Бог располагает своей благочестивою строкой

ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ МИТРОПОЛИТА ФЕОДОСИЙСКОГО И КЕРЧЕНСКОГО ПЛАТОНА «КРЫМСКОМУ ЭХУ»

Бывший митрополит Аргентинский и Южноамериканский Платон до недавнего времени мало кому был известен в Крыму, однако по прибытии на служение в Феодосийскую и Керченскую епархию тут же сделался заметной фигурой. Прежде всего — по причине слухов, которые сопровождают его назначение архиереем Феодосийской и Керченской епархии. Сам Владыка Платон не скрывает, что осведомлен о них, и это вызывает на лице архиерея мгновенную легкую усмешку. И хотя разговор о том, что он может стать следующим главой Украинской Православной Церкви Московского патриархата, митрополит Феодосийский и Керченский не поддерживает, зато живо интересуется, доводилось ли мне слышать о его дружбе с новым Папой Римским, который, как и глава новообразованной епархии, нес слово Божье в Аргентине.

Созданная решением Священного Синода Феодосийская и Керченская епархия знаменует перемены в жизни Украинской Православной Церкви Московского Патриархата, приближая епископов к своей пастве. И я интересуюсь у митрополита Платона, было ли это единственной причиной, побудившей к ее созданию.

— Не вижу другой причины, — отвечает Владыка. — Сейчас идет тенденция к тому, чтобы приблизить иерархию, духовенство к нуждам своей паствы. На Соборе было решено предпринять возможное для создания более тесных и прямых контактов иерархии с нашими приходами. Приезд священнослужителя к архиерею не должен быть чем-то из ряда вон выходящим, каждый должен иметь доступ к нему, своевременно подавать прошения и поднимать проблемы для их оперативного и значащего в жизни прихода решения.

Горький опыт советского прошлого показал, что на огромную территорию, ту же Сибирь, был один архиерей, который в течение года не успевал побывать во всех своих приходах, где их, случалось, бывало до трехсот пятидесяти в епархии. Если участь, что у архиерея есть административные, представительские, богослужебные обязанности, то почти не остается времени для приходов, что неправильно с точки зрения духовного воспитания. Думаю, основываясь на этом, и была основана новая епархия Феодосийская, включающая два благочиния – Феодосийское и Керченское. Это и есть основной целью созданию этой епархии.

— Прошло четыре месяца с момента создания новой епархии, о результате, понятно, говорить преждевременно, но хотелось бы знать, первые шаги на пути к поставленной задаче сделаны?

— Трудно сказать, потому что мы создаем новую епархию, которой не существовало. То есть у нас ни кола ни двора – всё начинается с начала.

— Тем не менее, исторически Феодосийская епархия существовала в XVIII веке…

— Но основную часть времени она входила в состав Крымской, когда-то – Запорожской, во второй половине XIX века входила в Кавказскую епархию, управлял которой епископ Кавказский и Черноморский, а ныне святой Игнатий (Брянчанинов). Тем не менее, она всегда была в поле деятельности пасторского попечения Русской Православной Церкви. Это одна из древнейших и поныне существующих кафедр. Однако все последние годы епархия существовала только в Симферополе, теперь нашли возможность ее разделить.

Первый шаг – отделение Джанкойской епархии, там есть архиерей. Второй шаг – создание Феодосийской и Керченской епархии, объединившей порядка пятидесяти приходов. Есть среди них такие, которым надо помогать: к примеру, община есть, а здания своего не имеет. Священникам довольно сложно прожить, поэтому мы стремимся помочь им встать на ноги.

Но, как говорится, лиха беда начало, всякое начинание сопряжено со многими непредвиденными обстоятельствами. Хватит ли у батюшки мужества вынести это, хватит ли у матушки терпения жить в условиях бытовых проблем. Но самое главное, чтобы священник был на своем месте. Если он будет крепок верой и духом, то все уладится: начинается с малого, а потом становится на ноги и полноценный приход в итоге создается.

— В Керчи все приходы полноценные, все ж таки приморский город, не сухопутная окраина?

