Андрей КУРАЕВ: «Когда я увидел, как народ на мои лекции лезет в зал через окна,

я вспомнил запрещенные рок-концерты 70-х годов»

ДОСЛОВНО И БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

Юлия АЛЕКСАНДРОВА

На прошлой неделе в Крым приезжал диакон Андрей Кураев. Отец Андрей выступал с лекциями на тему «Что такое церковь?» в Севастополе и в Симферополе — перед, как он выразился, «студенческой интеллигенцией» и взрослыми.

Кураев — фигура для современной церкви весьма необычная, можно сказать, что отец Андрей опережает время своим модернистским общением с аудиторией: он цитирует Гарри Поттера, библейские ситуации объясняет на примере мультсериала «Симпсоны», выражения типа «феномен контекстуальной беспризорности» перемежаются у него с советами, какую книжку лучше всего прочитать, чтобы овладеть буддистской медитацией.

Будучи потрясающе образованным, начитанным и глубоко рефлексирующим, Кураев может ответить на вопрос, который будет не по зубам простому священнику, а его высказывания можно брать на цитаты и афоризмы: «Нравственное достоинство человека определяется тем, кого он выбирает себе врагом» или «Отношения религии и науки лучше всего определяются фразой — чем выше забор, тем крепче дружба», «важное качество — умение судить о книгах, не прочитав их» и так далее.

В перерывах между проповедями Кураев уделил целый час общению с журналистами. Она перед вами.

— Отец Андрей, как вы думаете, для чего собирается поместный Собор Украинской православной церкви? Какие вопросы там будет решаться?

— У мероприятия, которое носит название поместный Собор Украинской православной церкви, в этом смысле вполне однозначная репутация — когда он созывался, то на нем голосовали за отделение УПЦ от Русской православной церкви. Будем надеяться, что поместный Собор, который состоится в декабре этого года, нарушит эту печальную традицию и подтвердит своё духовное и экономическое единство с русской православной церковью. Подтвердить это можно принятием нового устава. Важно обратить внимание, останется ли в новом уставе фраза о том, что избранный Киевский митрополит получает благословение патриарха Московского и всея Руси. Вот по этой фразе можно будет делать выводы.

Насколько я понимаю, поместный Собор прежде всего созывается: во-первых, для того чтобы изменить некоторые положения устава, в частности устав УПЦ будет приведен в соответствие с уставом РПЦ в той его части, которая касается отсутствия возрастного ценза для предстоятеля церкви. Предполагается, что епархиальные архиереи по достижении ими 75-летнего возраста должны подавать прошение об отставке, но это правило не касается патриарха Московского и наверно, оно будет специально прописано в новом уставе. Может эта одна из причин срочного созыва Собора. Но может быть есть какие-то вещи, которые Украинская православная церковь желает продекларировать перед лицом народа и изменившихся властных структур.

— Дети задают вопрос: что станет с христианином, если он перейдет в другую веру?

— Ему станет очень скучно. Потому что, во-первых, опыт измены — это малоприятный опыт. Во-вторых, он над собой раскинет палатку: иногда это нравится, но всегда жить в палатке скучно, лучше, когда небо над головой. Дети любят палатки, но, вспомнив свой опыт путешествия в поезде, когда этот поезд едет долго, едет вторые сутки, из этой палатки на колесах очень хочется выпрыгнуть. Также и уход из православия — поначалу это может выглядеть, как очень радостная авантюра, а потом оказывается, что авантюра несомненно есть, а вот радость почему-то не пришла.

— Нам звонили прихожане из некоторых приходов и спрашивали, по чьему приглашению вы приехали в Крым?

— Мой приезд благословил митрополит Крымский и Симферопольский владыка Лазарь. Мы с ним встречались. Организатором выступает Алексей Возняк, сотрудник миссионерского отдела Крымской епархии, так что это по церковной линии. Кроме того, признаюсь, что я иногда напрягаю и свои личные связи. Скажем, когда была встреча на философском факультете ТНУ на философском факультете — она состоялась благодаря профессору Феликсу Лазареву — это старый друг нашей семьи.

— Какова тематика ваших лекций?

