(записки бывшего следователя)
Павел был старше меня на семь лет. Однако между нами сложились на длительное время добрые дружеские отношения. Они начались тогда, когда я был переведён из уголовного розыска в отдел дознания городского управления милиции. С Павлом, старшим дознавателем, я работал в одном кабинете. От других сотрудников он отличался тем, что имел высшее юридическое образование.
Тогда на весь гарнизон милиции города, кроме Павла, диплом вуза имел начальник отдела дознания, майор милиции Пётр Георгиевич. Был он очень серьёзным мужиком, проявлявшим исключительную добросовестность в работе, требуя такого отношения от своих подчинённых. В то же время был не лишён чувства юмора. Очень любил разыгрывать товарищей по службе.
Когда ему удавалось это сделать, от радости не находил себе места. Глядя на него в такие минуты, можно было подумать, что он удачно слетал на Марс, откуда благополучно вернулся. От удовольствия потирал руки и сдержанно смеялся, показывая всем видом, что он великий мастер розыгрыша, которого никто и никогда не сможет разыграть, чтобы поставить в неловкое положение.
Может быть, это было связано с тем, что подчинённые не решались разыграть своего начальника, а руководители отделов и служб были солидными людьми, считавшими, что им негоже заниматься таким несерьёзными делом. Как-то, подвыпив в компании сослуживцев, Пётр Георгиевич торжественно заявил, что он накроет шикарный стол тому, кто сможет его подколоть. Шло время, а стол оставался «чистым».
***
Уйдя на пенсию, Павел, не отдыхая ни одного дня, устроился на работу на крупнейший завод города. Работал художником. Работы было непочатый край. Надо было на демонстрации обновлять все лозунги и плакаты, рисовать портреты членов Политбюро, оформлять многочисленные стенды с заводскими показателями, ежемесячную стенную газету и агитационные листы «молнии».
Я знал, что Павел прекрасно рисовал. Всегда удивлялся, что он стал не художником, а юристом. Другой специальности Павел не имел. Поэтому до последних дней занимался тем, что умел прекрасно делать — рисовать.
Встречался с Павлом-пенсионером я очень редко, да и то случайно. Это происходило, когда я в обеденный перерыв приходил домой. Пока жена готовила на стол, я выходил на балкон покурить. Павел для экономии времени, направляясь к месту работы или домой, использовал наш проходной двор. Увидев меня, он дружески взмахивал рукой и произносил своё любимое слово «салют».
Он заметно постарел. Виски совершенно поседели. Изменилась походка: стал ходить медленно, шаркая ногами, что указывало на преклонный возраст их хозяина. Мы перебрасывались несколькими фразами, после чего Павел шёл дальше.
***
Как-то при очередной встрече я вспомнил один забавный случай, связанный с ним. По выражению лица понял, что он всё вспомнил. Павел грустно взмахнул рукой, сказав, что молодость очень быстро проходит, остаются о ней только воспоминания.
В тот день я обратил внимание, что Павел что-то рисует на бумаге голубого цвета. Тогда на такой бумаге печатались билеты в кинотеатры. Телевизоров, за редким исключением, у людей не было. Поэтому все рвались на просмотр любых новых фильмов, особенно музыкальных, заграничных. Иногда в громадной очереди приходилось брать билеты за несколько дней вперёд.
Сейчас не помню, какой фильм демонстрировался в тот день. Попасть на него было сложно. Утром один сотрудник уголовного розыска похвастался перед Павлом, что ему удалось достать билет на дневной сеанс. С гордостью показал манящий к себе билет голубого цвета.
Кинотеатр имел два зала. В одном фильмы начинались в чётное время, в другом — в нечётное. У счастливчика билет был на 14 часов.
Я занимался допросами граждан, поэтому не интересовался, что делал Павел. Видел, как он оторвался от писанины, с удовольствием потянулся и стал листать уголовное дело. Пётр Георгиевич перед обедом обходил всех дознавателей, чтобы знать, кто будет работать в обеденный перерыв. Часто вечером он такого сотрудника, если была такая возможность, отпускал домой пораньше. Мы ценили заботу нашего доброго и внимательного начальника.
Время подходило к часу дня. Я стал собираться домой. В это время зашёл Пётр Георгиевич. Павел спросил его, не хотел ли тот пойти на очень модный фильм. Оказалось, несколько дней назад его жена смогла достать два билета в кино, только на разные дни. Она уже фильм посмотрела. Павел должен был пойти с разрешения Петра Георгиевича в кино на 14 часов. Но он отказался идти, так как в это время с вызванными гражданами должен был проводить серьёзное процессуальное мероприятие.
Пётр Георгиевич с радостью выхватил желанный билет у Павла, не забыв за него рассчитаться. Он жил на Пирогова (г.Керчь — ред.), в нескольких сотнях метров от ГУВД. Успев плотно пообедать, Пётр Георгиевич помчался в кинозал.
В кинотеатрах тогда бывали случаи, когда на одно место в кассе продавалось два билета. Поэтому большинство граждан задолго до начала сеанса собирались в фойе. Как только открывалась дверь в кинозал, толпа зрителей мчалась на свои места. Пётр Георгиевич оказался сидящим рядом с оперативником уголовного розыска.
