или ОДНО ИЗ ПЕРВЫХ ПОСМЕРТНЫХ ПОСВЯЩЕНИЙ А.С. ПУШКИНУ
185 лет… Такой срок отделяет нас от кончины Александра Сергеевича Пушкина после его роковой дуэли на Черной речке. И ровно столько же лет прошло с тех пор, как было написано одно из первых стихотворений в память о русском гении. Принадлежит оно поэту Пушкинской поры Андрею Ивановичу Подолинскому (1806–1886).
Они – Пушкин и Подолинский (на фото вверху) – были знакомы с тех пор, как случайно встретились в Чернигове 4 августа 1824 года: автор «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана» ехал из Одессы в Михайловскую ссылку, а восемнадцатилетний начинающий поэт направлялся из Петербурга в Одессу, где А.И. Подолинский получил место секретаря при директоре Почтового департамента.
Встречались они и позже. Пушкин, видимо, забывший о случайном знакомстве в пути, выразил желание в августе 1827 года познакомиться с Подолинским, уже получившим известность как поэт. Они виделись осенью 1827 года, общались в течение двух лет у А.А. Дельвига, в литературных салонах Санкт-Петербурга. Последняя встреча, относится к началу 1829 года.
Пушкин и Подолинский знали творческие новинки друг друга, проявляя те или иные реакции на них среди писателей-современников в поле литературной критики. Считается, что по своему дарованию Андрей Подолинский был отнесен «аристократами литературы» ко второму кругу поэтов того времени. Но это не помешало Андрею Ивановичу верно оценить масштаб и значение дарования Пушкина, относиться к поэту-мэтру с уважением.
«Бывают странные сближенья…» – оставил А.С. Пушкин в «Графе Нулине» одно из своих парадоксальных наблюдений за жизнью людей. Позволим себе приложить это замечание поэта к некоторым фактам, связанным и с Пушкиным, и с Крымом, и с Подолинским, но не только.
Итак, уже являясь помощником почт-инспектора 7 почтового округа Новороссийского края, Андрей Подолинский несколько раз бывал в Крыму, описал в талантливых стихотворениях свои впечатления, полученные в поездках по Тавриде. Именно здесь, в Крыму, застигла его весть о гибели русского гения. Вероятнее всего, скорбное известие Подолинский получил в Кореизе, на Южном берегу Крыма, где находилась почтовая контора и куда, как известно, первоначально пришла из Одессы в Крым весть о гибели Александра Сергеевича Пушкина.
Эта новость всколыхнула чувства Подолинского. Он тут же написал стихотворение «Переезд чрез Яйлу на Южном берегу Тавриды». В стихотворении, посвященном А.С. Пушкину, Андрей Подолинский с большой поэтической силой отразил горечь утраты, скорбь любящего сердца и определил значение творчества безвременно ушедшего гения для русской культуры. В подстрочнике посвящения Подолинский указал: «Памяти Пушкина по получении известия о его гибели». Стихотворением «Переезд чрез Яйлу» Андрей Подолинский (в единодушном союзе с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым с его стихотворением «Смерть поэта») открыл поэтическую Пушкиниану в отечественной поэзии. Стихотворение Андрея Подолинского было напечатано в «Современнике» (1837, т. 7).
Подчеркнем еще раз, что одно из первых посмертных посвящений Пушкину было написано в Крыму, то есть там, где еще за семнадцать лет до его трагических событий побывал будущий литературный светоч России, только достигший совершеннолетия. Подолинский построил мемориальное стихотворение в виде диалога старого татарина-проводника и путешественника. Как некогда юный Пушкин, путники поднимаются через перевал Шайтан-Мердвен (Чертова лестница) на Яйлу, беседуя во время подъема. Проводник делится своими гурзуфскими воспоминаниями о некоем юноше, которого сопровождал по Южнобережью много лет назад:
Проводник
Немного мне твоих единокровных
Случилось знать в судьбе моей убогой,
Но одного еще я живо помню.
Он жил тогда в Юрзуфе, и меня
Он жаловал и брал в проводники;
Бывало, с ним в такую глушь заедем,
Что мудрено и птице залететь;
Зато тебе и не приснятся виды,
Какие нам встречалися порой:
И как тогда он был доволен, весел,
Он тешился от сердца, как дитя,
То погружен глубоко, долго в думу,
Терялся весь в забвеньи, в созерцаньи,
То звал меня и заводил со мной
Душевную и умную беседу…
Путешественник понимает, что речь идет о Пушкине и восклицает:
Так это он! Я узнаю поэта!
Везде любовь он по себе оставил.
Проводник.
Кто ж он?
Путешественник
Отечества и слава и любовь!..
В его груди был песен мощный ключ…
Твой Крым он пел, быть может, в эту пору.
Далее путешественник со скорбью сообщает проводнику печальную новость:
Угаснуло блестящее светило,
Порвалася могучая струна, –
Недавнею на севере могилой!..