— Все зависит от того, с кем я встречаюсь. И давно ли я был в этом городе? Потому что есть темы, которые актуальны для меня, а есть темы, которые когда-то уже были проговорены мною. Если я приезжаю в город впервые, я там могу позволить себе почитать лекцию десятилетней давности, а если я в этом городе бываю хотя бы раз в два года, тогда, полагаю, что люди от меня ждут нечто новое. В Крыму я бываю достаточно часто, поэтому здесь тема лекции — «Что такое церковь?».

— Можно ли, по-вашему, сравнивать К. Леонтьева с Достоевским и Толстым? Его роль и значимость для России?

— Это все-таки различные жанры — художественная литература и прямая публицистика, жгущая глаголом сердца людей. Как публицист я думаю, Леонтьев выше Толстого и Достоевского. А как художник, он, конечно, вообще не из этого огорода. Леонтьев — умный и талантливый человек, поэтому он способен иногда производить замыкание — то есть рождать интересную мысль.

Для меня Леонтьев интересен скорее как свидетель, нежели как аналитик. Согласитесь, это скучно — читать аналитические прогнозы двадцатилетней давности: что случится в Болгарии или в жизни молдавских княжеств. А вот какие-то интересные детальки, чисто исторические нюансы, которые не вошли в исторические анналы и учебники и поэтому оказались для нас неизвестными — это да. Отыскивать такого рода косточки динозавров — для меня очень интересное занятие. Иногда Леонтьев, переходя от частностям к таким глобальным прогнозам, говорил нечто, к чему стоит прислушаться. В том числе и современной Украине: о том, почему мы сочувствуем делу освобождения Балкан, что за истерика? Во-первых, нас там сразу позабудут-продадут — наши братушки сербы вообще-то регулярно подставляют Россию, особенно в Первой мировой они вели себя нагло и провоцировали агрессию Австрийской империи в надежде, что Россия за них вступится и на русских штыках и крови они расширят свою территорию. Это мне не очень понравилось, а он это предвидел еще давно.

В частности, он говорил, что, когда рухнет Османская империя, новые народы растащат православие по своим национальным квартирам и там его задушат. Нечто подобное, мне кажется, и происходит. Когда исчезает вселенское дыхание православия и появляется такой мелкопоместный православизм. Когда веру ставят на уровень идеологической обслуги. Для меня было очень странно в церквях в алтарях на Балканах видеть государственные флаги. Хотя такого рода вещи начинают появляться и в России. Это моветон — путать царство небесное и земное.

— Вы часто бываете в Крыму и наблюдаете развитие отношений двух религий — мусульманства и православия. Как вам кажется, что-то в этих процессах меняется?

— Мой опыт пребывания в Крыму не настолько значительный, чтобы я мог позволить себе такого рода выводы. Здесь или нужно жить, или иметь информаторов, которые бы держали руку на пульсе, давали информацию, а потом аналитический мозг делал бы выводы. Я приезжаю сюда прежде всего к православной общине Крыма, и к светской интеллигенции, студенчеству. Моя миссия не обращена к татарам, несмотря на мою татарскую фамилию. И поэтому это не есть та тема, в которой я чувствую себя компетентно.

— Как вы относитесь к «Трем разговорам» Владимира Соловьева?

— Для меня «Три разговора» Владимира Соловьева были очень значимой книгой. Может быть, он помог мне расколдовать «Апокалипсис». Соловьев делает очень рискованный шаг, знаете, у гениев такое бывает: каждая отдельная фраза ошибочна, а в целом точно — как в иконе: каждая отдельная деталь анатомически ошибочна, а в целом — удивительная гармония. Соловьев помог понять, что «Апокалипсис» — это книга и про меня тоже, про нас, а не просто книга о верованиях древних христиан или о совершенно непонятных злоключениях наших дальних потомков. Для христианина это важно — ощущать всю библейскую историю как свою. Для православного человека важно оценить эволюцию взглядов Соловьева — последняя его книга катастрофична, она лишена оптимистического пафоса. Когда Соловьев стал воспринимать мир трагически, он стал совершенно русским мыслителем.

— Что такое современная церковь на Украине?

— Среди тем, которые я обсуждаю на лекциях, есть тема внутрицерковных нестроений (не путайте с настроением). Это и трагедия, разворачивающаяся на нашем слуху в Пензенской области, где люди сидят в землянке и ждут конца света: как сделать так, чтобы православные люди впредь не скатывались до такого катакомбного уровня. Это и серия писем Чукотского епископа, в последнем из которых он обзывает патриарха Алексия иудой — это уже просто запредельное хамство.