Павел уговорил меня не идти на обед, предложив принесенные им бутерброды и крепко заваренный чай в термосе. Я согласился. Мы поели и стали трепаться на разные темы. Так как Павел был некурящим, я курил в открытое окно.
Обеденный перерыв заканчивался в 14 часов. Даже не глядя на часы, чувствовалось, что пора закругляться и начинать работать. Честно говоря, я на Павла немного обиделся за то, что он предложил билет не мне, а Петру Георгиевичу. В голову пришла нехорошая мысль, что он решил выслужиться перед начальником. Но я не стал его ни в чём упрекать.
***
Тем временем в кинозале разгорался скандал. Только Пётр Георгиевич удобно уселся в кресло, предвкушая наслаждение от фильма, как появился запыхавшийся от бега мужчина, который на весь зал стал требовать немедленного освобождения нагло занятого его законного места. При этом подсовывал свой билет под нос Петру Георгиевичу.
На крики разгневанного гражданина сбежались работники кинотеатра: билетёрша, кассирша и кто-то из администрации. Они, посмотрев на два билета, убедились, что в них указаны одни и те же место и ряд. Стало ясно, что в этом была вина кассира. Кто-то из них, ещё раз внимательно рассмотрев билет, предъявленный Петром Георгиевичем, с ужасом вскрикнул, что билет изготовлен не типографским способом, а путём рисования.
Пётр Георгиевич, весь вжавшись в кресло, покрылся потом.
Он так растерялся, что ничего не говорил в ответ на сыпавшиеся на его голову тяжкие обвинения. Как только его не обзывали: жуликом, проходимцем и другими нелестными словами. Кинозрители повыскакивало со своих мест. Некоторые стали подходить к участникам скандала со своими предложениями в отношении мошенника.
Кассирша тем временем помчалась к телефону, где по «02» радостным голосом дежурному управления милиции сообщила, что пойман настоящий фальшивомонетчик, который только что погорел на поддельном билете в кинотеатр.
Пётр Георгиевич наконец пришёл в себя и стал что-то невнятно говорить в своё оправдание. Сосед по креслу — оперативник не понимал, что происходит. Он без конца задавал один и тот же вопрос, как такое могло случиться, и где Пётр Георгиевич достал поддельный билет.
Тут в кинозал, сопровождаемые кассиршей, ворвались два работника милиции в бронежилетах и с автоматами в руках. Один из них позванивал наручниками. Кассирша, имея серьёзную защиту в лице работников милиции, смело подбежала к Петру Георгиевичу и бойко тыча кулачком ему в грудь, кричала на весь зал: «Вот он, бандит»!
Увидев Петра Георгиевича и сидящего рядом с ним оперативника, прибежавшие коллеги сначала растерялись, но потом быстро надели на Петра Георгиевича наручники и вывели из зала. Граждан попросили успокоиться и смотреть фильм, заверив, что злодей понесёт заслуженное наказание.
Как только они оказались на улице, наручники с Петра Георгиевича немедленно были сняты. Товарищи по работе объяснили, что они применили такую тактику, чтобы в народе не пошёл слух о фальшивомонетчиках в милицейских рядах, которых покрывают свои.
***
Когда Пётр Георгиевич ворвался в наш кабинет, на нём не было лица. От кипевшего в нём гнева он ничего не мог говорить, только страшно шевелил большими пышными усами. Наконец, закричал на всё управление: «Ты что учудил? Я теперь не смогу появляться в городе! На меня будут даже бездомные собаки тыкать пальцем. Мне придётся сбрить усы как особую примету, чтобы не узнавали граждане!»
Меня невольно разобрал смех, когда я представил, как городские собаки будут на Петра Георгиевича показывать лапой как на отчаянного жулика.
Павел был совершенно спокоен. Я всегда считал, что у него железные нервы. Когда Пётр Георгиевич вволю накричался и устало плюхнулся на стул, Павел вкрадчиво спросил: «А когда будет накрыт стол?» Наш начальник сначала не понял, о каком «столе» идёт речь и какое отношение он имеет к поддельному билету.
Когда же до него дошёл смысл сказанного, он вдруг раскатисто рассмеялся, обнял Павла и сказал, что наконец нашёлся достойный ученик, который его так жёстко победил.
***
Поздно вечером, когда на улице стало темно, по приглашению Петра Георгиевича мы направились в ближайшее кафе, чтобы отметить его поражение. Он сказал, что нет худа без добра. Теперь он знает, как себя чувствует человек, застигнутый на месте преступления, особенно тогда, когда он ни в чём не виноват, а его обвиняют в совершении преступления.
Мы были в кафе до его закрытия. Было очень весело. Как-никак, а среди нас находилось сразу два мастера розыгрыша.
На другой день Пётр Георгиевич пришёл на работу без своих знаменитых усов, за которыми он любовно ухаживал. Для них всегда имел маленькую расчёску. После произошедшего случая он месяца два не отпускал усы, чтобы в городе граждане, ставшие свидетелями его задержания, не могли узнать…