— Нет, не совсем. Есть один в Капканах, который благополучным не назовешь, потому что там требуется колоссальное строительство, прокладка дорогостоящих коммуникаций. Батюшке там не просто, хотя есть перестроенный из светского здания храм, но его надо доводить до ума, а это требует сил, времени и средств. Есть приходы, что ничего не вносят в епархию, поскольку сами бедны – мы будем оказывать им материальную помощь. Конечно, не такую, что сразу и навсегда решит все проблемы, но всё-таки даст почувствовать плечо своих собратьев.

— Какие задачи определили Вы, Владыка, для себя и своей епархии?

— Во-первых, очевидную: создать полноценную епархию, эффективные приходы, сделать православную церковь здесь на уровне, который ей предназначен, чтобы не чуждалась ни социальных вопросов, ни общения с внешним миром. К примеру, в вопросах образования, когда в школах преподаются основы православной культуры. Это вопросы деликатные, потому что общество у нас светское, разношерстное, разноконфессиональное, а потом у нас есть восьмидесятилетнее атеистическое наследие, которое далеко еще не изжито.

Еще пройдет немало времени, когда нам придется сталкиваться с наивными вопросами с другой стороны. Наше дело — терпеливо разъяснять и, самое главное, жизнью показать, что мы живем так, как проповедуем. Если не будет этой разницы – все будет хорошо. Если она будет, то мы потеряем многих людей, которые не будут верить нам, не будут верить в справедливость.

— Вы заострили внимание на восьмидесятилетнем сплошном атеизме. Может быть, это был не всегда осознанный, мировоззренческий и философский атеизм, а просто установка, что Бога нет, стала государственной политикой и общественной моралью. Но и нынешняя мода на церковь порой принимает извращенные и пародийные черты. Коммунисты, бывшие хулителями и гонителями Церкви, опять-таки, возможно, и не идейными, а так сказать, по долгу службы, гнобившие Бога и верующих, переписывавшие фамилии крестивших своих детей и стоявших на Пасху Всенощную, сегодня возносят молитвы Богу, стоят с самой толстой и самой длинной свечкой, истово бьют поклоны и носят на шее крест почище архиерейского. Как Церковь относится к таким перерожденцам?

— Церковь относится к таким людям с пониманием. Христос заповедовал не изгонять того, кто приходит. Но вы, полагаю, спросили о тех, кто неискренне пришел к Церкви и делает это ради карьеры и показухи. Да, мы отрицаем это и стараемся объяснить, что купить толстую свечку — не значит загладить все свои преступления. Но я вам скажу, что искреннее покаяние возможно и необходимо в церкви, потому что христианская вера, христианское мировоззрение предполагают понимание и тех людей, которые искренне раскаялись, нашли Бога душою и сердцем, почувствовали сладость молитвы и евангельский дух, полюбили Христа, потому что его не любить нельзя.

Эти люди не будут толстый крест надевать и толстую свечку ставить – они делают добродетель скрыто, вдали от чужих глаз и людской молвы. Такие есть – и, слава Богу. Если они делают для Церкви добро, то не афишируют этого и просят не упоминать их, не желая, чтобы о них судачили налево – направо и те, кто любят Бога, и те, кто не признают его. Все эти люди в основном известные, у них есть круг почитателей и недоброжелателей, соперников и приспешников — тех, то метит на их место любой ценой, чтобы возвысится за счет их падения, и тех, кто старается держаться за них. Но речь идет о людях, которые искреннее приходят к нам, в противовес тем, кто приходит в Церковь ради моды, оттого, что Церковь нынче в почете, показать свою якобы добропорядочность, соответствие высоким нормам христианской жизни и европейскому уровню.

— Мне недавно довелось прочитать интервью известного режиссера Петра Тодоровского, который назвал себя человеком неверующим. Но признался, что завидуют тем, кто верит в Бога. Единственное, что не может примирить его душой и сердцем с ними, это неискренность: человек ходит в Церковь, внешне соблюдает ее правила, чтит традиции, носит религиозную атрибутику, а живет не по-божески, лжет, ворует, прелюбодействует.