— Как вы считаете, этот случай в Пензенской области — можно ли говорить об определенной тенденции?

— Несомненно. Во-первых, посмотрите, как меняется тональность церковных комментариев по этому поводу. Поначалу все дружно на пензенских закопанцев сказали «сектанты-сектанты», и с сектами надо бороться. А я с самого начала подозревал, что это не сектанты и в итоге оказался прав: это наши православные люди. Недавно журналисты «Комсомольской правды» побеседовали с ними и выяснили, кто для них авторитеты. Список этих лиц оказался очень интересен: наместник Почаевской Лавры епископ Владимир, кавказский отшельник Рафаил Берестов, иеродиякон Троицкой Лавры Семенов и московский писатель алармистского направления Филимонов. Такого рода набор авторитетов подтверждает, что они действительно православные люди.

Во-вторых, перед нами и список людей, которые несут по меньшей мере и нравственную ответственность, а может быть и правовую, за эту трагедию. Потому что их непосредственный гуру — некий Петр Кузнецов — ведь не он же привел этих людей в православие, он привел их в землянку, но не в православие. Получается, что опыт переживания ими нашей веры был настолько странным, что они оказались беззащитными перед этим городским сумасшедшим лжепророком. Возникает вопрос: чем они кормились — что они читали, чем питали свою душу, какое меню в конце концов предлагала наша церковная повседневность?

Думаю, что епископ Владимир здесь фигурирует не как личность, а как знаковая фигура, как обозначение Почаевской лавры вообще. Действительно, это болевая точка на теле православной церкви, потому что оттуда постоянно идут волны страхов, листовок про антихриста и конец света.

Следующий этап изменения церковного отношения к пензенским закопанцам — заявление Пензенского епископа: поначалу он говорил, что это дело милиции, а сейчас он считает это своей виной. Глядишь, может, мы и дождемся обращения к ним патриарха как к своим чадам. Думаю, что это по-своему закономерный срыв, кстати, далеко не первый, на почве страхов перед налоговыми номерами и так далее. Знаете, какой самый часто задаваемый вопрос на моих встречах в России и на Украине? Паспорта и налоговые номера! Это наша многовековая болезнь: в XV веке ожидали конец света, в XVI-XVII веках были самосожжения староверов, в XIX веке под Тернополем несколько десятков староверов закопали себя в землю, в советские времена так называемые истинно православные христиане замуровывали себя в своих квартирах, а в 90-е годы были случаи самоубийств на этой почве, целые монастыри (Харьковский мужской монастырь) снимались с места и уходили в бега.

Очень многие годы многие наши епископы не вели, так скажем, профилактику — в итоге произошло то, что происходит в городском автобусе — один сумасшедший всегда испортит настроение тридцати нормальным пассажирам. Поэтому я бы очень хотел, чтобы из этих событий сделан был бы многогранный вывод — и в системе государственного образования, и в масс-медиа, и в высших эшелонах самой церкви. О том, что необходимо систематическое просветительское усилие внутри самой церкви. В любой специальности есть курсы повышения квалификации, только у попов их нет. И это при том, что большинство современных священников не оканчивали даже семинарию.

Пусть хотя бы забота о тех детях, которые закопались, побудит нашу церковную жизнь побыстрее исцелиться от юбилейной болезни, а то у нас в церкви жизнь — от юбилея к юбилею, все так торжественно-банкетно. И реальная боль людей как будто бы даже не отражается на страницах церковных официозов, все только праздники и колокольный звон, а весь негатив — это сектанты. Эти люди в Пензе испугались нас, испугались до такой степени, что закопались под землю, от нас. Так не в пору ли нам, церковным людям, посмотреть на себя в зеркало и подумать, а так ли мы симпатичны, как кажемся себе?

— Если ребенок интересуется восточной философией, ищет путь — это правильно или, может, ему запретить?

— Если интересуется восточной философией, значит, он не маленький человек. Кроме того, это потрясающий интерес, который скорее стоит поддерживать. То есть, он интересуется не собиранием жвачек или альбомов какой-нибудь группы, а восточной философией — крайне редкий дефицит. Другое дело, вы же понимаете, что если интерес ребенка вам кажется преждевременным, то лучше пошутить с ним на эту тему или сменить ее вообще.

