Крымское Эхо
Архив

Нравственные императивы русской крестьянской культуры

Нравственные  императивы  русской крестьянской  культуры

Вера ДАРЕНСКАЯ

Как известно, наиболее известной книгой по истории трудовой этики является работа «Протестантская этика и дух капитализма» М.Вебера, часто воспринимаемая не только как объективное исследование, но и как апология предприимчивости и жажды наживы, – как некий «высший образец» отношения к труду именно в противовес якобы «лености», «безалаберности» восточнославянского трудового этоса. К большому сожалению, названный предрассудок, в действительности совершенно не выдерживающий никакой исторической критики, глубоко укоренился в сознании многих гуманитариев. Поэтому в настоящее время весьма актуальными являются исследования нравственных, религиозных и культурологических оснований того типа трудового этоса, который сложился в восточнославянском ареале под определяющим влиянием Православия.

Это позволит не только освободиться от многих предрассудков, но и позволит выделить те ценные императивы православного трудового этоса, без которых невозможно сохранение и возрождение трудовой культуры народа в наше время.

К настоящему времени существует несколько парадигмальных работ, в которых объективно исследована специфика православного трудового этоса, а также на большом историческом материале развивающих особую нравственно-религиозную «философию труда». Прежде всего, стоит назвать книги О. Платонова «Русский труд» [8], а также С. В. Кузнецова «Традиции русского земледелия: практика и религиозно-нравственные воззрения» [5]. В этих многогранных монографиях трудовые традиции православного народа Руси рассматриваются как в исторической, так и в философско-культурологической перспективе. Не менее важна и новейшая работа М.М. Громыко и А.В. Буганова «О воззрениях русского народа» [4], в которой большой раздел «Хозяйственные традиции. Народная экология и трудолюбие» посвящен религиозно-нравственным аспектам крестьянского труда. Для философской традиции этого вопроса уже «классическими» являются труды С.Н. Булгакова «Философия хозяйства» и Н.О. Лосского «Характер русского народа», в которых глубоко показано влияние Православия на хозяйственную жизнь народа.

Исходя из указанных концептуальных наработок, целью данной статьи является следующий этап – анализ особого трудового этоса и связанных с ним нравственных императивов русской крестьянской культуры.

Для христианского сознания крестьянина было характерно представление о земле как земле Божией. «Земля Божия – этико-религиозное понятие, выражение целостного взгляда православного крестьянства на мир, как творение» [5, 134]. К тому же, по мнению М.М. Громыко, православные люди «в основной своей массе не считали хозяйствование на земле только средством обеспечения своего существования или способом обогащения. Для них всегда это было нечто большее, связанное со всей их духовной жизнью. Связь эта проходила прежде всего через глубокое понятие – земля Божия, означавшее, что по происхождению своему и по существующему и ныне порядку вещей, она принадлежит Богу» [4, 263]. Если крестьянин хочет срубить дерево, косить траву или забивать скот, он крестится и произносит: «Прости, Господи!» Заметим, что крестьянин обращается не к природным стихиям, что было бы характерно для языческого мышления, а к Богу. Вместе с тем, народ твердо знал, что «что дождь, засуха, град, урожайные и голодные времена, здоровье и болезни зависят от нравственной чистоты народа. К святым людям природа всегда милостива, к нечистым и злонамеренным беспощадна» [10, 50], – писал известный богослов ХХ столетия святитель Николай Сербский.

