
— «длительный многомесячный переход» (из СССР в Австрию?);
— выборочное возвращение памяти, которая не дала ему возможность вспомнить, «как он добрался домой» и «реконструировать свое крымское прошлое»;
— Й. Бойс (дома, в Германии) видит сны, в которых с ним говорят на крымскотатарском языке;
— наяву крымскотатарский язык Й. Бойсом забыт;
— и т.д.
Комментировать можно каждую позицию, однако ограничимся только несколько раз упоминаемой «летчицей Костыриной». Младший сержант Костырина служила в 691 стрелковом полку 383 Краснознаменной стрелковой дивизии. На самом деле она была снайпером. Уничтожила из винтовки 120 оккупантов. Погибла в бою под Аджимушкаем в 1943 году в возрасте 19 лет. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Татьяна Игнатьевна похоронена в братской могиле, где покоятся 1469 воинов (г. Керчь, ул. Коммунаров, близ дома N46)…
«Когда легенда становится фактом…» наступает синдром «ленинского бревна»
Инициатором этого издания был один из современных почитателей бойсовсовского мастерства и его теории художник Йорг Герольд из Германии. Он создал концепцию книги, разработал ее структуру, выступил при этом во многих ипостасях — как организатор экспедиции, как генератор проекта, как один из авторов, как биограф, как художник и дизайнер. Кстати, Й. Герольд данное издание осуществил в шокирующем «бойсовском стиле» — на самой скверной желто-серой бумаге, которую с трудом наши полиграфисты нашли в Крыму. Такую бумагу выпускали в Советском Союзе разве что в годы войны…
Итак, Йорг Герольд, автор проекта реконструкции истинных событий, которые произошли в Крыму 16 марта 1944 года, предложил мне, крымскому историку и краеведу, сделать личное резюме по результатам экспедиции. Подобное предложение было сделано и немецкому историку Петеру Морицу Пиксхаузу, также участнику экспедиции. Мой коллега закончил свое исследование так: «Вы верите до сих в пор в то, что правду только постигают, но не вырабатывают ее?» — писал Бойс в 1965 году… Татарскую легенду следует рассматривать в качестве внутренней биографии, как достоверность, формирующую личное самосознание. С точки зрения ее внешней формы она функционирует как общедоступное толкование непроникновенного, того скрытого для многих зрителей смысла произведений. Сила убеждения мифологизации лежит не только в обоснованности ее образной наглядности, в абсолюте татарской идиллии, которая очерчивает наивность горизонтов воображения, размещая Крым рядом с Внутренней Монголией, но и в псевдо-правдивости, которая указывает нам, насколько эго художника зависит от шаблонных объяснений. В духе девиза американского режиссера Джона Форда этот шаблон воспроизведен в Encarta, в энциклопедии интернета Билла Гейтса: «Когда легенда становится фактом, отпечатайте легенду».»
Основные мои выводы, сделанные в 2003 году независимо, но синхронно с историком из Германии, кратко представлены в первой части данного повествования. Формы подачи итогового материала, естественно, разные — мне пришлось в основном работать на исторических местах в Крыму с первого дня экспедиции до последнего. Петер Мориц Пикскауз прибыл на крымскую землю на заключительном этапе работы экспедиции, когда все, как говорится, полевые исследования были сделаны. Поэтому его резюме носит всеобъемлющую аналитическо-философскую тональность, тем более, что он в совершенстве знает специальную литературу и архивные источники о Йозефе Бойсе.
Мои выводы более материалистичны и, я бы сказал, технологичны: я суммировал то, что видел и слышал от современников и свидетелей «событий 16 марта 1944 года». Мало того, мои выводы более приземленные, в прямом смысле слова, они ближе к земле, к той исторической территории, которая называется полуостров Крым. Итоговое видение получилось земное, так как люди живут на земле в реальном мире — со своими достоинствами, недостатками, пороками и, подчеркиваю, слабостями: «В 1920 году во время 1-го Всероссийского первомайского субботника Владимир Ильич Ленин и еще пятеро мужчин вместе переносили бревно. За многие десятилетия существования Советской власти количество лиц, которые помогали нести бревно «вождю мирового пролетариата», постоянно увеличивалось… Фраза о «ленинском бревне» в нашем Отечестве стала нарицательной. Она относится, как понимают уже германские читатели, не только к бревнам…».
