Нашу игру в карты в рабочем кабинете засёк заместитель начальника ГОВД по оперативной части подполковник милиции Стебловский Н. Д. Понятно было, что об этом он доложит начальнику отдела полковнику милиции Киселёву В.Ф. Мы, картёжники, имея некую наглость, присущую молодым людям, решили пойти, не ожидая вызова, к начальнику городской милиции. Обрадовать начальника своим добровольным посещением должны были я, секретарь комсомольской организации, и Павел Д., парторг милицейской парторганизации.
Владимир Филиппович как руководитель керченского гарнизона милиции пользовался необыкновенным авторитетом среди всех сотрудников. Участник Отечественной войны, он был исключительно скромным человеком. Его отличительной чертой было абсолютное спокойствие в любой самой сложной обстановке. Он никогда не повышал голос. Я ни разу не слышал от него бранного слова. Умел находить с любым, кто с ним встречался и общался, общий язык.
Даже в официальной обстановке он часто к кому-нибудь обращался не по званию, не по должности или имени и отчеству, а называя просто «сынок», «сынки». После такого обращения вряд ли кто мог что-нибудь скрыть от человека, от которого всегда веяло только добротой.
***
Когда мы с Павлом вошли в кабинет, Владимир Филиппович первым обратился к нам: «Ну, что, сынки, пришли доказывать, что не играли в карты, а мой проколовшийся заместитель по оперативной части, вас, честных ментов, оговаривает? Давайте с вами договоримся, что вы после случившегося не додумаетесь играть дальше. Главное, не ведите разговор на эту тему, чтобы скорее забылся неприятный инцидент и не дошёл до ушей товарищей из советско-партийных органов. Они не станут разбираться с вашими алиби в виде шахматной доски».
Нам нечего было сказать. И когда с разрешения полковника стали покидать кабинет, он неожиданно обратился с просьбой рассказать, куда мы спрятали колоду карт, которую не смогли найти три работника милиции.
Я ответил, что воспользовался подоконником с наружной стороны окна, который с обеих сторон в длину превышает размеры самого окна. На один из краёв подоконника я положил колоду карт, тщательно закрыв окно на верхний и нижний шпингалеты. Чтобы отвлечь внимание от окна, на подоконник со стороны кабинета положили уголовные дела, поставили настольную лампу и положили несколько курток игроков. Эта декорация сделала своё дело. К окну из обыскивающих кабинет никто не подошёл.
Владимир Филиппович поблагодарил нас за милицейскую смекалку и отпустил с богом.
***
Через несколько дней начальник дознания Пётр И. предложил товарищам по несчастью играть в карты после работы у него в квартире, расположенной в доме по улице Пирогова, в нескольких сотнях метров от ГОВД. Можно было спокойно играть в те дни, когда его жена, врач по образованию, уходила на ночь на дежурство, что случалось довольно часто.
Конечно, такое предложение было принято всеми с восторгом, так как пыл карточного азарта ещё ни у кого не угас. Однако это была уже не та игра, потому что иногда игроков было мало. После работы в одно и то же время трудно было всем собраться, так как каждый заканчивал работу не по гудку, как на заводе, а по мере загруженности и служебной необходимости. Бывало, за стол садилось вместе с хозяином квартиры всего два-три человека. А когда мало игроков, игра проходит вяло и неинтересно.
У Петра был сын-пионер, учащийся младших классов. Он учился во вторую смену одной из школ города. Когда он приходил домой, то часто заставал за игрой в карты папашу и его коллег. Он любил садиться за стол и наблюдать, как проходила игра, бурно болея за отца. Через какое-то время он стал прекрасно разбираться в карточной игре «петушок».
***
Однажды взрослые по его просьбе разрешили принять участие в игре. С тех пор, застав взрослых за картами, он обязательно снимал пионерский галстук и погружался в карточную игру. В случае проигрыша или выигрыша он также подписывал своим именем «векселя». При выигрыше деньги получал он, чтобы тратить их в школе на обеды. За проигрыш расплачивался папаша. Всё шло спокойно и хорошо до поры и времени.
Как-то в день получки, двадцать первого числа, я, рассчитавшись с карточными долгами, из-за срочной работы, связанной с арестом подозреваемого в преступлении, не смог пойти играть в карты. Но другие ребята пошли, чтобы там, на месте, разобраться, кто кому должен.
Утром следующего дня я обратил внимание, что Пётр И. выглядит очень плохо, как будто он не спал несколько суток. Он даже не был побрит, что не соответствовало его до болезненности аккуратности. Он первым, не ожидая моего вопроса, поведал о том, что вчера в его квартире произошла идеологическая трагедия. Подробно рассказал, как он воспитывает сына быть честным пионером, чтобы незапятнанным вступить в комсомол, а затем в партию.
Воспитание давало свои плоды, и он гордился своим сыном. А вчерашний день перечеркнул всю его воспитательную работу, и виноват в этом опер ОБХСС, коммунист Слава. Перед игрой все произвели расчёты друг с другом за игру в течение месяца. Не было по этому вопросу никаких проблем и с честным пионером, сыном Петра, пока он не предъявил для оплаты «векселя» Славику с его подписью и указанной суммой долга.
Слава в своей манере категорически отказался погашать долг, заявив, что малому да к тому же пионеру нельзя играть в карты, тем более на деньги, которые портят человека.
Никакие доводы присутствующих на Славу не подействовали. Он стоял на том, что ему как коммунисту партийная совесть не позволяет участвовать в моральном разложении пионера.
Закончилось тем, что все разошлись по домам, не поиграв в карты. Сын Петра долго сидел за карточным столом, бессмысленно сжимая оказавшимся ненужными «векселя», выданные Славой. Пётр был подавлен состоянием сына. Настроение ещё больше ухудшилось, когда сын спросил: «Папа, как я могу после этого верить нашей партии, если её член самым бессовестным образом обманул пионера?»
Со слов Петра, он так растерялся, что не знал, как ответить сыну, отчего не спал всю ночь. Выслушав печальную новость, я убедился в том, что игра в карты никогда к хорошему не приводила. Моё мнение подтвердилось тем, что после случившегося при встрече Пётр и Слава не только не подавали друг другу руку, но даже не здоровались.
После того случая вообще перестали играть в карты, торжественно разорвав имевшуюся колоду в клочья.