В традиционной культуре к земле всегда относились с особым почтением, соблюдая все предписанные запреты и правила поведения с нею, ибо земля считалась не только чистой и очищающей, но и святой, поэтому ее нельзя было осквернять. По поверьям, «земля от Воздвиженья до Благовещенья спит, и тревожить ее нельзя. Нарушение запретов даже одним человеком грозило бедой всей крестьянской общине: засухой, неурожаем и, следовательно, голодом и многочисленными смертями [9, 163]. Как отмечал академик Д.С. Лихачев, «к земле крестьяне… относились как к святыне. Перед началом земледельческих работ просили у земли прощения за то, что «вспарывали ее грудушку» сохою. У земли просили прощения за все свои проступки против нравственности» [6, 317]. И действительно, земля воспринималась как живое существо, кормилица-поилица, к которой следует относиться трепетно и бережно, ведь именно от нее зависит жизнь всех живущих и обитающих, и она может мстить за причиненные обиды засухами, ураганами, бездождьем или пагубными разливами рек. Однако говорить о языческом отношении к природе в восточнославянской традиции является научно некорректным, ибо тысячелетняя история существования православного христианства наложила отпечаток на мировоззрение и миросозерцание людей. В частности, обращения к земле не носили характера обращения к некому «божеству», что действительно было бы проявлением некого реликта язычества, но именно выражением сочувствия к живому Божьему творению, без которого невозможна человеческая совесть. Собственно же молитвенные обращения, связанные с трудом (о них речь пойдет ниже), были исключительно христианскими.

Следует отметить, что бережное и внимательное, но никак не варварско-хищническое, отношение к природе, воспитывалось прежде всего христианской моралью. Если все, что мы видим вокруг – это дело рук Божьих, поэтому исключается разнузданное отношение к природе, грубое вторжение в ее жизнь. Человек не считал себя «царем природы», призванным переделывать ее на каких-то им самим придуманных основаниях. Подобная непомерная гордыня осуждалась всем христианским мировоззрением. «Высший незримый контроль над поведением каждого человека заставлял верующего следовать нравственному идеалу и один на один с природой» [4, 306]. Естественно, что трепетное и благоговейное отношение к земле и природе в целом сказывалось на мировоззрении и мироотношении крестьян. Так, Николай Лосский отмечал, что «близость крестьянина к природе и разнообразие труда вырабатывает многостороннюю личность и органическую цельность жизни» [7, 131]. Однако такое «экологически бережное» мироотношение и миросозерцание, главным постулатом которого являлась любовь к своей родной и святой Матери сырой-земле, земле Божией, оставалось только у тех, кто обрабатывал ее в поте лица, работал на ней, жил с нею. Кто мог по закату, птицам, облакам, растениям, по изменившемуся поведению домашних животных предсказать будущую погоду, сроки посадки растений, будет ли зима холодной или теплой и т.д. И такое мышление терялось у тех, кто переставал жить, непосредственно работая на земле, хотя и происходил из крестьянской среды.

Например, А. Н. Энгельгардт, профессор химии Петербургского университета, сосланный в свое имение за общественную деятельность, и вынужденно ставший помещиком, пишет о мужике: «бросив землю, он как будто теряет все, делается лакеем!» Далее автор продолжает: «в таких… обчиновничившихся мужиках, которых зовут «человек», вы уже не увидите того сознания собственного достоинства, какое видите в мужике-хозяине, земледельце. Посмотрите на настоящего мужика-земледельца. Какое открытое, честное, полное сознания собственного достоинства лицо! Сравните его с мерсикающим ножкой лакеем! Мужик, если он «ни царю, ни пану не виноват», ничего не боится. Мужик, будь он даже беден, но если только держится земли – удивительная в ней, матушке-кормилице, сила, – совершенно презирает и попавшего на линию и разбогатевшего на службе у барина» [12, 378]. Иными словами, работа на земле привносит особые параметры в крестьянский труд – ведь сельский труд связан с поэзией народной жизни и поэзией природы (как бы тривиально это не звучало); кроме того, сознание того, что крестьянин ест свой честно заработанный кусок хлеба, давало ощущение хозяина, ответственного и трудолюбивого хлебороба. Ставшая устойчивым обычаем и привычкой, потребность в труде, превратившаяся в один из главных мотивов жизнедеятельности, составляла неотъемлемую часть мировоззрения крестьян. Таким образом, сельский труд имел «ценнейшую духовно-нравственную основу; стремление выполнить работу как можно лучше обусловлено духовно-нравственной культурой крестьянства» [8, 9].