Взяв две самые существенные, на мой взгляд, фразы из немецкого и крымского резюме о результатах экспедиции, конструируем одно, универсальное: «Когда легенда становится фактом, отпечатайте легенду», и она наверняка реанимирует синдром «ленинского бревна».
Столбы, которые мог видеть Бойс в Крыму
В 1870 году мир был ошеломлен технической сенсацией: вступила в эксплуатацию телеграфная линия протяженностью более десяти тысяч километров. Индо-Европейский или Англо-Индийский телеграф соединил столицу Британской империи с Калькуттой, где находилась резиденция вице-короля Индии.
Линия электрического телеграфа брала начало в Лондоне, преодолевала водное пространство, отделяющее Британские острова от материка, и от немецкого города Эмден прорезала с запада на восток территорию Северо-Германского союза. От границы Российской империи путь ее лежал через Варшаву, Житомир, Одессу, Крым, Керченский пролив, Тамань, Екатеринодар (Краснодар), далее — на Кавказское побережье, через форт Адлер (тогда это был именно форт), Гагры, Сухум-Кале (Сухуми), Кутаис (Кутаиси), Тифлис (Тбилиси) и Эривань (Ереван). Российский участок телеграфа заканчивался в Джульфе. От русско-персидской границы воздушно-телеграфная линия шла на Бушир, оттуда начинался подводный кабель в Индию.
Основные работы по сооружению телеграфа взяла на себя немецкая электротехническая компания «Сименс и Гальске», в то время широко известная в Европе и в России. Еще в период Крымской войны она провела несколько линий электрического телеграфа в России, соединив столицу Империи с Кронштадтом, Ревелем (ныне Таллинн), Ригой, Варшавой, Гельсингфорсом (Хельсинки). 19 сентября 1855 года вступила в строй линия Санкт-Петербург — Симферополь.
В 1867 году фирма приступила к сооружению Индо-Европейского телеграфа. Работы начались одновременно на нескольких участках в Европе и в Азии. По территории Российской империи линия телеграфа прокладывалась на основании «Высочайше утвержденной» 1 сентября 1867 года концессии.
Интересно, что маршрут трансконтинентального телеграфа на некоторых этапах совпадал с древней караванной дорогой из Индии через Персию и Кавказ в Крым. В 1472 году тверской купец Афанасий Никитин, возвращаясь на родину, следовал через Шираз, Исфахан, Кум, Тавриз — через те персидские города, которые четыре столетия спустя легли на пути международной линии.
Характерно, что в Восточном Крыму провода Индо-Европейского телеграфа пересекали реки Сухой и Мокрый Индол. Вероятно, «Индол» в вольном переводе с крымско-татарского: «Индийская дорога» или «Дорога в Индию» («Инд» — индийский, «ёл» или «иол» — дорога, путь). Романтически можно предположить, что названия этих рек сохраняют память о средневековом пути в загадочную страну Востока.
Документы, находящиеся в главном крымском архиве, раскрывают некоторые организационные детали, связанные со строительством линии телеграфа. Так, 16 апреля 1869 года Генерал-губернатор Новороссии и Бесарабии дал указание Таврическому губернатору Г.В. Жуковскому: «Во внимание к особой важности сего предприятия, представляющего значительные государственные выгоды, оказать максимальное содействие строителям линии» (ГА в АРК, ф. 26, оп. 1, д. 25091).
Скорость строительства достигала 6-7 километров в сутки. Меньше двух месяцев потребовалось, чтобы закончить крымский отрезок международного телеграфа. И 19 января 1870 года весь российский участок линии вступил в эксплуатацию. Индо-Европейское общество, получившее концессию от Русского правительства на эксплуатацию этого участка телеграфа, выплачивало России 10, а затем 17 процентов от причитающейся транзитной таксы за всякую индийскую или европейскую телеграмму.