— И он прав тысячу раз! Иоанн Златоуст сказал, что мы, христиане, несем высокую ответственность за окружающих нас. Если бы мы, христиане, были такими, какими надо нам быть, то не осталось бы уже ни одного язычника. Мы, православные христиане, не снимаем с себя ответственности за то, что есть люди, которые не верят в Бога и не признают Церковь, видя нашу не всегда достойную жизнь. А, с другой стороны, идеальных людей нет, если и есть, то таковых по пальцам пересчитать. Судить каждого человека мы не беремся. Если у человека есть духовник, то только он может его знать, потому что у них есть опыт совместной духовной жизни. А когда человек приходит к батюшке на исповедь с улицы, причащается и считает, что с церковью он в полном расчете и дальше может жить, как заставляют его жесткие экономические обстоятельства, то в этом нет истинной веры и правды.

— Наверное, поэтому некоторые говорят, что счастье посещающих Церковь не в вере, а во всепрощении: согрешил – покаялся, покаялся – согрешил. И потому многие устроились не хуже – они сами себя судят, сами перед собой каются за неправедные поступки и потом так же легко грешат.

— Сам для себя человек не авторитет. Кто такой я? Я – это тот, кто лжет себе всегда. Мы всегда думаем, что гораздо лучше, чем есть на самом деле, — и это первая и главная наша ошибка. Да, христиане должны быть христианами не по званию, а по жизни. То, что не все живут по-христиански – да, это есть. И моя, и церковной иерархии работа совместными усилиями предотвращать такие вещи.

Сказать, что мы все это сможем, что нам это по силам, нельзя – один Бог это может, а мы должны сеять разумное, доброе, вечное. Мы не строители – Бог создал, а мы призваны к нему в соучастники. Вот наша миссия, поэтому мы не может говорить, что священник все может: власть не его, власть он получил от Иисуса Христа. Благодать перешла к апостолам, а они передавали эту власть священникам. И говорить, что попы не нужны, потому что помолиться можно и дома, послушать проповедь по телевизору, сидя в мягком кресле с сигаретой и стаканом водки, — лгать самому себе.

Какого-то конкретного священника можно не любить, избегать его, что для Церкви печально, но утверждать, что он ненастоящий, никто не может, коль Бог судил ему стать священником. Никто сам собой не может стать в Церкви никем. Накануне Пасхи мы рукоположили в Церкви дьякона, молодого, образованного, толкового. Но утверждать, что это случилось только лишь от того, что он захотел и рукоположился, нельзя: не всегда у человека получается стать священником и принявши сан. Если Бог не допустит, не быть ему настоящим священником. Тысячи причин тому могут быть: и семейные, и объективные, и физические. Батюшки в Церкви не распорядители всех благ – мы служители и стараемся соответствовать образцу служения.

Но у всех ли это получается? Не у всех! В какой мере получается? В разной мере, и люди должны это понимать, потому что мы выросли в нашей среде, все людские грехи нам не чужды. И мы знаем, что это горе. Но после того, как человек стал священником, есть многие вещи, которые светскому человеку позволительны, а священнику предосудительны.

— Как вы относитесь к стремлению государственной власти, органов местного самоуправления, политических партий заручиться поддержкой церкви? Не кажется ли вам, что это их желание, материальная поддержка церквей и даже строительство новых храмов не всегда праведны, что в тайне все они мыслят сделать священника проводником политических или властных идей, задружиться с ним ради поддержки и привлечения его прихожан на свою сторону — такой своеобразный бартер? Может быть, я несколько утрирую и нагнетаю, но порой такое происходит.

— Я думаю, мало кто из власть предержащих будет опускаться до низменных форм пропаганды. Что касается установления тесных связей между светской и церковной властью, так в этом ничего нет плохого, если это не преследует эгоистических целей и планов политической жизни. Все прекрасно знают, что Церковь имеет довольно сильный авторитет и вес. Это, прежде всего, вес моральный и, естественно, если человек или партия хотят занять лидерские позиции, они не должны чуждаться оценки людей на соответствие их нуждам.

