СТИХОТВОРЕНИЕ МАРИНЫ МАТВЕЕВОЙ
Это стихотворение прочитываю не первый раз. Вначале оно воспринимается как экспрессионистический рисунок, в котором при первом же взгляде, кроме темы, четко выступает модальность, когнитивность и внутренняя свобода автора, без чего творчество просто невозможно. У Марины этого по-щедрому много. Стихи ее будоражат, тормошат интуитивную чувственность.
Именно поэтому «мак-мак» – это не лингвистическое понятие, а образ, который воспринимается на подсознании, словно звук, прикосновение, смутное движение.
Стихи Марины Матвеевой как вид в поэзии, если выражаться антропологическим языком, крепко стали на ноги и выпрямились в полный рост, вопреки непониманию и откровенно злобному остракизму со стороны литературных и окололитературных критиков, самоназванных «пиитов» и просто прохожих.
Нельзя продолжать рассчитывать, что при общем техническом развитии человечества стихосложение останется на прежних позициях. Разного рода инновации: неологизмы, муфталингвы (термин В. Мельникова), метаметафоры (К. Кедров) неизбежны в авангардной литературе.
Кроме нестандартных форм и образов, стихи Марины содержат в себе нескучные социальные темы, чем обуславливают себе прочное место в гражданской поэзии
Восторженная гнусь поэтящей души,
где урвала войну – вцепись и опиши.
Где голод и чума, где молятся всуе –
возвышенный мак-мак. Воздушное суфле.
Внешнее нагромождение слов в стихотворении лишь кажется. При повторном прочитывании становится очевидным, что проходящих фраз, а тем более строф – ни одной. Единственный бросившийся в глаза недочет — это полуголодный ёж («полуголодный ёж пожрал своих ежат»). Еж должен быть смертельно голодным, чтобы съесть свое потомство. Впрочем, это мнение субъективное. В строке «Где голод и чума, где молятся всуе» все, конечно же, заметили неверное ударение. В этом месте прошу вспомнить Александра Сергеевича Пушкина, который ударения менял бесстрашно, тем самым добавив своим стихам «имиджу», подобно тому, как расстроенная гитара Владимира Семёновича Высоцкого стала уникальным брендом барда.
Полный текст стихотворения:
Расплаканная словь поэтящей души,
где урвала любовь – вцепись и опиши.
Как пожилой маньяк, мечтающий о зле,
вроди ее в маяк, светящий на селе.
Чтоб тётки между вил кудахтали о ней,
как будто у любви иного смысла нет,
чем ляскать на устах прыщом на языке.
Где сумасшедший птах птенцов топил в реке,
полуголодный ёж пожрал своих ежат –
там ты не устаёшь словьём пахать и жать.
Возвышенный мак-мак… В хлеву из-под коров
выгрёбывалась, как воробышек, любовь,
пыталась улететь, захлебывалась в…
Из проточелюстей выплевывалась ввысь.
И всё-таки спаслась, взвилась поверх стволов!
Без хвостика и глаз. Зато без слов, без слов!
Не видя, полетишь? А ей ещё на юг.
Квохтали бабы: «Ишь!» Мечтали бабы: «Ух-х…»
И малость в стороне, силёнкой будто вровь,
летела рядом с ней расплаканная словь:
«Устанешь, упадёшь, уснёшь в чужом саду,
отяжелеешь в дождь – и я тебя найду.
На северах, югах, вершина ли, вулкан –
не плавок на ногах да липок мой капкан…»
Восторженная гнусь поэтящей души,
где урвала войну – вцепись и опиши.
Где голод и чума, где молятся всуе –
возвышенный мак-мак. Воздушное суфле.
И так оно летит, покрытый ночью скат,
со звездами в горсти, с луною у виска.
И так оно плывёт, полнеба загребя
под волглый свой живот: «Куда я без тебя?»