После установления Советской власти «российский участок» телеграфной линии был национализирован и прекратил свое существование как часть трансконтинентального телеграфа.
Интересные строки о судьбе этого телеграфа в годы немецко-румынского господства принадлежат одному из руководителей партизанского движения в Крыму Ивану Генову. Запись от 12 января 1942 года: «В последнее время между нами и оккупантами установилось нечто вроде разделения труда. Ночью мы рвем телефонные и телеграфные провода, подрываем мосты и устраиваем завалы на дорогах, а на следующий день всё это повторяется.
Командир Карасубазарского отряда Тимохин прислал мне записку: «Много хлопот приносит бывший англо-индийский телеграф. Чугунные столбы здесь не подпилить и не взорвать. Провода же мы снимаем, а противник вслед за нами их восстанавливает» (Генов И.Г. Дневник партизана. — Симферополь, 1963. — С. 105).
После апреля 1944 года крымский участок исторического телеграфа продолжал функционировать в пределах нашего полуострова. На послевоенной карте Генерального Штаба отмечен его путь: Перекопский вал — Армянск (быв. Армянский Базар) — Красноперекопск — Ишунь — Симферополь — Зуя — по Феодосийской дороге на восток. Перед Белогорском (Карасу-Базар) линия сворачивала на северо-восток, шла южнее горы Ак-Кая, мимо села Пролом, пересекала реку Кучук-Карасу, шла мимо сел Некрасово (Мелек) и Муромское (Малый Бурундук), далее пересекала сразу три крымские реки (речки), как Булганак, знакомые уже нам Мокрый и Сухой Индол. Гору Агармыш линия огибала с севера, шла мимо села Кринички (быв. Кринички Болгарские и Кринички Греческие), через реку Чурук-Су и — к шоссе Симферополь — Феодосия, на развилку, где примыкала дорога на Кировское (Ислам-Терек). Далее линия следовала параллельно автодороге на Феодосию, откуда через Ближние и Дальние Камыши вдоль Керченского шоссе через села Ячменное (Парпач), Луговое (Агиз-Эли), Фонтан, Черняково (ранее Султановка, сейчас село включено в Горностаевку), Восход (село включено в город Керчь). И наконец — город Керчь — мимо Аджимушкая — через Глазовку (Баксы) — к побережью Керченского пролива. На карте крайняя восточная точка крымского участка трансконтинентальной линии отмечена условным знаком и аннотацией: «телеграфная б.», то есть телеграфная будка. Это приблизительно 1,5 км севернее маяка «Еникале». Здесь воздушная телеграфная линия заканчивалась и начинался подводный кабель (трехпроводной гупперовский бронированный). Он пересекал по дну Керченский пролив и выходил к населенному пункту Кордон Ильича на косе Чушка. Оттуда «воздушка» — мимо станиц Запорожская и Фонталовская — шла на Восток (в прямом и в переносном смысле)…
Замена телеграфных опор XIX века началась после 1945 года. Причины были разные, в том числе связанные с послевоенным дефицитом качественного чугуна: «народные умельцы» на токарных станках вытачивали «самопальные» запчасти для двигателей внутреннего сгорания и компрессоров.
К 80-м годам прошлого века крымская линия бывшего Индо-Европейского телеграфа перестала существовать. Тысячи опор были демонтированы. Основная причина заключалась в том, что провода провисали в каких-то пяти метрах над землей, а то и меньше: это мешало проезду большегрузного транспорта и крупногабаритной сельскохозяйственной техники. Кроме того, на опоре крепился только один траверс, рассчитанный первоначально всего на два изолятора. Впрочем, в советское время наши рационализаторы монтировали дополнительно еще по два изолятора, по четыре и даже — по шесть. Ставили, как говорится, не от хорошей жизни… Максимально получалось — 8 изоляторов, то есть четыре пары. Такая насыщенность приводила к перехлесту проводов и к выходу линии из строя. Ограниченная высота опор не давала возможность установить дополнительные траверсы. Одним словом, технический потенциал линии 1870 года через сто лет был полностью исчерпан.