— Отец Андрей, насколько нам известно, вы собираетесь прекращать свою лекционную миссионерскую деятельность.

— Если вы хотите сенсацию: я расцениваю этот год как последний в моей активной миссионерской работе. То есть, до лета — такой дембельский аккорд. По состоянию здоровья, и не только головы, я уже думаю, что надо жать на тормоза. В таком режиме постоянно жить нельзя: сто городов в год с лекциями, из самолета в самолет. По-любому, надо остановиться, бросить якорь и начать вести спокойный образ жизни: сидеть дома, среди книжек, читать их; потом, может, писать, может, раз в месяц куда-то выезжать, если будут особо интересные предложения. Я уйду из аудиторий городов, но зато резко увеличится мое присутствие в медийном пространстве. К примеру, сегодня я здесь, у вас, а меня завтра ждет Владимир Соловьев на НТВ: «Отец Андрей, ваша тема и сами выбирайте оппонента» — просто карт-бланш. Может быть, я открою какой-то медиа-проект в Симферополе: буду сюда приезжать раз в месяц, записывать передачу, а потом улетать в Москву.

— Можно ли говорить о масонах в современной России?

— А як же ж! Можно, конечно. Я вчера ехал по Алуште и увидел большую вывеску «Ротари-клуб», есть сайт современных русских масонов и так далее. Полагаю, что в беседе на эту тему надо избегать двух крайностей — не надо считать, что господь Бог ушел в отпуск и власть над миром всецело отдана масонам. И второе — не надо считать, что только дебилы могут говорить о реальном присутствии масонов в современной жизни. Да, масоны существуют, а дальше возникает вопрос — какова мера их влияния на культурную, информационную, общественно-политическую жизнь современного общества? Вот это уже очень дискуссионный вопрос.

Вообще, я, конечно, очень благодарен Дэну Брауну за его «Код да Винчи»: тем самым он снял табу на обсуждение этой темы. До всемирного успеха этой книжки, если попробуешь в какой-то публичной аудитории употребить слово «масон», тут же начинается: «Ну мы думали, вы интеллигентный человек»… То есть всем интеллигентным людям давно известно, что, во-первых, масонов нет, а во-вторых, они хорошие.

Я не готов предоставить вам список членов масонских лож России, я против хулиганства, когда любого несимпатичного лично мне политика зачисляют в масоны, но такая тема присутствует и не надо на нее реагировать, дескать, это у вас теория заговора. А докажите мне, что в истории человечества заговоров нет! Заговоры происходят постоянно — как приватные договоренности между людьми по разным вопросам. Надо быть очень наивным человеком, чтобы полагать, что для гласного общественного контроля доступны все сферы жизни западного общества. Когда на одном канале шла дискуссия по поводу Дэна Брауна, мне сказали, мол, не надо так бурно реагировать, это просто хорошая книжка. Я сказал, хорошо, я готов — могу написать не хуже, чем Дэн Браун: и у меня есть очень интересный сюжет.

Предположим, что основатель движения «Хамас» на самом деле был транссексуалом, тайным агентом царской охранки, а мать его была, страшно сказать, полькой. Такой фантазм имеет шанс лежать на книжных прилавках всего мира? Думаю, что нет. Возникает вопрос: почему над какой-то религией можно издеваться и смеяться, а какие-то жены Цезарей вне подозрений? Здесь есть над чем подумать.

— Много ли вы можете перечислить таких всесоюзно известных миссионеров, как вы? Есть ли вообще на это какая-то статься расходов в церковном бюджете?

— Первый вопрос я переадресую вам всем — я живу внутри корпорации и знаю своих коллег: могу назвать имена, но смысл вашего вопроса в том, чтобы эти люди были известны и светскому обществу.

— Вы же тратите очень много энергии на свою миссионерскую деятельность…

— Я сплю…

— Сегодня у православной церкви очень мало современных миссионеров.

