(о киноромане Е. Никифорова «Дом-музей», Симферополь, 2015[1])
Чтоб снова усильем зеркальным
Собрать в неминуемый круг
Навечно! — Рисунком наскальным
Невечных друзей и подруг.
Стих С.Л. Новикова, цитируемый в данном романе
Наверное, именно такую задачу ставил перед собой автор – «навечно собрать» под одной обложкой «невечных друзей и подруг», спутников его лихой студенческой молодости, проведенной в Крыму в 60-е и 70-е годы прошлого (уже прошлого!) века.
Зачастую, когда читаешь роман, действие которого связано с Крымом, хочется сделать скидку на то, что, дескать, произведение-то может и не очень-то впечатляет, но зато отражает крымские реалии, а потому и читать его и хочется, и можется, и пускаешь сентиментальную слезу по небритой щеке при описании какого-нибудь с детства тебе знакомого уголка или парка и пр. и пр. В данном случае, тем не менее, скидок на «крымскость» романа делать совершенно не следует, так как, во-первых, его действие проходит далеко не всегда в Крыму, а во-вторых, «Дом-музей» отлично читается и без всяких дополнительных местечковых индульгенций.
Несмотря на то, что описывать фабулу произведения – дело неблагодарное (чуть было не напечатал «неблагодраное»), попытаюсь вкратце рассказать о сюжете романа. Главным героем, вокруг которого вращается действие произведения, является приехавший в Ялту практикант-журналист по прозвищу «Дедуля». Еще в отрочестве героя, при неких не совсем объяснимых обстоятельствах, в прямом смысле слова шандарахнуло молнией, после чего он, с одной стороны, совершенно поседел (отсюда и прозвище), а с другой, – обзавелся периодически включающимися у него сверхъестественными способностями предсказывать будущее или видеть прошлое.
Впрочем, чтобы вы не вообразили себе эдакого советского «Гарри Поттера», данные способности у Дедули проявлялись далеко не всегда, да и использовал он их преимущественно для вполне себе приземленных целей: войти со случайным собутыльником в ведомственный ресторан или пролистать в уме неблаговидное прошлое соседа по коммуналке.
Несмотря на то, что в отдельных моментах в Дедуле можно отчетливо увидеть alterego самого Е. Никифорова, автор появляется в романе также и под своей собственной фамилией (а еще точнее, под студенческим прозвищем «Кефир»). Действие «Дома-музея» происходит в 70-е годы в Крыму, преимущественно во всеми любимых Ялте, Симферополе, Коктебеле и Бахчисарае, хотя периодически смещается как во времени, так и в пространстве в совсем в другие местности и эпохи (не выходя, впрочем, из географических и временных рамок послевоенного СССР). Перед глазами Дедули, как в калейдоскопе, проходят судьбы реальных и выдуманных персонажей: Сёмы (карлика-чечёточника с уголовным прошлым); изобретателя ЛАВВиПа (Летательного Аппарата Вертикального Взлета и Посадки) В.И. Чурина; Иван Иваныча – сторожа престижной дачи-музея (действие романа вращается как раз вокруг и около этого исторического здания); безногого инвалида Стёпы; вдовы маститого писателя Музетты; татарского старика-чабана – сторожа псевдосредневекового киногорода и многих-многих других.
В романе появляются и исчезают зловредный стукач-аспирант, пропойца-морячок, ГБшники, милиционеры, крымско-московские поэты и литературоведы. В какой-то момент в действие романа сверхъестественным образом вмешиваются Сталин и Берия, вкушающие в подвале секретного бункера раритетные массандровские вина, а сам Дедуля подальше от греха улетучивается из Ялты на вышеуказанном ЛАВВиПе.
«Дом-музей» начинается колдобиной, встряхнувшей троллейбус на трасе Симферополь–Ялта, а заканчивается появлением на всем известном симферопольском вокзале, через который прошли и проехали все классики и неклассики советской литературы, …ну, конечно же, не Герострата (хотя и Герострат там тоже виднеется на дальнем фоне), а великого и прекрасного Василия Палыча, уже начавшего тогда создавать свой культовый «Остров Крым». Действие произведения поделено не на традиционные главы и части, а на той или иной степени продолжительности «кинокадры», каковых в нем аж 270.
Особенно трогает появления на страницах романа уже почти забытых, да и вовсе неизвестных ныне, а потому вдвойне дорогих крымскому сердцу таврических поэтов и литераторов: Ю. Макеева (в книге – Маккавеева), В. Зуева (в книге чаще как «Непалыч»), Н. Ярко, Б. Бабушкина, А. Парщикова, «мустанга крымской поэзии» А. Ткаченко, А. Вишневого, А. Зарубина да и многих других. А ведь жили все они рядом с нами (некоторые живут и поныне) и писали прекрасные стихи, цитаты из которых вы в изобилии найдете в романе. Особенно щемяще звучит печальное жизнеописание, пожалуй, самого талантливого из них – С.Л. Новикова, чей уникальный литературно-эпистолярный архив был попросту выброшен на свалку после его смерти. А ведь когда-то его знала вся отечественная литературная богема, а стихи печатались в «Юности» и «Новом мире»… Как это у него там про зимнюю Ялту?..
Когда над морем снегопад,
Все восклицанья невпопад.
И все сравнения не в счет,
Когда над морем снег идет.
И мы молчим с тобой, боясь
Нарушить голосом своим
Небес торжественную связь
С накатом волн береговым.
А чайки хриплые в порту,
От удивленья ошалев,
Буксирчику спешат вослед
И снег хватают на лету.