Одна из опор была много лет назад подарена мне связистами, которым я, будучи водителем ГАЗ-66, оказал техническую помощь. Ныне она возвышается около моего дома, на улице Крылова в городе Симферополе. От этого места в свое время линия телеграфа проходила в каком-то километре (помещение Симферопольского телеграфа находилось там, где ныне разбит сквер имени Дыбенко с кафе «Ева»; главный фасад здания выходил в Почтовый переулок, который сейчас является практически несуществующей улицей Ушинского).
Общая длина (высота) опоры — 5 м 64 см. Нижняя часть состояла из чугунной трубы с внешним диаметром 12,5 см и длиной (высотой) 2 м 13 см. В нижней части её отлит фланец (размер в плане — 17,5 х 17,5 см) с четырьмя отверстиями для болтов. Посредством последних к торцу основания столба крепилась металлическая опорная плита (форма усеченной пирамиды, размер в плане — 61,5 х 61,5 см). Вверху труба заканчивалась фланцем (диаметр 15,4 см). Нижняя часть опоры неразборно соединена с верхней. Последняя — в форме усеченного конуса. Длина 3 м 51 см, диаметр внизу — 10 см, вверху — 4 см. Материал — ковкий чугун.
Фарфоровые изоляторы были исполнены в форме «колокольчика». Высота — 13,4 см, максимальный диаметр «юбки» — 9,5 см. Изоляторы по форме отличаются от современных: верхняя часть (диаметром 5,9 см) — ровная, а ниже линии крепления проводов находится ступенчатый выступ (1,4 см) для ключа, посредством которого завинчивали изолятор на резьбу кронштейном. Интересно, что к каждому изолятору сбоку подходила металлическая проволока — молниезащитник, который на несколько сантиметров возвышался над «колокольчиком» (в просторечии эти проволочные Г-образные приспособления называли «громоотводами», что совершенно неверно). Все резьбовые соединения исполнены в дюймовом стандарте.
В нижней части опоры отлита рельефная надпись «SIEMENS BROTHERS N7». Примечательно, что имени Гальске нет, потому что в 1868 году, уже после начала строительства трансконтинентальной линии, «механик Гальске» вышел из числа компаньонов. Эрнсту Вернеру Сименсу пришлось продолжать работу со своими братьями. Фирма имела три отделения: в Берлине (Э.В. Сименс), в Санкт-Петербурге (Карл Сименс) и в Лондоне (Вильгельм Сименс). Характерно, что название германской фирмы на описываемой опоре исполнена на английском языке, так как она произведена в лондонском отделении компании «Братья Сименс».
Опора и все «фурнитурные» детали (штыри, болты, гайки, шайбы, электроразрядники, кронштейны крепления траверса к опоре) изготовлены из металла с антикоррозийной присадкой. Поэтому техническое состояние опоры и всего её оснащения великолепно и спустя 140 лет после изготовления. Это тем более примечательно, что всё это время данная конструкция была на открытом воздухе, подверженная естественному старению металла и его разрушению активной окружающей средой. Удивительная и сохранность деревянной траверсы!
Пожалуй, вполне естественно, что «моя сименсовская» XIX века телеграфная опора используется и в XXI веке для крепления внешней домашней телевизионной антенны.
Вот такая судьба одной из многочисленных опор Индо-Европейского телеграфа, созданного немцами в тот далёкий период, когда ещё не существовало единого Германского государства, телеграфа, который был ориентиром для авиаторов Люфтваффе и помехой для советских партизан.
Общаясь с последователями Бойса, изучая его творческий эпатажный и неистовый путь, невольно пришел к дерзкому предположению, что моя (!) телеграфная опора могла быть одной из тех, которую видел будущий выдающийся немецкий художник-авангардист. Кто может опровергнуть эту рабочую гипотезу «таврического бойсоведа», бывшего электромонтера II разряда Производственно-технического узла связи Крымавтопасуправления?
