Алексей ВАКУЛЕНКО
Поэт Марина Матвеева – это сгусток боли, за все, что происходит с нами и не с нами, здесь и там, часто и редко, за все, что составляет удивительно сложный мир человеческих отношений. Ее стихотворения – это вопиющее напоминание о том, что у человека есть душа, которая, по справедливому замечанию философа Мераба Мамардашвили, и является тем, что болит по определению.
В одном из последних (едва ли не последнем) интервью Фаина Раневская сказала о том, что «из театра ушел трепет». Стоит задуматься над этими словами, как само собой напрашивается обобщение: действительно, всякое настоящее искусство само по себе есть нечто живо-трепещущее, пульсирующее.
Дрожь воспаленного сознания творца как предвосхищение нового мира, кипение творческого замысла как непреодолимое стремление вырваться за пределы порождающей его основы, то есть авторского я, – что же еще, как не ритм этого процесса, запечатленный в звуке, слове, штрихе, движении, или, иначе говоря, образе, заставляет вздрагивать от удивления и увлекает в мир художественного произведения. И если искусство лишается трепета, то фактически оно лишается собственной привлекательности, своего лица, своей пластики, своего дыхания, в конце концов. Хотя и продолжает существовать: в качестве голой видимости настоящего, во всей своей-несвоей безликости, которую едва способны оттенить всевозможные изгибы стиля. И, возможно, продолжает кого-то «радовать» своей душевной пустотой, выдавая последнюю за особый, новый взгляд на мир. Только взгляд, заведомо лишенный диалогичности, открытости, возможности со-мнения.
Говоря о современном искусстве, приходится довольно часто убеждаться в справедливости высказывания большой актрисы, применяя его не только к театру, но и к живописи, музыке и, разумеется, литературе, в частности, поэзии, где трепет возможно ощущать как нельзя лучше в ярко выраженных ритме и интонации высказывания. Среди нынешних поэтов авторов, которые сохраняли бы этот основный элемент художественного творчества, увы, мало.
В их число входит и поэтесса Марина Матвеева, в чьих текстах есть, выражаясь словами автора, и «растрещина меж будущим и прошлым», и «сверхпредельность», и «адоворот пламени, озноба, вспышек боли», и, наконец, «крик, что взрывает облака и заставляет ангелов метаться». Кто видел, как она читает свои стихи, тот знает, что в момент чтения вся она, с головы до пят, воплощает собой дрожь, точно не в силах сдержать трепет строк, буквально «выдышанную» аритмию заключенных в них интонаций. Ее поэзия – это непрестанное преодоление бездушности окружающей среды, мертвенности обыденного существования, попытка согреться в и согреть таких, как и ее лирическая героиня – живых людей, посреди становящегося тотальным в нынешнем мире похолодания сердец:
Кровословный комок –
Ухо-
Горло-
Душа,
Да изыдешься, бесе, метлою молитв,
Да насытишься, бездне!..
Тебя бы залить в
Глотку мира, что смыл свои краски и сде-
Лал черно, засыхая на ржавом гвозде…
Героиня ее лирики – это вопиющее одиночество. Однако это не одиночество философа, старика или юродивого, это одиночество ребенка, запертого в квартире до прихода родителей. Но – самое интересное – родители давным-давно уже вернулись, много лет тому назад. Вот только на сердце остался рубец брошенности, а место родителей заняли друзья, подруги, окружающий мир:
Ни писем, ни звонков, ни SMS-ок,
В двери записок – тоже ни одной…
Свобода.
К одиночеству довесок
Приятный, но уже не основной,
Как этажи, просверленные лифтом,
Наскальные рисунки: «ЗДЕСЬ БЫЛ Я»…
И я была.
И крайне крупным шрифтом
Себя вписала в книгу бытия
Подъездного, где лестнично и клетко,
Где так нуждаешься по временам
В том, чтобы знала каждая соседка,
Что я пришла в 7.30 и одна…
Но именно это полноценное одиночество, эта индивидуальная, абсолютная невозможность, «нерастворимость», в массе, толпе и гарантируют ей настоящую жизнь – «адоворот пламени, озноба, вспышек боли, черноты – навылет, напробой». И именно в его случае возможна радость – слышать собственный голос, открывать себя себе и, таким образом, проявлять собственное существование:
Все одинаковы. Все болевые. Но сильные
Кто-то. Другие – как я – сквозь себя – все и сразу – в кость!..
Сила (не черствость ли?)
Воли (не плоскость ли?) – тыльною
Не стороною ль – душевная ты недоразвитость?
Недоравитые души… Завидую. Белою.
Есть у вас панцирей плотно-сарделевых стрессоотвод.
Сила (не тупость ли?)
Воли (не сухость ли?) делает
Радость вам, сладость – на плоти фаршивого месива
Душ доразвитых… разбитых… Роскошных но!
Без одеял, амулетов, Карнеги и совести.
Сила (не глупость ли?)
Воли (не скупость ли) брошена
В сторону! Вот он, рождается новый стих!
И рождается переживание, во всей своей наготе. И оказывается, что у Слова есть сердце, а у поэзии – душа.
3 комментария
В этом материале явно отслеживаются два талантливых автора. Алексей, вы просто молодец!
Алексей ВАКУЛЕНКО, ВЫ молодец, так прекрасно написали об этой ГЕНИАЛЬНОЙ ДЕВУШКЕ!Счастья ВАМ обоим, Крыму есть КЕМ ГОРДИТЬСЯ!
Марина, умница.Желаю успехов, счастья!