Рассказ старого проводника, обуреваемого нахлынувшими воспоминаниями, завершается смятением чувств:
…С улыбкою не соглашалось свежей
Чело его, наморщенное мыслью.
Андрей Подолинский своим стихотворением печаль о погибшем поэте распространил на большое расстояние от Петербурга до Крыма, а через образ проводника-татарина принес в его лице скорбную весть о гибели поэта и другим народам России. Тем самым А.И. Подолинский поддержал уверенность гениального поэта в том, что самые разные народы навсегда будут причастны к его творческому наследию, и «к нему не зарастет народная тропа».
В своем стихотворении А.И. Подолинский выразил личное отношение к погибшему поэту, подчеркнув всенародное значение его творчества.
Отечества он слава и любовь!
Он и́збранник, увенчанный в народе!
В его груди бил песен мощный ключ,
Он чувством прост и мыслию могуч.
Все, что влечет, что радует в природе,
В своей душе глубоко заключил
И звуком мысль волшебным облачил!
И.И. Петрова в эссе «Гостеприимные дубровы» приводит важные факты:
«Конечно, его [Пушкина – Т.Ш.] яркий, ни на кого не похожий образ должен был запечатлеться в памяти жителей окрестных с Гурзуфом селений, тем более, что горцы в этом плане особенно памятливы да и приезжих тогда, в 1820-м, было не так много. Письменным свидетельством этому является давняя публикация Анны Караваевой «Находка в горах» («Прожектор», 1934, № 12)… Оказывается, гурзуфский старик Ибрагим в 1927 году поведал писательнице о том, как его прадед Гассан (это имя мы у Пушкина встречали – «сады роскошные Гассана»!) был в 1820-м сопровождающим («суруджи») молодого Пушкина в его блужданиях по окрестностям».
«Удивительный это был человек, – сообщает татарин легенду о Пушкине Анне Караваевой. – Едут, едут они, бывало, вскарабкаются куда-нибудь высоко. Пушкин глядит во все стороны, на небо глядит, а потом начинает говорить быстро-быстро, а на глазах слезы… Любопытный был,.. обо всем выспрашивал… Женщины ковры ткут, вышивают – и он тут же сядет, просит песни петь… Потом поклонится в землю и пойдет себе. Любил он со стариками говорить, а те его называли «почтительный сын»».
Сомнений нет, что Подолинский знал о пребывании Пушкина в Крыму в 1820 году. Знал, что юный пиит, покидая Южный берег Крыма, поднялся по циклопическим ступеням перевала Шайтан-Мердвен: эта вьючная высокогорная тропа была единственным в то время проходом с крымского Южнобережья в юго-западное предгорье полуострова. Пушкин и генерал Николай Николаевич Раевский направлялись из Гурзуфа в Свято-Георгиевский монастырь, что находится на мысе Фиолент.
Не ясно, было ли известно Подолинскому содержание письма Александра Сергеевича А.А. Дельвигу, отправленное Пушкиным другу в 1824 году с описанием этого подъема. Зато потомкам оно известно хорошо. Приведем отрывок из письма, объясняющего причину выбора поэтом Подолинским именно этой темы для стихотворения в память Пушкина.
«Я объехал полуденный берег… но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти, – писал Пушкин. – По Горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным восточным обрядом.
Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось: я начал уж тосковать о милом полудне, хотя все еще находился в Тавриде, все еще видел и тополи и виноградные лозы».
Об удивительных качествах татарских лошадей написал в своем стихотворении «Переезд чрез Яйлу» и Андрей Подолинский.
Путешественник:
Упрямое животное, твой конь.
Не сладить с ним ни ласкою, ни плетью…
Проводник (старый татарин):
Конь хоть куда, а сам ты виноват…
Вот видишь, ты поводья натянул,
А горец мой привык идти на воле,
Ведь и коню мила его свобода.
Попробуй – брось поводья, – будет мир!..
Теперь сиди спокойно: добрый конь,
Я голову отдам, не спотыкнется,
На ногу верен, чуток на опасность,
Для седока надежный он слуга.
Случалось мне, в глухую ночь не раз
В Бахчисарай проездом из Гурзуфа
Спускались мы по этой же тропинке, –
Я сплю себе, качаюся, как в люльке,
А он идет усердно подо мной,
На скалы с скал ступает осторожно
И бережет и жизнь мою, и сон…
Крымскую лошадь мы встречаем и в стихах Пушкина:
Когда луны сияет лик двурогой
И луч ее во мраке серебрит
Немой залив и склон горы отлогой,
И хижину, где поздний огнь горит,
И с седоком приморскою дорогой
Привычный конь над бездною бежит,..
В легенде татар об Александре Сергеевиче сохранилось и такое свидетельство: «Пушкин ездить верхом не умел, а сам горячий, на месте стоять не хочет… Но только он хотел научиться ездить верхом».