Проведу аналогию, когда при советской власти и представить себе было нельзя, что место руководителя заступит беспартийный. И никто не спрашивал о причинах: это было время коммунистов. В наше время все понимают, что Церковь – тот единственный организм, который вынес восьмидесятилетнее тотальное правление коммунистов и не изменил себе. Если везде звучало, говорилось и писалось, что единственно верное учение – это учение Маркса, Энгельса, Ленина, то Церковь оставалась на своих позициях и не отреклась от своей веры в то, что Бог создал человека. Мы как верили в Бога, так и верим в Него.

Мы не вмешиваемся в государственные дела, но просим светских людей и светскую власть не лезть в дела Церкви, не искать здесь какие-либо дивиденды, далекие от церковной истины. Да, Церковь имеет нравственный авторитет, и мудрый правитель не может игнорировать этот факт. Наоборот, если будут добрые отношения церковных и светских властей, от этого выиграет общество в целом: будет содействие с одной и с другой сторон. Если же светская власть заигрывает с Церковью ради далеко идущих планов, то это, скорее, сделка, чем высокие нравственные отношения.

— А в том, что священники, как некогда и Вы сами, Владыка, становятся депутатами, нет сделки?

— Это вопрос сложный, он несколько раз ставился и снимался в Синоде. С одной стороны, наше общество многогранно, и Церковь как большой организм имеет право представлять интересы известной доли населения в законодательном аппарате. Но потом, когда посмотрели, что творится в представительских структурах, передумали и решили: негоже Церкви вмешиваться в борьбу и противостояние партий.

Признаться священнику, что он стоит, скажем, на позициях Партии регионов и хочет видеть прихожан сторонниками их идей — значит, превратить приход в партийную ячейку. Церковь гораздо шире и универсальнее, чем земные перепалки политического характера. Она для всех, потому-то решили, что Русская Православная Церковь не будет представлять кандидатов в депутаты. Это не значит, что она чуждается государства, нет: она оставляет за собой право обращаться к государству, коль видит нечто недопустимое и непозволительное.

Основными документами Церкви зафиксировано, что если она находит в деятельности государственного деятеля то, что категорически противоречит ее Уставу и укладу жизни, она вправе его не принимать и игнорировать его, а если речь о государстве – то выразить ему неподчинение, о чем в советское время не могли даже подумать.

— Владыка, есть разница между служением за границей и на Украине?

— Есть, и эта разница во всем. Первое, что Церковь наша за рубежом живет не в православном большинстве, а здесь, слава Богу, все люди свои, хотя и не все православные. Там иной язык, и приходилось выбирать варианты, служить на испанском или старославянском, потому что молодежь хотела слышать проповеди на местном языке, коль выросла там, а старики наотрез отказывались от испанского, потому что это Русская Православная Церковь и будьте добры служить так, как служили нашим отцам и дедам. Без родной речи они не чувствуют себя в родной Церкви. Они убеждены, кто хочет понять старославянский, – поймет и готовы всячески помогать молодым в этом.

Второе, это влияние чужой культуры. Беда в том, что в Аргентине нет ни одного русскоязычного учебного заведения, которые бы вели человека в русле русской и православной культуры. Исчезли даже воскресные школы. Молодежь ассимилируется быстро. Пока ребенок маленький, и бабушка ходит за ним, он лопочет по-русски лучше всех, но когда идет в школу, заводит друзей и начинает тесно общаться с испаноговорящими сверстниками, то его поднимают на смех, едва в его речи проскальзывает русское слово — и ребенок зажимается, начинает стесняться говорить на русском и дома. Это печально, но факт.

Третье. Иммиграция накатывает волнами. Одни приезжают в поисках лучшей жизни, другие – вслед за детьми, третьи – от того, что им кажется, будто везде за пределами родного дома рай. Путешествовать по миру могут себе позволить состоятельные люди, и потому складывается впечатление, что за границей все успешны и богаты. Ничего подобного: там жесткая экономическая конкуренция, там те же проблемы и печали. Нам, священнослужителям, было хорошо тем, что мы никогда связи с Русской Церковью не порывали. Раньше в Россию приезжали делегации, потому что Русская Церковь приобретала билеты, но после кризиса этого не стало, а в кажущейся отсюда богатой Аргентине далеко не каждая семья может себе позволить потратить почти две тысячи долларов на билет.

— Что для вас было самым значимым в служении в Аргентине?