Трактовать не только творчество, но и биографию Бойса
всегда будут по-разному. Таково наследие Бойса…
Как видно из этого перечня, значительная часть «существенных впечатлений» связано с Крымом, в том числе с определенными городами, морями, омывающими полуостров и близлежащими к нему территориями. При этом неясно, где Бойс локализует Ногайскую степь — в междуречье Терека и Кумы, на северо-востоке от Чечни? в Приазовье, под Ногайском? или где-то еще?…
Примечательны две взаимосвязанные по смыслу фразы: «Русская степь (Кубань) — жизненное пространство татар. Татары хотели взять меня в свои семьи». Можно предположить, исходя из этого утверждения, что первые встречи с татарами произошли у Бойса на Кубани (!) в 1943 году, они оставили у него благоприятные впечатления на всю жизнь. По-другому объяснить бойсовские строки, пожалуй, невозможно.
Обратить внимание следует на то обстоятельство, что Бойс упоминает татарские семьи во множественном числе. Сколько семей желало породниться с немецким воином — неизвестно (две, несколько, много?). Из предложения вытекает, что намерения были («Татары хотели…»), но ни одно из них не осуществилось.
Крымские горы Бойс называет своеобразно — Jailogebirge — «Горы Яйлы», что в основе соответствует русскому переводу «Горы летнего пастбища» («яйла», в свою очередь, в буквальном переводе с крымскотатарского языка — «летнее горное пастбище»). В представлении Бойса именно здесь находится «Греческая Колхида». Он восхищен этим «златорунным» местом в Крыму. Он ставит восклицательный знак — «Греческая Колхида!». Однако традиционно считается, что мифическое богатство аргонавты нашли в Колхиде, находившейся на территории нынешней Абхазии. Кстати, на месте современного Сухуми в VI в. до н.э. граждане греческого Милета основали город Диоскурия. При римском императоре Августе около города была построена крепость Себастополь, именем которого позднее стали называть и Диоскурию. В начале I тыс. до н.э. наступило время упадка города. История Себастополя после III в. н.э. и его гибель в источниках освещены слабо.
В 1783 году Указом Екатерины II имя античного и канувшего в лету Себастополя в слегка видоизмененном виде было дано вновь заложенному городу в Ахтиарской бухте Таврического полуострова. Российский Севастополь возник на месте, которое отстояло от кавказского Себастополя более чем на 600 км напрямую, по морю. Остается только предположить, что Бойс идентифицировал легендарную Колхиду, где в античные времена был Себастополь, с современным городом в Крыму, имевшим аналогичное имя. Севастополь эпохи Второй мировой войны был известен всем немцам. Он ассоциировался с тяжелейшими восьмимесячными боями, которые завершились взятием Вермахтом города и разгромом крупной группировки советских войск…
Какую Колхиду имел в виду Бойс? Где простиралось его (!) «Ногайская степь»? Какие татары (не кубанские ли?) хотели взять его в свою семью? — эти и множество других вопросов, пожалуй, никогда не получат безупречно аргументированных и документально обоснованных ответов…
Кстати, передо мной топографическая карта военной поры: на берегу Таманского залива, который примыкает к Керченскому проливу, значится небольшой населенный пункт с названием Татарский. Гипотетически там мог быть Бойс… Можно предположить, что именно там татары хотели взять немецкого унтер-офицера в свои семьи… Новой плеяде исследователей-бойсоведов — карты в руки!
А если серьезно, то в бойсовском автобиографическом перечне мест, давших «существенные впечатления», нет самого центрового — места катастрофы 16 марта 1944 года и «чудесного спасения». И опять недоумённые вопросы. Почему из списка выпало самосозданное Бойсом мифическое, но основополагающее для художника Событие? Почему чудом спасшийся человек не упоминает реальный (!) факт авиакатастрофы и не относит столь, казалось бы, знаковый для него Фрайфельд к категории мест, давших «существенные впечатления»?
Таково наследие Йозефа Бойса…