Ирина Петрова сделала к данному факту такой комментарий:
«Тут, как мне кажется, дело обстояло так: в народной памяти запечатлелся, вероятно, первый выезд Пушкина, который привык к равнинным лошадям. Здесь же ему пришлось иметь дело с лошадью особой породы, горной, крымской. Этот «умный конь» (В. Бенедиктов) хорошо знал местность и не терпел неумелого командования, из-за чего поначалу у многих русских возникали недоразумения. Он привык идти без поводьев и сам решать «стратегические задачи» в опасных ситуациях, что потом отмечали многие поэты, оказавшиеся в Крыму. Вероятно, было первоначально недоразумение и у Пушкина, особенно если учесть упомянутую горячность его натуры (и окружение барышень Раевских!). Но потом он, видимо, много ездил верхом, а свое уважение к этому животному дважды (в стихотворении «Кто видел край…» и в финале «Бахчисарайского фонтана») подчеркнул словами «Привычный конь», который и в темноте «над бездною» безопасно перенесет седока».
Не исключено, что татарская легенда о Пушкине, сохранившаяся через 107 лет после пребывания поэта в Крыму, была известна Андрею Ивановичу Подолинскому — но не в форме предания, а в виде живых воспоминаний, так как в конце 1820-х – в 1830-х годах (время посещения Подолинским Тавриды) еще вполне здравствовали те южнобережные татары, которые общались с молодым Пушкиным.
«…Из семейного предания получилось эпическое произведение, имеющее ценность общенародную, – резюмирует И.И. Петрова, пересказав крымскотатарскую легенду о пребывании А.С. Пушкина в Крыму. – Тот факт, что она сохранялась многими десятилетиями… говорит о понимании масштаба события, которое имело место на крымской земле. В этом, как мне кажется, а не в точности деталей, ее главная ценность, ее значимость в сокровищнице общечеловеческой культуры и памяти».
Пушкин прошел по перевалу Шайтан-Мердвен снизу вверх. А за двадцать лет до него (точнее, в год рождения Пушкина) спустился по Горной лестнице (что еще опаснее подъема) Владимир Васильевич Измайлов (1773–1830) – писатель-сентименталист, переводчик, педагог. Измайлов посетил Тавриду в 1799 году, издав книгу «Путешествия в полуденную Россию» в 4-х частях (1805). Книгу Измайлова Александр Сергеевич читал. В этой книге Владимир Измайлов написал слова, которые оказались пророческими для Пушкина:
«…В сем уголке света хранится новая жила Поэзии, рождение нового царства в мире Фантазии, и, может быть, тайный ключ Русской литературы».
Спустя годы после крымского путешествия, зоркость сердца Владимира Васильевича, педагогический опыт и любовь к таланту позволили разглядеть в пятнадцатилетнем отроке Саше Пушкине многообещающее зерно литературного дарования. Пушкин, впервые выступивший в печати в 1814 году, получил поддержку именно писателя Измайлова. Стихи юного Пушкина В.В. Измайлов напечатал в журнале «Вестник Европы», а в следующем (1815-м) – 17 стихотворений Пушкина напечатано в журнале Измайлова «Российский Музеум».
Владимир Васильевич Измайлов станет свидетелем того, как поэт Пушкин после посещения Крыма проявит в полноте свою гениальность и, надо думать, старший собрат по перу порадуется, что его, измайловское, пророчество относительно «тайного ключа Русской литературы» сбылось.
Необычный ход, избранный Андреем Подолинским при написании стихотворения «Переезд чрез Яйлу», невольно заставляет читателя вспомнить Тавриду 1820 года, обстоятельства пребывания Пушкина на юге с семьей Раевских, и слова Александра Сергеевича того времени: «Суди, был ли я счастлив…».
Пушкин много размышлял о жизни и смерти, посмертной участи души, что нашло отражение и в его творчестве. Удивительно, что, выбирая (на умозрительном уровне) место для своей души в потустороннем мире, он наметил не Москву, где родился сам, не Петербург, где появились на свет его дети, не Одессу, где он испытал любовь-страсть, чудовищную по своей силе и муке, а… Тавриду с указанием точного адреса:
Так, если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно, непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Не потому ли одно из первых стихотворений в память о поэте Пушкине появилось в Тавриде? Не потому ли одним из героев этого стихотворения является гурзуфский татарин-проводник? И случайно ли поэт Андрей Подолинский оказался в нужном месте, в нужное время и (вольно или невольно) чутко уловил явление духа гения на крымском Южнобережье?
Здесь стоит задуматься и над «странными сближениями» в судьбе поэта, и о стечении обстоятельств появления одного из первых стихотворений о русском гении, и о значении Тавриды в раскрытии гениальности Александра Сергеевича Пушкина, и о таинственном в нашем мире.
Январь 2022, Севастополь
Фото из открытых источников
