(советские школьные годы)
Когда я учился в школе, учителя всё время рассказывали нам о тяжелой жизни негров в далёкой империалистической Америке, в которой их постоянно вешают. Только в Советском Союзе все национальности и расы были равны.
В нашем городе при въезде, на улице Пирогова, был установлен памятник этому братству. Трое молодых людей — белой, жёлтой и чёрной расы, — взявшись за руки, шли смело вперёд, встречая каждого, кто въезжал в город со стороны автотрассы, ведущей из Симферополя. Все школьники воспитывались в духе интернационализма. И мы этим очень гордились, мечтая о том, чтобы все американские дети, особенно негритянские, переехали жить и учиться в гостеприимный Советский Союз.
В школе раз в месяц учителя организовывали для школьников вечера отдыха, на которых девочки и мальчики со сцены актового зала читали стихи и пели песни под аккомпанемент пианино, на котором играла пожилая учительница старой закалки, похожей по описаниям в книгах на дореволюционную классную даму.
После всех выступлений ребята выходили в длиннющий узкий коридор, в котором под строгим контролем учителей под пластинки на проигрывателе танцевали исключительно бальные танцы. Их разучивали на больших переменках. О танго и фокстроте, даже вальса не могло быть и речи, так как эти танцы считались неприемлемыми для советских школьников — их, как нам поясняли преподаватели, танцевали загнивающие буржуи.
Но зато мы знали все бальные танцы, даже те, которые танцевала на балах до революции российская аристократия, жестоко угнетавшая рабочих и крестьян. Так получалась какая-то нестыковка в танцевальной идеологии…
***
Наш учитель по математике Алексей Арсеньевич, инвалид Великой Отечественной войны, решил разнообразить вечера отдыха путём постановки коротких пьес. Для этого был создан кружок художественной самодеятельности, в который записался и я.
Было нас немного, человек десять. Под руководством Алексея Арсеньевича после уроков мы стали разучивать отрывок из какой-то пьесы об американском школьнике Дике Домбсее и его однокласснице, девочке Анжеле. Суть отрывка заключалась в конфликте, который произошёл между жестоким мальчиком-негром и белой девочкой Анжелой, и как учитель класса на его среагировал.
Учителя играл я, а Дика — паренёк Ёся, у которого от рождения были чёрные кучерявые волосы. Наверно, потому ему досталась роль несчастного маленького негра. Ёся был крепыш высокого роста, на голову выше и намного сильнее меня. У нас с ним были очень хорошие отношения. Мы часто делали вместе домашнее задание дома у него или у меня.
После месяца репетиций настал день, когда наша труппа учеников-артистов на вечере отдыха должна была показать артистическое мастерство. На сцену притащили несколько парт, на которые уселись юные артисты. Они должны были изображать белых американских учеников.
На передней парте в одиночестве сидел «негр» Дик Домбсей. Он был единственным негром в классе. За его спиной с подружкой сидела Анжела в белом платье, разукрашенном цветными ленточками. Чтобы Ёся стал похож на негра, остатками жжёной пробки, дающими черноту, ему вымазали лицо, шею и руки. Все были очень довольны таким гримом. У Ёси ярко вырисовывались белки глаз и блестевшие белые ровные зубы.
Поэтому, когда открылся занавес, ребята, сидевшие в зале, Ёсю приняли за настоящего негра. Малые ребята стали вскакивать со своих мест и дружно кричать: «Свободу американским неграм!» Учителям с трудом удалось успокоить ребят, пытавшихся с интернациональным детским порывом немедленно броситься защищать бедных негров.
Я в это время стоял перед партами с длинной линейкой в руках. Так как такого размера линейку не удалось найти, то её заменили прочной деревянной планкой, на которую нанесли крупные цифры, чтобы она была похожа на настоящую линейку.