— Если понятие миссионерства трактовать в узком смысле этого слова, то современный миссионер — это человек, который: не боится входить в любую аудиторию; может быть интересным и для академиков, и для солдат; делает это постоянно и легко срывается с места; регулярно присутствует в СМИ. Если так определять современного миссионера, то получается, что их действительно очень мало. Это — я, Алексей Осипов, Александр Дворкин, отец Дмитрий Смирнов; через год нас станет меньше. Что касается бюджета патриархии… Мне его не показывали, но пока за 15 лет миссионерской работы ни одна из моих поездок не была спонсирован из бюджета Московской патриархии.

— Как вы относитесь к Эриху Фромму?

— Не знаю. Слушайте, есть у него хорошие идеи, но назвать его религиозным человеком, тем более православным, трудно. Отношение у меня к нему чисто вкусовое, у меня очень своеобразный подбор книг для чтения. Предположим, почитаю я Фромма — вопрос, с кем потом я буду его обсуждать? На философском факультете? Там тоже читали Фромма, и им, по-моему, фиолетово, что я об этом думаю, как и мне фиолетово, что они о нем думают.
— Кто вас сподвиг на миссионерскую деятельность?

— Экзюпери очень точно сказал, «свое призвание ты найдешь очень легко, определишь по простому признаку — не ты его выбираешь». У меня не было никакого бегания внутри монастыря с вопросом, ну что мне делать — в схимники пойти или в апостолы и вдруг глас неба сказал: «Покупай билет на самолет». Все сложилось неожиданно. По характеру я вообще-то интроверт, для меня отдых — побыть одному. Поэтому у меня всегда возникают конфликты с принимающей стороной: они считают, что если заказали для меня обед в ресторане, то это для меня отдых. А мне это еще тяжелее, чем отчитать лекцию.

Я не собирался куда-то ездить, мессианского комплекса у меня не было. В моем миссионерстве виноват, конечно, патриарх. Потому что он решил в начале 90-х брать меня в свои поездки. И, сам того не ведая, помог мне преодолеть московскую замкнутость — москвич вообще сомневается, есть ли жизнь за пределами МКАД. В 94-м году я однажды понял, что у меня на жизнь в Москве времени не остается, тогда я ушел с поста декана богословского факультета и стал ездить с лекциями. Опять-таки, не я выбираю, куда приехать — мне звонят и куда-то зовут.

— Есть мнение, что мусульманство православной церкви даже ближе, чем католичество.
— Я не знаю, кто это сказал, но мой взгляд, это неверно. Все-таки с католиками у нас семейный спор — мы христиане, у нас есть общая почва, и с католиками мы позволяем себе богословские споры — с мусульманами мы себе этого не позволяем. Есть такие черты, которые мне могут быть более симпатичны у современных мусульман, чем у современных католиков: это большая строгость, патриархальность, ведь католики нередко отталкивают православных подчеркнутым модернизмом.

— Отец Андрей, вы неоднократно посещали Крым. Почему вы так часто сюда приезжаете?

— Несомненно, у меня есть привязанность и любовь к Крыму. Одна из них вполне психоаналитическая: говорят, малышом я был болезненным — у меня был туберкулез, и врачи посоветовали родителям проводить каждое лето у теплого моря. С той поры у меня три родных пейзажа — московские березки, Европа (я жил подростком в Праге) и море. Если я не увидел теплого моря, пальм и гор, мне чего-то не хватает. Во-вторых, Крым — это не просо география, это культура, место стыка, излома. И поэтому естественно, что здесь проходит немало конференций. В-третьих, ко мне в Крыму есть интерес церковных общин.

Можно я похвастаюсь? Года два назад в Киеве у меня была одна лекция… На самом деле, я плохо отношусь к тому, что у меня полные залы: одна часть меня, тщеславная, этому радуется, а другая — огорчается. Я мечтаю стать ненужным — чтобы лекцию читали местные молодые миссионеры. Вообще, иметь конкурентов, преемников — это сейчас модная тема в России. Если я вижу полный зал — для меня это повод поставить определенный диагноз местной церковной жизни. Так вот, в Киеве, на моей лекции солист группы «Братья Карамазовы» Олег Карамазов при мне звонит Шевчуку: «Юра, ты зря сюда не приехал — я у отца Андрея на 30 лет помолодел!». Когда я увидел, как в Киеве народ на мои лекции лезет в зал через окна, я вспомнил запрещенные рок-концерты 70-х годов. Так что есть люди, и к людям я еду.