В традиционной культуре восточных славян, основанной на христианских принципах, основным понуждением к труду не могла быть жажда наживы или страсть к деньгам, желание обогатиться, поскольку такие мотивы воспринимались как антихристианские. В крестьянской среде выработался свой трудовой этос, которым руководствовались на протяжении веков. Здесь, как отмечает М.М. Громыко, «духовным основанием традиции трудолюбия служило прочно укоренившееся в крестьянской среде христианское представление, что труд благословлен Богом. В повседневности оно проявлялось, в частности, в пожеланиях, которые адресовали работавшему: «Бог в помочь!», «помогай Господь!» [4, 306]. В крестьянской среде считалось, что трудиться следует из-за того, что труд благословлен Творцом. Известная цитата из Священного Писания утверждает, что «кто не работает, тот да не ест», и именно этим нравственным постулатом руководствовались в своей повседневной жизни. В крестьянской среде практически немыслима была жизнь неработающего лентяя, потому что условия жизни были таковы, что без работы вряд ли проживешь на земле, поэтому лентяи быстро нищали и вынуждены были идти побираться. Однако труд никогда в сознании крестьянина не связывался со словами «проклятый», «ненавистный» и подобными негативными эпитетами. Если труд благословлен Богом, и результаты крестьянского труда находятся в воле Господней, и к тому же труд выступает одним из главных средств к спасению души и обретению Царства Божия, то и трудиться следовало соответственно, – с любовью, усердием и, самое главное, с радостью. Так, М.М. Громыко отмечает, что «на каждом шагу русского земледельца являет себя не только знание, но и любовь, с которой нужно делать все на Божией земле» [4, 272]. Таким образом, следует не просто говорить о трудолюбии как важнейшей добродетели в глазах крестьянина, но именно о способности радостно трудиться, находить радость в самом труде как таковом.

Идея труда как общеполезного дела, и в идеале – как служение мирским интересам изначально родилась в крестьянской общине, но затем приобрела и особый христианский смысл, соответствовавший понятию соборности. Индивидуализм с его установкой на личное спасение, широко распространившийся в западно-европейских странах, на Руси распространения не получил, что было связано с характером русского народа, жившего в условиях общины и имевшего иное понимание жизненных ценностей. Как отмечает О.Платонов, «спасение на Руси мыслилось через жизнь и покаяние на миру, через соборное соединение усилий и, наконец, через подвижничество, одной из форм которого был упорный труд» [8, 9].

Отношение к богатству является индикатором, лакмусовой бумажкой этоса традиционной культуры. В народной культуре накопительство, жажда наживы, стремление к получению максимальной прибыли стояло в иерархии ценностей гораздо ниже таких понятий, как достойная жизнь, честное имя, ценность теплых и искренних человеческих отношений (как со своей родней, так и с соседями, односельчанами, знакомыми). Деньги и богатство рассматривались всего лишь как средство к полнокровной, полноценной и гармоничной жизни, но не как самостоятельные ценности, к которым следует стремиться ценой отношений с людьми, личного счастья и т.п. Этот факт подтверждается и многочисленными фактами. Так, и современный русский писатель-деревенщик В. Белов отмечает, что «старину многие люди считали божьим наказанием не бедность, а богатство. Представление о счастье связывалось у них с нравственной чистотой и душевной гармонией, которым, по их мнению, не способствовало стремление к богатству. Гордились не богатством, а умом и смекалкой. Тех, кто гордился богатством, особенно не нажитым, а доставшимся по наследству, крестьянская среда недолюбливала» [2, 58]. Тем самым, само богатство здесь понималось всего лишь средство для достойной христианской жизни.