— Самое значимое то, что я служил православным людям от рождения до смерти: крестил, венчал и провожал в последний путь. За двадцать шесть лет это было несколько поколений. И другое самое радостное событие – постройка нового Храма в честь Царственных Мучеников, признанного вторым по красоте в Латинской Америке.

— Так устроен человек, что в сложные смутные времена ищет защиту, духовную поддержку и покровительство в вере – об этом даже в безбожные советские времена можно было прочесть в литературе и увидеть в кино. Но почему сейчас так много людей приходит за нравственной и моральной помощью в секты? Почему они несут интерпретированную под свою веру духовность прямо на улице, в подъездах домов, проповедуют каждому проходящему, устраивают квартирники? Откуда эта напасть?

— Это происходит по двум причинам. Наше законодательство – самое либеральное в мире, оно позволяет всем регистрироваться и быть полноправными членами общественной жизни. Русская православная Церковь, создающая государственность, имеющая опыт многовековой опыт служения и миллионы верующих, и организованная кем-то группка последователей, зарегистрированная как религиозная община, имеют одинаковые права. Но если разобраться, то в этом виноваты и мы, и советское атеистическое наследие, и СМИ, льющие с газетных страниц и экрана что угодно.

Что скрывать – и наши грехи идут сектантству на пользу. Почему баптисты более успешны в контактах с человеком, который ищет Бога? Потому что используют наши недостатки православные. В советское время приходов было катастрофически мало, все приходили в Храм в воскресный день. Батюшка один – у него десятки панихид, молебнов, акафистов, крещений, на всех он должен разорваться. Какой тут личный контакт с прихожанином, когда он как белка в колесе крутится, чтобы удовлетворить запросы каждого… Как тут быть ближе к человеку, когда священник после проповеди летит к покойнику! Вот эти наши огрехи, я уже не говорю о личных качествах священнослужителей, которые отталкивают прихожан, в совокупности дают им возможность, не трудясь, достигать всего.

И слабость человека имеет место. Мы обленились, ведь духовный труд особый, он предполагает дисциплину человека. Тот же Великий пост, когда человек добровольно накладывает на себя ограничения в питании. Или службы, в продолжение которых приходится стоять. Но такова, во-первых, судьба нашей Церкви, когда храмов было мало, а верующих много. А во-вторых, у нас особое отношение к богу: в его присутствии сидеть предосудительно.

— Некоторые, видя мозолящих глаза сектантов, хватающих за руки прохожих, назойливо звонящих в дома, настырно всучивающих свои книжонки, предлагают противостоять их бешеной активности и устраивать в Церкви Дни открытых дверей.

— И правильно. Должно быть внебогослужебное общение – об этом и на Соборе указали. Например, вечер вопросов и ответов. Работа с прихожанами должна быть активной и индивидуальной в том числе, несмотря на то, что сейчас обо всем можно прочитать в интернете и все можно купить, в том числе и проповеди великих людей, и издания классиков богословия.

— Крым – регион специфический, здесь православие живет в усиливающемся мусульманском окружении, где жар поддается политическими партиями, общественными организациями и движениями, в том числе и играющими на чувствах верующих. Как при этом сохранить мир, включая и конфессиональный?

— Совсем недавно я представлял Владыку Владимира на международной встрече мусульман в Баку. Выступавшие там ведущие знатоки ислама однозначно определили течения террористического характера как плод извращения настоящего мусульманства. Ислам – религия мира, терпимости, сотрудничества. Поверхностно знакомые с исламом люди легко подпадают под влияние нетрадиционных толкователей мусульманства, поэтому сейчас преподаванию ислама в школах уделяется самое пристальное внимание, ничуть не меньшее, чем наша Церковь преподаванию основ православия.

Но это не отделяет нас друг от друга. На этой встрече прозвучал призыв к сотрудничеству со всеми концессиями и соседями, с которыми Бог ссудил им жить. Многолетний опыт совместного бытования показал, что рядом могут жить и трудиться люди разных вероисповеданий, проявляя взаимное уважение к вере, культуре, традициям и языку друг друга. Сегодня у нас общая задача, даже если кому-то она и не по душе, – сделать Крым примером толерантного общества.