Как только в зале наступила тишина, Анжела выпрыгнула со своего места и буквально заголосила на всю школу. Для реальности происходящей трагедии она стала рвать на себе волосы и платье, отрывая от него разноцветные слабо пришитые бантики, разбрасывая их в разные стороны. Подруги пытались всячески успокоить Анжелу, но у них ничего не получалось. Она их так толкала, что те отлетали от нее, как мячики.
Учитель, то есть я, увидев, что происходит с девочкой, должен был не на шутку перепугаться. Я, хватаясь за голову, начал бегать по сцене, неистово размахивая грозной линейкой, став похожим на скачущего всадника с саблей наголо, готового отрубить голову каждому, кто попадётся на пути.
Дети из младших классов, увидев, что происходит с Анжелой, стали ей подвывать, вытирая выступающие слёзы. Артисты-статисты, сидящие за партами, повернули головы к Анжеле с перепуганными лицами, так как на репетициях она тихо всхлипывала, вытирая кулачками якобы выступившие слёзы. А тут такое происходит!
Даже сам Алексей Арсеньевич, не ожидая бурной игры артистки, постукивая ножным протезом, стал нервно ходить сбоку сцены, откуда должен был суфлировать. Он не знал, что делать. Активное размахивание руками Анжелу не остановило. Она продолжала вопить во всё горло.
«Что с тобой, дорогая девочка?» — наконец закричал я, чтобы перекрыть стенания Анжелы. Она громко выдохнула воздух и, поднимая и опуская грудь, имитируя необыкновенное волнение, стала просить немедленно отпустить ее домой, чтобы выбросить платье, к которому на переменке прикоснулся нехороший мальчик с черной кожей. Она больше не может находиться в испорченном платье. Если учитель не разрешит ей тут же пойти домой, она не выдержит позора и выбросится в окно.
После этого я должен был приступать к своей основной роли. Я подбежал к парте Дика Домбсея, потребовав от него положить руки на парту, что он немедленно сделал. Как только он протянул руки, я, не жалея сил, стал их лупить планкой-линейкой. Наверно, в этот момент я вспомнил, как за школьную провинность во время войны на оккупированной немцами территории меня линейкой хорошенько отхлестал учитель.
Я, как Анжела, войдя в роль, продолжал неистово лупцевать Ёсю, отчего у него руки покраснели и стали набухать на глазах. При этом я всё время выкрикивал одну и ту же фразу по пьесе: «Как ты смеешь, Дик Домбсей, причинять насилие над белой девочкой?!»
Ёся-негр в ответ только кривился, всё сильнее втягивая голову в плечи от боли. Неожиданно Ёся, возмущённый моим поведением, пулей вылетел из-за парты, подбежал ко мне и дал хорошую оплеуху, отчего линейка выскользнула из рук и полетела в первые ряды зала, а я оказался лежащим на полу с раскинутыми руками и ногами.
Ёся не успокоился и навалился на меня всем телом. Между нами началась отчаянная борьба, а точнее, драка, сопровождаемая криками из зала в поддержку унижённого мальчика-негра. «Бей буржуя!» — неистово кричали ребята всех возрастов, громко топая ногами.
Растерянный и расстроенный Алексей Арсеньевич, поняв, что спектакль провалился, приказал немедленно закрыть занавес. И тут раздались бурные аплодисменты зрителей, которым очень понравилось, как негр защитил свою честь. Мы с Ёсей быстро вскочили на ноги, взялись за руки и вышли, как настоящие артисты, перед занавесом на поклон к зрителям. К нам немедленно присоединилась Анжела. РР
Зал долго не хотел нас отпускать, восторгаясь нашей реалистичной игрой. Алексей Арсеньевич, после спектакля обратившись к нам, артистам, отмывавшим в это время Ёсю от сажи, с пафосом сказал, что настоящее искусство творит чудеса.
На что Ёся, показывая распухшие руки, высказал свою точку зрения: «Плохо, что после такого искусства у некоторых артистов остаются на теле кровоподтёки». Но все сошлись на том, что истинное искусство требует жертв. Ёся молча кивнул головой в знак согласия.
Вверху — советский плакат с сайта pinterest.ch