Естественно, что главный труд в крестьянской среде – труд на земле, всегда вплетался в литургическую жизнь, являясь ее составной частью. Так как крестьянская культура в основе своей – христианская, поэтому все важные дела и начинания, которые совершались в жизни крестьянина, сопровождались общими молитвами всей семьи, молебнами, водосвятными молебнами и акафистами. Вместе с тем, это не только не противоречило стремлению к накоплению практических знаний и опыта, но находилось в органическом единстве с последними. Как отмечает М.М. Громыко, «опираясь в практике своей на всю систему коллективных эмпирических знаний по поводу пахоты и сева, крестьянин в то же время сознавал, что результаты его труда – в воле Господней и не забывал обращаться с молитвою к Богу» [4, 268]. И поэтому, в частности, «начало и конец жатвы у русских повсеместно сопровождались молитвами и благочестивыми обычаями» [4, 279]. Обычай начинать хлеборобский год именно с обращения за помощью и благословением к Богу характерен как для русских, так и для украинских крестьян. Следует отметить, что основными хлеборобскими праздниками, в которых принимали участие священники (для освящения полей, молебнов с освящением хлебных злаков и т.п.), были следующие: весеннее начало работы на поле, начиная со вспашки; праздник святого Георгия (Юрия), припадающий на 6 мая, который был посвящен скотоводчеству; праздник апостолов Петра и Павла, который припадает на 12 июля; начало и конец жатвы; первый спас, или Маковея (14 августа) и второй Спас (19 августа), когда в церкви освящались продукты земледелия: овощи, фрукты, огородные цветы и мед.

Приведем пример начала обработки и засева поля у украинцев. В частности, ранней весной священник отслуживал молебен с освящением хлебных зерен. Собираясь сеять, одевали рубашки, в которых причащались во время последнего говенья в церкви. Делалось это для того, «щоб не було бур’яну і будяків поміж хлібом». Тем самым предполагалось, что благосклонность природы напрямую определяется нравственным состоянием людей, которые к ней прикасаются. «Перед тем как выезжать в поле, вся семья собиралась в доме, перед образами зажигали свечки и молились Богу. Потом освяченой водой кропили волов или коней. Выезжая, пели песни шутливого и веселого содержания:

В понеділок поїхали,
А в вівторок приїхали,
Вранці в середу орали,
В четвер плуга поламали,
У п’ятницю волів погубили,
А в суботу волів знайшли
І додому пішли…

Эта песня явным образом относится к особому пласту народной «смеховой культуры», исследованной М.М. Бахтиным. Каков же ее смысл в данном случае? Нетрудно заметить, что в этой песне селяне «высмеивают» собственную немощь перед предстоящим им серьезным и ответственным трудом. То есть настраивают себя на смиренный лад, что нисколько не мешает упорству труда, но уберегает от жадности и хвастовства. Это глубоко нравственный момент, который еще более усиливается последующими ритуальными действиями в начале и во время работы. Они состоят в следующем: «Перед севом, как и перед пахотой, вся семья молилась Богу. Хозяин брал у руки крест (хлебец соответствующей формы, испеченный на крестопоклонной неделе) и клал его в борозду на завороте – там, где в последний раз возвратился плуг. Потом становился лицом к солнцу и читал “Отче наш”, набирал полные горсти зерна и бросал его накрест, приговаривая: Уроди, Боже, і на чужу долю! После этого начинал сеять. А если начинал волочить, обойдя ниву вокруг, то останавливался возле „креста”, брал его у руки, бросал шапку и крестился. Потом ломал „крест” на части, размачивал в воде, ел сам и давал есть всем участникам сева, включая и животных» [11, 202].

В этом ритуале очевидно отношение к обработке земли как процессу соучастия человека в благом устроении мира, в неком со-работничестве Богу. Пахарь-христианин символически освящает землю и работу на ней хлебным крестом, что означает приобщение всего творения к символу Воскресения и бессмертия. Тот факт, что хлебный символ давали съедать даже животным, показывает, насколько глубоко если не сознание, то душа крестьян понимала и переживала самую глубокую суть своей веры – победу над Смертью и возвращение всей твари ее первозданного совершенного состояния. Вся тварь – не только люди, но и земля, и животные, и растения – переживались как участники «вселенской литургии» (о. Александр Шмеман), славящей Творца и приобщающей всех к чаемому бессмертию. И насколько поверхностным и лживым оказывается на фоне такого глубокого и подлинного смысла народной практической веры распространенное мнение о якобы «языческих пережитках» в земледельческих обрядах православных крестьян! Как раз наоборот, эти обряды свидетельствуют о самом глубоком практическом усвоении смысла христианской веры, в том числе и ее сокровенных мистических аспектов – в данном случае речь идет о понимании человека как ответственного со-работника Бога, призванного освящать и преображать материальный мир.