Этот изящный, похожий на японскую гравюру стих Никифоров цитирует в романе, а после сразу вспоминает Бродского: «Январь в Крыму. На черноморский брег зима приходит как бы для забавы…» Действительно, параллель напрашивается, и авторской фантазией поэт Новиков встречается с поэтом Бродским в зимней Ялте… И неважно, что в реальности такой встречи не было – но ведь могла бы быть?!
Вообще, читателю романа надо будет часто пытаться отсеивать события, действительно имевшие место, (скажем, появление в пивной старичка-симферопольца, у которого останавливался в свое время Хлебников) от событий, никогда не происходивших, как, скажем, восседание подвыпившего Бродского на кресле у поэта Новикова в его ялтинском доме, на улице Балаклавской (кстати, как указывает автор романа в описании жилища поэта, на вышеупомянутом кресле действительно бывал, восседал, сочинял и читал вслух почти весь крымско-московский литературно-конформистский бомонд 70-х и 80-х).
Текст романа потрясающе насыщен (а местами, пожалуй, и несколько перенасыщен) самыми разнообразными аллюзиями, ассоциациями и реминисценциями. То, возносясь в облака сложнейшей филологической терминологии, автор предаётся упоительному сравнительному литературоведению, то, напротив, стремительным домкратом падает в клоаку блатного и маргинального арго инвалидов, уголовников, вертухаев и бытовых антисемитов. При этом он вспомнит и, скажем, брейгелевские мотивы в «Зеркале» Тарковского и подшутит над ленинской брошюрой, переименованной им в работу «Алкоголизм как высшая и последняя стадия интеллигентности», и разъяснит вам все особенности зэковских татуировок «ЛЮКС», «ТУЗ», «СЭР» и «ЛОРД».
Поколение читателей, жившее в послевоенную эпоху, с наслаждением посмакует и поностальгирует над бытовавшими в то время шутками-прибаутками, язвительными пословицами, поговорками и присказками, подивится полузабытым скабрезностям, в то время как читатели современного XXI века найдут аллюзии на самые последние постмодернистские фенечки и навороты. И тем и другим, я думаю, будет весьма интересно расшифровать многие отсылки автора к устному фольклору 40-х – 90х годов прошлого ХХ века. Некоторые из них автор декодирует по ходу действия, а над другими – придется поломать голову самому (и даже всезнающий google не всегда сможет в этом помочь).
Скажем, что значит фраза «В чащах юга жил-был цитрус, да, но фальшивый экземпляр»?.. Ага, не знаете, дети и юзеры потерянной эпохи компьютерных кибордов!… А так, оказывается, в те исторические времена проверяли клавиатуру пишущих машинок и телеграфных аппаратов (даже в 80-е, когда ваш покорный слуга впервые сел пред сияющим ликом пишмашинки, это делали путем набора тривиальных «фыва», «пролдж», «йцуке» и т.п.).
А как, оказывается, легче всего мнемонически запомнить начало русского алфавита? А выговорите-ка «Ах, Бабушка, Ваш Гришка Дурак – Ездил, Ёжась, Жениться Зимой»! А в каком году «ихний рыбак испугался нашего карпа»? Тут уже и googleне поможет: в 1975, когда американский шахматист-«рыбак» Фишер отказался играть с советским гением Анатолием Карповым за звание чемпиона мира. Подобных хронотопных перлов и диамантов в романе рассыпано более чем достаточно.
На что же похож «Дом-музей»?.. Перекличек – как стилизационных, так и сюжетных – найти можно достаточно много. Лично мне многие пассажи своей лирической просветленностью напомнили незабвенную «Бочкотару», ну и, конечно, эпохальный «Остров». Впрочем, учитывая, что Василий Палыч – не путать с Сергеем Валерьевичем! – является одним из действующих лиц романа, автор этого и не скрывает. Еще больше роман напоминает аксёновскую «Таинственную страсть» – так же, как и «Дом-музей» в известной степени являющуюся беллетризированными мемуарами.
Полет Дедули над Крымом на ЛАВВиПе чем-то похож на улетевший «Потерянный дом» покойного Житинского (кстати, некогда знаменитый, а ныне тоже потихоньку забываемый «рок-дилетант» Житинский – также урожденный крымчанин, а точнее симферополец). «Сталинский» пассаж вызовет ассоциацию с «Пирами Валтасара», а прорывающаяся местами полууголовная скабрезщина – с прозой Алешковского.
Завершая обзор (или просмотр?) «киноромана», скажу, что не очень важно, что и кто вдохновляло писателя на его созидание. Произведение является своеобразным гимном золотой эпохи студенческой молодости автора, и читать «Дом-музей» стоит отнюдь не из-за его крымской ситуативности. В нем есть все, что было в лучших образцах «городской» прозы 70-х, а отсутствие «старой дуры, нашей чопорной цензуры», позволило туда внести и то, чего в ней по объективным обстоятельствам просто не могло быть. Крайне хотелось бы видеть его опубликованным в центральных издательствах нашей вновь обретенной Родины, а еще больше хотелось бы видеть его кинематографическую версию. Ведь это же, в конце концов, «кинороман»…
P.S. Кстати говоря, как рояль в кустах, крымское телевидение (студия «ЛИК») совсем недавно показало занимательный сюжет, посвящённый Е. Никифорову и его «кинороману»[2]. При желании его можно отыскать на сайте: «Дом писателей. Крым. Севастополь». Сюжет отнюдь не скучный, и благодаря ему фигура самого автора дополнится неожиданными нетривиальными сторонами.