Именно в этом контексте может быть понята во всей ее глубине и молитвенная формула «і на чужу долю» – речь в ней идет о том, что труд есть в подлинном смысле дело Божье, плоды которого есть дар Божий и поэтому принадлежат всем. Как отмечают исследователи, широко распространенный у православных крестьян обычай оставлять несжатой часть последней полосы при завершении жатвы. Впрочем, «неосведомленный о народных традициях наблюдатель, видя, как на сжатом поле чужие люди собирают немало оставленных колосьев, делает заключение о небрежности в уборке хлеба. Между тем… существует традиционное представление, что Богу угодно, чтобы оставшееся в ходе жатвы зерно не подбирали, а оставляли для бедных и пришельцев» [4, 280].

Кратко рассмотренные нами материалы, свидетельствующие об особых нравственных императивах труда православных крестьян, подтверждают мысль С.Н. Булгакова о том, что «христианство освободило и реабилитировало всякий труд… и оно вложило в него новую душу. В нем родился новый хозяйственный человек, с новой мотивацией труда. Эта мотивация носит в себе черты соединения мироотреченности и мироприятия в этике хозяйственного аскетизма, причем именно это соединение противоположностей в напряженности своей и дает наибольшую энергию аскетического, религиозно-мотивированного труда» [3, 234].

Обобщая наш анализ, выделим следующие императивы православного трудового этоса: 1) нестяжательство и глубокое понимание особого духовного соблазна, таящегося в богатстве; 2) совестливость перед людьми и природой (в частности, землей), являющаяся выражением любви к Богу и всякому Его творению; 3) понимание труда как исполнения Божих заповедей и разновидности аскетического подвига; 4) понимание честного труда как особого со-работничества Богу, как источника духовной радости.

Именно на основе возрождения этих императивов труда только и возможно возрождение трудовой культуры народа в наше время, поскольку западный псевдоэтос погони за наживой и «карьерой» любой ценой, берущий начало из протестантской этики, в наших условиях продемонстрировал свой полный утопизм и губительность, стал главной причиной деградации и вымирания народа.

 

 

Вера Николаевна Даренкая,
Доцент кафедры философии и культурологи
Восточноукраинского национального университета
Им.Владимира Даля,
кандидат философских наук (г.Луганск)

 

Доклад прочитан на II международной
научно-практической конференции
«Крым в контексте русского мира:
История и современность»

 

 

Литература:
1. Ашкеров А.Ю. Философия труда // Социологическое обозрение. – 2003. – Том 3. – № 2. – С. 101-123.
2. Белов В. Лад. Очерки о народной эстетике. – М.: Мол. гвардия, 1989. – 420 с.
3. Булгаков С. Н. Православие и хозяйственная жизнь // Булгаков С. Н. Православие. – Харьков: Фолио, 2001. – 480 с.
4. Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. – М.: Паломник, 2007. – 527 с.
5. Кузнецов С. В. Традиции русского земледелия: практика и религиозно-нравственные воззрения. – М.: Индрик, 1995. – 436 с.
6. Лихачев Д. С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. – М.: Российский Фонд Культуры, 2006. – 336 с.
7. Лосский Н. О. Характер русского народа. – М.: «ДАРЪ», 2005. – 336 с.
8. Платонов О. Русский труд. – М.: Современник, 1991. – 335 с.
9. Русская мифология. Энциклопедия. – М.: Эксмо, 2006. – 784 с.
10. Святитель Николай Сербский. Мысли о добре и зле. – М.: Изд-во Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2001. – 137 с.
11. Українська минувщина: Ілюстрований етнографічний довідник. – К.: Либідь, 1994. – 256 с.
12. Энгельгардт А. Н. Из деревни: 12 писем. – М.: Мысль, 1987. – 636 с.

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Мы вам не какая-то там «Камчатка»

Навстречу европейским иллюзиям

Вячеслав КНЯЗЕВ

Безработный гений из Советского

Борис ВАСИЛЬЕВ

Оставить комментарий